Забывание: проблема наличия следа памяти, его доступности и намеренного контроля

Нуркова Вероника Валерьевна Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова

Гофман Алёна Алексеевна Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова

Забывание является таким же неотъ­емлемым процессом памяти, как и запоминание. Исходя из функци­онального понимания памяти как психи­ческого процесса, обеспечивающего использование прошлого опыта в текущей деятельности (а также и в планировании будущей деятельности), следует утверждать, что забывание представляет собой один из существенных механизмов эффективности памяти. Иным словами, иметь хорошую па­мять, это значит – вспоминать именно то, что нужно в данный момент и не вспоми­нать все остальное (лишнее). Продуктивное забывание направлено на решение фунда­ментально разнородных задач. Забывание, в смысле полного безвозвратного уничто­жения существовавшего в памяти содержания, необходимо в случае обнаруже­ния ошибки в полученном ранее знании (например, «В солнечную систему вхо­дят 8 планет, но Плутон не является пла­нетой»), для правильной ориентации в че­реде схожих повторяющихся событий (разумно помнить только место послед­ней парковки автомобиля), а также для поддержания переживания достаточного уровня субъективного благополучия (де­структивно помнить все угрожающие са­мооценке негативные события).Вместе с тем, успешное когнитивное функциони­рование постоянно требует временного (функционального) забывания для поддер­жания выбранного направления деятель­ности с возможностью возвращения в слу­чае необходимости «забытого» материала в план сознания при изменении контек­ста, т.е. такое забывание феноменологиче­ски обеспечивает селективность воспроиз­ведения. И, наконец, классификационными признаками забывания обладает процесс конструирования нового содержания па­мяти на основании соединения фрагмен­тов старого и нового опыта.

Однако, делая забывание предметом на­учного анализа, мы сталкиваемся с рядом трудностей. Во-первых, осознание факта забывания обычно вызывает у человека не­гативные эмоции, так как происходит лишь в случае сбоя нормального, преимуществен­но автоматического процесса игнорирова­ния нерелевантных ситуации содержаний. Парадоксальным образом оптимальная работа забывания осознается, напротив, по­зитивно как правильное воспоминание. Во-вторых, в то время как развитие челове­ческой цивилизации включало в себя изо­бретение и распространение технологий произвольного запоминания (в диапазоне от письменности и фотографии до част­ных мнемотехник), намеренное забыва­ние не приобрело устойчивых культурных средств регуляции. С известными оговор­ками можно утверждать, что человечест­во умеет целенаправленно запоминать, но не научилось целенаправленно забывать. Поэтому до сих пор забывание восприни­мается обыденным сознанием как нечто стихийное и неуправляемое. И, наконец, в-третьих, изучение забывания наталкива­ется на практически непреодолимое методологическое препятствие, указанное еще Уильямом Джеймсом. В то время как о запоминании определенного материала можно судить по эффективности воспроизведе­ния (если нечто удалось вспомнить, то это однозначно было зафиксировано в памяти ранее), факт забывания нельзя установить по отсутствию воспроизведения. Отсутст­вие воспроизведения лишь свидетельствует о недоступности материала на момент его запроса, что может быть обусловлено целым рядом причин (утомление, неадекват­ный запрос, наличие актуальной мотива­ции торможения воспроизведения и др.). Ведь то, что не удается вспомнить сейчас, может быть вспомнено позже. Об анало­гичных ограничениях на познаваемость явления забывания говорили и философы («Факт забывания никогда не сможет быть доказан», – писал, например, Ф. Ницше).

Таким образом, можно утверждать, что создание полноценной теории за­бывания – это серьезнейший вызов пси­хологии как науке. На сегодняшний день ответом на него является нарастающее многообразие трудно верифицируемых «рабочих» теорий забывания. Ниже мы изложим их основные теоретические по­ложения и эмпирическую базу. Прихо­дится констатировать, что параллельно с поиском решений в рамках психологии наблюдается своего рода капитуляция пе­ред сложностью проблемы и переадреса­ция ее другим дисциплинам, в первую оче­редь, нейрофизиологии.

