К проблеме Я. Языковые игры: не с нулевой ли суммой?

Зинченко Владимир Петрович

Человек, личность, персона, субъ­ект, индивид, Я – это вдвое боль­ше трех сосен, в которых блуждает психология. Этот «шестигранник» открывает еще больший простор для языковых игр, чем «треугольник»: субъ­ект, индивид, личность. Упрощу ситуа­цию. Сначала остановлюсь на личности, которую по дороге быстро потеряю, а по­том сосредоточусь на Я.

«Акции личности в истории падают», –

задумавшись в 1922 г. о «Конце романа», сказал О. Мандельштам. Через десять лет поэт в ответ на наступление «глухоты паучьей», стоя над «провалом», который «сильнее наших сил», написал:

Если все живое лишь помарка

За короткий выморочный день,

На подвижной лестнице Ламарка

Я займу последнюю ступень.

В те же годы Б. Пастернак, наблюдая за реальной жизнью, сказал об этом же более прямо и не менее решительно:

О личностях не может быть и речи.

На них поставим тут же крест.

Спустя еще несколько десятилетий, прозвучали знаменитые строки В. Вы­соцкого:

Настоящих буйных мало. Вот и нету вожаков.

Задолго до поэтов П.А. Флоренский пи­сал о невозможности дать определение личности. Он ограничился указанием на то, что личность – это предел самопостро­ения, самосозидания. Вторя Флоренскому, А.Ф. Лосев называл личность мифом, чу­дом, тайной. Психологи, не вняв разум­ным предупреждениям поэтов и филосо­фов, решили взять личность приступом. Сначала они воспользовались марксо­вым определением человека как ансамбля всех общественных отношений, подста­вив в него вместо человека личность. При этом они не заметили (кроме Л.С. Рубин­штейна), что, согласно Марксу, сами об­щественные отношения строятся из от­ношений индивидуальных. Растворения личности в общественных отношениях оказалось мало. Ее опустили ниже инди­вида, поставив его над личностью, и, нако­нец, уравняли с субъектом («субъектность личности», «личностный субъект» и т.п.), т.е. с «под-лежащим», с функциями субъек­та. Справедливости ради следует сказать, что М.М. Бахтин, Л.И. Божович, А.Н. Леон­тьев подчеркивали решающую роль поступка на пути становления личности.

Не прошла бесследно демагогия от­носительно формирования лично­сти в коллективе: личность – продукт (субпродукт) коллектива. Сегодня лич­ность тонет не только в фарисействе, но и в потреблении или мечтах о нем. О том, что личность – основание кол­лектива, мало кто вспоминает.

Похожую, хотя не столь печальную судьбу претерпевает Я. Когда-то гипер­трофированные: «Государство – это Я», «Сверх-Я», «Тронное Я» (М. Цветаева), «Я – создатель миров моих» (О. Мандельштам) идентифицируются то с субъектом или с объектом, то размножаются вегетатив­ным способом, то, подобно личности, рас­творяются в разного рода отношениях: «Я – мир», «Я – ты», «Я – другой», «Я – мы», «Я – они», «Совокупное Я», «Коллективное Я», «Я – второе Я» и т.п. Благодаря М. Буберу, Г.Г. Шпету, М.М. Бахтину, Д.Б. Эльконину и Ф.Д. Горбову, отношения Я, в отличие от просто «общественных отношений», все же конкретизированы и персонифициро­ваны, а главное – означает живое продук­тивное (иногда гибельное) пространство «между», в котором рождается Я, и несет на себе груз далеко не второстепенных функций. Ему свойственны созидатель­ные (авторские) порождающие способ­ности и функции. Я порой даже мыслит, а не просто «паразитирует на теле бес­субъектного мышления» (Г.П. Щедровиц­кий). Такие способности и функции скры­ваются за метафорами, действительно, многоликого Я: «Роистое Я», «Многояйность», «Единомножие Я» и др. По словам Б. Пастернака: «Метафоризм – стеногра­фия большой личности, скоропись ее духа», но метафора не заменяет и не отме­няет задачи ее расшифровки, выявления и анализа структуры скрывающегося за ней феномена. В деле расшифровки или построения структуры Я психологи и отча­сти психотерапевты оказались бессильны. Они перекладывают проблему Я на плечи своих подопечных – пациентов и испытуемых, предлагая им на ходу придумы­вать свои «Я-концепции». Психоанали­тики значительно лучше, чем психологи, осознают неправдоподобную сложность структуры Эго. Главная трудность анализа Эго состоит в том, что оно, как, впрочем, и многое в психике, существует не только в своей наблюдаемой внешней форме, но и во внутренней виртуальной, однако не ме­нее действенной форме.

Обратимся к опыту и размышлени­ям психоаналитиков. Вначале они рас­сматривали Я как «психическую инстан­цию», затем как главную «инстанцию» или подструктуру личности. При этом более широкую структуру, если таковая существует, они оставили вне поля сво­его внимания и анализа, видимо, счи­тая личность само собой разумеющимся феноменом обыденной жизни [1]. Забегая вперед, скажу, что равным образом пси­хоаналитики пренебрегли (или вытес­нили?) понятие индивидуальности. Для психопатологии обыденной жизни по­нятие Я оказалось главным и самодоста­точным