Специально отметим, что предметом нашей статьи является только забывание материала, представленного в системе долговременной декларативной памяти. Данное уточнение является существен­ным, поскольку в большой части работ по проблеме забывания исследуется ско­рее «незапоминание», т.е. неэффективное копирование материала из структур сен­сорного регистра и рабочей памяти в дол­говременное хранилище. Таким образом, ниже будут представлены результаты ана­лиза современного состояния тематики забывания, релевантные трем взаимосвязанным, но качественно различным под­системам долговременной декларативной памяти – эпизодической, семантической и автобиографической.

Теории забывания

Э. Тульвингу принадлежит наиболее корректное и экономичное, на наш взгляд, определение забывания, как «неспособно­сти воспроизвести то, что было возможно воспроизвести ранее» (Tulving, 1974, p.74). В современной англоязычной литерату­ре для различения двух фундаментальных форм забывания используются термины «availability» (наличие) и «accessibility» (доступность). Данное различение впервые было также обозначено в работах Туль­винга (Tulving, Pearlstone, 1966). Отметим, что в настоящее время фактор наличия материала в памяти и факт его доступно­сти для воспроизведения рассматривают­ся скорее как взаимоисключающие, чем комплементарные объяснения забывания (Roediger, Weinstein, Agarwal, 2010). В от­личие от этого, мы считаем продуктивной гипотезу о том, что факторы и механиз­мы забывания могут варьировать для раз­личных подсистем памяти, а также в зави­симости от характеристик деятельности, в рамках которой состоялось запоминание и осуществляется воспроизведение (Нур­кова, 2015).

Проблема «наличия» следа памяти

Проблема «наличия» следа памяти за­ключается в возможности детекции следа пережитого события, который потенци­ально может быть активирован и воспро­изведен. В данном случае забывание свя­зывается с деградацией следа памяти (“trace decay”) или его модификацией, так что репрезентация, описывающая ориги­нальное событие, в принципе, отсутству­ет на каком-либо носителе.

Теория деградации или уничтожения следа памяти представляет собой самый радикальный вариант данного подхо­да. При этом сама идея потенциальной возможности разрушения полноценно сформировавшегося консолидирован­ного следа памяти на сегодняшний день является более чем дискуссионной. Даже классические работы, явно декларирующие теорию уничтожения следа со вре­менем, по нашему мнению, обнаружива­ют внутреннее противоречие (Эббингауз, 1912; Thorndike, 1913).Базовое для них представление о том, что поддержание следа в рабочем состоянии может быть достигнуто его периодической реактивацией в совокупности с фиксацией не­линейного (замедляющегося) характера забывания предполагает, пусть и ослабленное, но постоянное, наличие сле­да прошлого опыта (иначе нечего бы было реактивировать и эффект эконо­мии времени при повторном заучивании не наблюдался бы).Ранние концепции, исходившие из аксиомы о пассивном за­кономерном угасании следа со временем, подверглись впоследствии массирован­ной критике, в первую очередь, в связи с изложенными выше методологическими ограничениями (Davis, 2008).

Пожалуй, самым серьезным эмпири­ческим аргументом против теории унич­тожения следа памяти стал многократно реплицированный эффект реминисцен­ции (Payne, 1987). Факт реминисценции фиксируется в том случае, когда при от­сутствии дополнительных повторений или подсказок повторный тест памяти показывает лучшее воспроизведение, чем предшествующий. Установленная недавно закономерность повышения уровня свободного воспроизведения по мере нарастания количества попыток получила название «эффекта тестиро­вания». Она, с одной стороны, была взя­та на вооружение оппонентами теории уничтожения следа, а, с другой, – оказала влияние на реформирование систе­мы образования, поскольку повторные воспроизведения (тестирования) оказа­лась более эффективной стратегией за­поминания, чем традиционное повторе­ние материала (Roediger, Nestojko, 2015).

Однако следует заметить, что мето­дологический пессимизм относительно теории уничтожения следа недавно сме­нился подъемом как в связи с разработ­кой новых эмпирически тестируемых психологических моделей, так и в рам­ках новых нейрофизиологических кон­цепций забывания, рассматривающих данный процесс в качестве «встроенной опции» функционирования мозга.

Например, Майкл Андерсон предла­гает в качестве индикатора ослабления следа памяти рассматривать снижение вероятности воспроизведения целевого стимула в ответ на предъявление не свя­занного с ситуацией воздействия ассоци­ативного ключа (Anderson, Huddleston, 2011). Проследим логику его рассужде­ния. Допустим, что в экспериментальной процедуре мы формируем две ситуатив­ные пространственно-временные ассо­циативные связи между нейтральными до этого словами, например, «квадрат – ананас» и «треугольник – капуста». Если затем предложить испытуемым катего­риальные ключи с подсказкой («фрукт – а…» и «овощ – к…»), то с равной вероят­ностью в первом случае будет дан ответ – «ананас», а во втором – «капуста». Од­нако, если на предыдущем этапе на одну из пар окажут воздействие, которое гипотетически должно разрушить след, то снижение количества заученных ранее ответов в условиях категориальной под­сказки будет свидетельствовать именно о разрушении следа, поскольку не име­ет отношения к вновь образованной ас­социативной связи. Андерсон с коллегами добились небольшого (около 6%), но устойчивого эффекта снижения вос­произведения в ответ на независимые от контекста кодирования ключи после пря­мой команды – «забыть» определенную из заученных пар.

Новые нейрофизиологические моде­ли памяти со своих позиций возвращают легитимность механизму уничтожения следа. Описываемые модели исходят из представления о функционально распре­деленном кодировании следа события в мозге. Предполагается, что содержа­тельный аспект события (Что?) фикси­руется за счет репрезентации ансамблем нейронов в неокортексе, а его временной и пространственный контекст (Где? Ког­да?) – в гиппокампе (Nadel, Hardt, 2011). Хардт, Нэйдер и Нэйдел связывают ме­ханизм ослабления репрезентации воспоминания с гиппокампальным ком­понентом следа события. Согласно их концепции (Hardt, Nader, Nadel, 2013), контекстуальный компонент следа собы­тия не просто пассивно угасает со време­нем, а подвергается активному стиранию преимущественно в состоянии сна. В то же время, отрицается наличие аналогич­ного механизма для ансамблей нейронов в неокортексе. В данном случае эффект безвозвратного забывания, согласно по­зиции авторов, может быть вызван так называемой «катастрофической интер­ференцией», под которой авторы подразумевают критическое взаимопере­сечение клеточных конфигураций, так что одни и те же клетки оказываются вовлеченными в избыточное число ансам­блей. Можно сказать, что в результате катастрофической интерференции, фор­мально существующие следы становятся «нечитаемыми».

В целом, интерференция рассматри­вается как альтернативный угасанию под воздействием времени механизм унич­тожения следа события. Согласно Ок­сфордскому психологическому словарю, ретроактивной интерференцией называ­ется повреждение ранее зафиксирован­ного в памяти материала вновь поступа­ющим материалом (Oxford Dictionary …, 2014, p.749), в то время как проактивная интерференция предполагает обратное влияние (там же, p.692).

Теория ретроактивной интерферен­ции гипотетически постулирует, что лю­бой процесс переработки информации оказывает негативное влияние на состо­яние всех уже присутствующих в памя­ти следов событий, однако, в подавляю­щем большинстве случаев это влияние настолько слабо, что не может быть за­фиксировано эмпирически (Nairne, Pandeirada, 2008). Интерферирующий эффект увеличивается и становится раз­личимым по мере сближения событий во времени («градиент времени») и на­растания их сходства («градиент дистинктивности). Насколько нам известно, в единственном на сегодняшний день исследовании, где в качестве независи­мых переменных выступали как фактор времени, так и фактор дистинктивно­сти, не было выявлено значимого взаи­модействия между ними (Mercer, 2015).

В качестве аргумента в поддержку пра­вомерности рассмотрения ретроактив­ной интерференции как независимого механизма разрушения следа использу­ются данные о более высоком уровне воспроизведения материала в том случае, если после заучивания субъект помеща­ется в относительно свободный от интер­ференции контекст, например, спит или дремлет (Stickgold, 2005; Ellenbogen, et al., 2006). Причем, минимальный, но стати­стически значимый эффект обнаружи­вается уже после короткого эпизода сна продолжительностью всего в несколько минут (Lahl, et al., 2008) и даже отдыха в состоянии бодрствования (Mercer, 2015). Однако следует признать, что проведен­ные исследования недостаточны для полноценной трактовки ретроактивной интерференции в контексте проблемы «наличия», т.к. используемые авторами дизайны экспериментов (небольшие вре­менные интервалы, отсутствие полного заучивания) позволяют равновероятно свести ее либо к торможению консоли­дации (т.е. к незапоминанию, а не к забы­ванию), либо к уменьшению доступности следа при его воспроизведении (Brown, Neath, Chater, 2007).

Несколько более убедительны, на наш взгляд, результаты исследований проак­тивной интерференции (Weinstein, et al., 2014). Основной полученный эмпи­рический факт, который можно аккуму­лировать из весьма разноплановых ра­бот, заключается в том, что наличие в долговременной памяти сходного ма­териала не влияет на какие-либо пара­метры заучивания нового материала, но повышает его уязвимость к временному фактору на стадии сохранения. В дан­ном контексте уместно упомянуть раз­личение хрупкости и силы следа, как двух аспектов кодирования материала (Wickelgren, 1974). Следуя данному раз­личению, можно считать, что проактив­ная интерференция делает вновь со­здающийся след более хрупким, но не оказывает влияния на его силу.

Пожалуй, наиболее эффектной де­монстрацией вклада фактора проак­тивной интерференции в забывание является работа, выполненная Б.Дж. Ан­дервудом (Underwood, 1957). Он про­вел метаанализ 17-ти экспериментов (включая 4 собственные), в которых независимой переменной являлось не время, прошедшее с момента первого безошибочного воспроизведения (как у Г. Эббингауза), а количество блоков за­ученного ранее идентичного материала при равном для всех условий интервале между заучиванием и опросом (24 часа). Полученная кривая оказалась по форме практически эквивалентна класси­ческой «кривой забывания» Эббингауза. Количество повторений, необходимых для заучивания, оставалось неизмен­ным при очевидном снижении эффек­тивности воспроизведения через сутки с 75% – для условия отсутствия интер­ферирующих блоков материала до 22% – при наличии 10 интерферирующих блоков материала и до 12% – при нали­чии 20 интерферирующих блоков мате­риала с постоянным замедлением темпа потери эффективности. На основании полученных данных может быть сфор­мулирован вывод о том, что механизм проактивной интерференции на указан­ном временном интервале действует на уже сформировавшийся долговремен­ный след памяти, повышая вероятность его отсроченного разрушения. Схожие результаты на материале эпизодиче­ских воспоминаний спортсменов о названиях команд-соперников были полу­чены Бэддели и Хитчем (Baddeley, Hitch, 1977). К сожалению, отсутствие данных о влиянии ретроактивной интерферен­ции в аналогичных эксперименталь­ных условиях затрудняет верификацию предположений о характере интерференционного повреждения. В принципе, в качестве вариантов объяснений можно рассматривать взаимное ассоциативное ослабление старого и нового следов, за­мену одного следа другим и катастрофи­ческую интерференцию (см. выше).

Отметим, что проблема «наличия» следа подразумевает не только полное или частичное исчезновение физиче­ского носителя зафиксированного в па­мяти события, но и его преобразование. В таком случае взаимодействие между вновь поступающим и уже присутствующим в памяти материалом приводит к конструированию новых, не эквива­лентных оригинальным событиям репрезентаций.

На наш взгляд, традиционное для описания данного процесса, расши­ренное использование термина «ин­терференция» (в буквальном переводе с латыни обозначающий «взаимное поражение») становится некорректным применительно к продуктивным мне­мическим процессам, результатом ко­торых становится формирование новых репрезентаций на основе преобразова­ния старых. Так процесс схематизации, абстрагирования существенных при­знаков схожих ситуаций, с формаль­ной точки зрения, является вариантом интерференции, т.е. взаимного унич­тожения точных копий опыта. Однако данный процесс представляет собой ос­новной механизм индуктивного полу­чения знаний и формирования содер­жания семантической долговременной памяти (Collins & Quillian, 1969; Collins & Loftus, 1975).

В данном контексте ключевым по­нятием, конкурирующим с понятием интерференции, с недавних пор стало понятие реконсолидации (Sara, 2000; McKenzie, Eichenbaum, 2011). Согласно теории реконсолидации, сформировав­шиеся ранее следы памяти на короткое время после повторной активации при­обретают способность интегрировать в себя новые элементы, а также могут быть уничтожены (Agren, 2014). Напри­мер, Хупбах с коллегами (Hupbach, et al., 2007) последовательно предъявляли испытуемым 20 предметов, складывая их в коробку, и затем просили перечислить. На следующий день испытуемые разде­лялись на две группы. Представители группы «без реконсолидации» пригла­шались в новое помещение, где виде­ли 20 новых предметов. Представители группы «реконсолидации» возвращались в то же помещение, где были накануне, отвечали на вопросы-напоминания (ка­кого цвета была коробка? где стоял эк­спериментатор? и т.п.) и лишь после это­го видели новые предметы. В том случае, когда тестирование воспроизведения первого набора предметов происходи­ло сразу же, эффекта реконсолидации не наблюдалось. Но при отсроченном тестировании на третий день те испыту­емые, которые прошли через процедуру реконсолидации, значимо чаще вклю­чали названия предметов, увиденных во второй серии эксперимента, в пере­чень предъявленных в первый день. Ана­логично в работе Форкато с коллегами было показано, что при последователь­ном заучивании двух рядов, состоящих из пар бессмысленных слогов, каждый из которых ассоциировался с опреде­ленным контекстом (цвет экрана, кар­тинка и фрагмент мелодии), предъяв­ление в качестве подсказки контекста заучивания одного списка с последую­щим вопросом о паре из другого списка приводит к их субъективному смеше­нию при воспроизведении (Forcato, et al., 2007). Сходные данные были получе­ны в дальнейшем на материале жизнен­ных эпизодов, воспроизводимых в ответ на список прилагательных (Schwabe, Wolf, 2009), и видео травматического со­держания (Chan, Lapaglia, 2013) и др.

Задолго до начала триумфального шествия теории реконсолидации, ко­торое не в последнюю очередь связано с попыткой согласовать психологиче­ское и нейрофизиологическое знание, были получены многочисленные дан­ные о необратимых трансформациях эпизодических и автобиографических воспоминаний под воздействием ретро­спективной переинтерпретации события прошлого, воображения альтерна­тивного протекания события и процесса конструктивного дополнения пробелов в воспоминаниях (Loftus, 2005; Нурко­ва, 2008; Frenda, Nichols, Loftus, 2011). Апеллируя к стандартной многокомпонентной модели памяти как к ансамблю качественно разнородных мнемических систем (Нуркова, 2015), можно сказать, что активные преобразования существу­ющего следа события требуют его ввода в пространство рабочей памяти. В связи с этим, встает вопрос: приводит ли акт реконсолидации к формированию но­вого «интегрированного» содержания памяти, которое занимает место старо­го, или новое содержание сосуществу­ет со старым? Дискуссия по данному во­просу еще далека от своего завершения и требует новых исследований (Loftus, Loftus, 1980).

В целом, на основании полученных эмпирических фактов и теоретических соображений представляется обосно­ванным настаивать на дальнейших по­исках доказательств реальности меха­низмов уничтожения следа именно для эпизодической подсистемы долговре­менной памяти, но не семантической или автобиографической. В филогенезе эпизодическая память, т.е. способность временно сохранять «хронику» проис­ходивших событий, возникла как адап­тивное дополнение к семантической памяти, где знания о мире хранятся в обобщенной, потенциально экстрапо­лируемой на широкий класс ситуаций форме (Allen, Fortin, 2013). Преимуще­ство обособления эпизодической памя­ти заключается в том, что ее носитель приобрел возможность учитывать в сво­ей деятельности ситуативные отклоне­ния от устойчивых правил без их изменения. Например, человек помнит, куда положил необходимый ему на протяже­нии нескольких дней предмет, не забы­вая при этом, где он находится обычно. Важной особенностью эпизодической памяти является как раз гипотетическая необходимость формирования устрой­ства для стирания подобных «отклоне­ний от правил», как только стабильный порядок будет восстановлен. Игнориро­вание многокомпонентности долговре­менной памяти как ансамбля качествен­но различных мнемических процессов, объединенных общей задачей обеспе­чения использования опыта прошлого, но специфичных по своей организации и действующих в них закономерностях, по нашему мнению, является одной из основных причин противоречивости получаемых данных.

Статья подготовлена в рамках проекта Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ) «Регуляция самоидентичности системой автобиографической памяти», грант №.15-36-01045

Литература:

Нуркова В.В. Проблема неточности воспоминаний в перспективе многокомпонентной модели памяти // Мир психологии. – 2015. – Т. 81. – № 2. – С. 35–49.

Нуркова В. В. Доверчивая память: Как информация включается в систему автобиографических знаний // Когнитивные исследования: сборник научных трудов / под ред. В.Д. Соловьева и Т.В. Черниговской. Т. 2. – Москва: Институт психологии РАН, 2008. – С. 87–102.

Эббингауз Г. Основы психологии / пер. с нем. Г.А. Котляр; под ред. В.С. Серебреникова, Э.Л. Радлова. – Санкт-Петербург: Типография «Общественная польза»: паровая типолитография Н.Л. Ныркина, 1912.

Agren T. (2014) Human reconsolidation: a reactivation and update. Brain research bulletin. Vol. 105, 70-82. doi: 10.1016/j.brainresbull.2013.12.010

Allen, T.A., & Fortin, N.J. (2013) The evolution of episodic memory. Proceedings of the National Academy of Sciences. Vol. 110, 2, 10379-10386. doi: 10.1073/pnas.1301199110

Anderson, M. C., & Huddleston, E. (2011) Towards a cognitive and neurobiological model of motivated forgetting. In R. F. Belli (Ed.), True and false recovered memories: Toward a reconciliation of the debate (pp. 53–120). New York, Springer.

Baddeley, A.D., & Hitch, G. (1977) Regency re-examined. S. Dornic (Ed.) Attention and performance (Vol. 6, pp.647-667). Hillsdale, NJ, Lawrence Erlbaum Associates.

Brown, G. D. A., Neath, I., & Chater, N. (2007) A temporal ratio model of memory. Psychological review. Vol. 114, 3, 539-576. doi: 10.1037/0033- 295X.114.3.539

Brown, J. (1958) Some tests of the decay theory of immediate memory. Quarterly Journal of Experimental Psychology. Vol. 10, 1, 12-21. doi: 10.1080/17470215808416249

Chan, J.C.K., & Lapaglia, J.A. (2013) Impairing existing declarative memory in humans by disrupting reconsolidation. Proceedings of the National Academy of Sciences. Vol. 110, 23, 9309-9313. doi: 10.1073/pnas.1218472110

Collins, A.M., & Quillian, M.R. (1969) Retrieval time from semantic memory. Journal of verbal learning and verbal behavior. Vol. 8, 2, 240-247. doi: 10.1016/S0022-5371(69)80069-1

Collins, A.M., & Loftus, E.F. (1975) A spreading-activation theory of semantic processing. Psychological review. Vol. 82, 6, 407-428. doi: 10.1037/0033- 295X.82.6.407

Colman, Andrew M. (Ed.) (2014) Oxford Dictionary of Psychology. 4nd Edition. Oxford university Press, 749.

Conrad, R. (1957) Decay Theory of Immediate Memory. Nature. 179, 831-832. doi: 10.1038/179831b0

Davis, M. (2008) Forgetting: Once again, it’s all about representations. In H. L.Roediger, Y. Dudai, & S. M. Fitzpatrick (Eds.), Science of memory: Concepts (pp. 317-320). New York, Oxford University Press.

Ellenbogen, J. M., Hulbert, J. C., Stickgold, R., Dinges, D.F., & Thompson-Schill, S.L. (2006) Interfering with theories of sleep and memory: sleep, declarative memory, and associative interference. Current Biology. Vol. 16, 13, 1290-1294. doi: 10.1016/j.cub.2006.05.024

Forcato, C., Burgos, V. L., Argibay, P. F., Molina, V. A., Pedreira, M. E., & Maldonado, H. (2007) Reconsolidation of declarative memory in humans. Learning and Memory. Vol. 14, 4, 295–303. doi: 10.1101/lm.486107

Frenda, S.J, Nichols, R.M., & Loftus, E.F. (2011) Current issues and advances in misinformation research. Current Directions in Psychological Science. Vol. 20, 20-23. doi: 10.1177/0963721410396620

Hardt, O., Nader, K., & Nadel, L. (2013) Decay happens: the role of active forgetting in memory. Trends Cognitive Science. Vol. 17, 3, 111-20. doi: 10.1016/j.tics.2013.01.001

Hebb, D. O. (1949) The organization of behavior: A neuropsychological approach. John Wiley & Sons, 11.

Hupbach, A., Gomez, R., Hardt, O., & Nadel, L. (2007) Reconsolidation of episodic memories: a subtle reminder triggers integration of new information. Vol. 14, 47–53. doi: 10.1101/lm.365707

Lahl, O., Wispel, C., Willigens, B., & Pietrowsky, R. (2008) An ultra short episode of sleep is sufficient to promote declarative memory performance. Journal of sleep research. Vol. 17, 1, 3-10. doi: 10.1111/j.1365-2869.2008.00622.x

Loftus, E. F. (2005) Planting misinformation in the human mind: A 30-year investigation of the malleability of memory. Learning and Memory. Vol. 12, 361-366. doi: 10.1101/lm.94705

Loftus, E.F., & Loftus, G.R. (1980) On the permanence of stored information in the human brain. American Psychologist. Vol. 35, 5, 409-420. doi: 10.1037/0003-066X.35.5.409

Mercer, T. (2015) Wakeful rest alleviates interference-based forgetting. Memory. Vol. 23, 2, 127-137. doi: 10.1080/09658211.2013.872279

Nadel, L., & Hardt, O. (2011) Update on memory systems and processes. Neuropsychopharmacology. Vol. 36, 251–273. doi: 10.1038/npp.2010.169

Nairne, J. S., & Pandeirada, J. N. S. (2008) Forgetting. Learning and memory: A comprehensive reference. Vol. 2, 179-194.

Payne, D. G. (1987) Hypermnesia and reminiscence in recall: A historical and empirical review. Psychological Bulletin. Vol. 101, 1, 5-27. doi: 10.1037/0033-2909.101.1.5

Roediger, H. L., & Nestojko, J. F. (2015). The relative benefits of studying and testing on long-term retention. In J. G. W. Raaijmakers, A. H. Criss, R. L. Goldstone, R. M. Nosofsky, & M. Steyvers (Eds.) Cognitive modeling in perception and memory: A festschrift for Richard M. Shiffrin (pp. 99-111). New York, Psychology Press.

Roediger, H. L., Weinstein, Y., Agarwal, P. K., Pooja, K. (2010). Forgetting: Preliminary considerations. Della Sala, Sergio (Ed). (2010). Forgetting (pp. 1-22). New York, NY, US, Psychology Press, 338.

Sadeh, T., Ozubko, J.D., Winocur, G., & Moscovitch, M. (2014) How we forget may depend on how we remember. Trends in Cognitive Science. Vol.18, 1, 26-36. doi: 10.1016/j.tics.2013.10.008

Sara, S.J. (2000) Retrieval and reconsolidation: toward a neurobiology of remembering. Learning and Memory. Vol. 7, 2, 73-84. doi: 10.1101/lm.7.2.73

Schwabe, L., & Wolf, O.T. (2009) New episodic learning interferes with the reconsolidation of autobiographical memories. PLoS ONE. Vol. 4(10), e7519. doi: 10.1371/journal.pone.0007519

Stickgold, R. (2005) Sleep-dependent memory consolidation. Nature. Vol. 437,1272–1278. doi: 10.1038/nature04286

Thorndike, E. L. (1913) The original nature of man Educational psychology. New York, Teachers College, Columbia University, 170.

Tulving, E. (1974) Cue-dependent forgetting: When we forget something we once knew, it does not necessarily mean that the memory trace has been lost; it may only be inaccessible. American Scientist. Vol. 62, 1, 74-82.

Tulving, E., & Pearlstone, Z. (1966) Availability versus accessibility of information in memory for words. Journal of Verbal Learning and Verbal Behavior. Vol. 5, 4, 381-391. doi: 10.1016/S0022-5371(66)80048-8

Underwood B.J. (1957) Interference and Forgetting. Psychological Review. Vol.64, 1, 49-60. doi: 10.1037/h0044616

Weinstein, Y., Gilmore, A. W., Szpunar, K. K., & McDermott, K. B. (2014) The role of test expectancy in the build-up of proactive interference in long-term memory. Journal of Experimental Psychology: Learning, Memory, and Cognition. Vol. 40, 4, 1039-1048. doi: 10.1037/a0036164

Wickelgren, W. A. (1974) Single-trace fragility theory of memory dynamics. Memory & Cognition. Vol. 2, 4. 775-780.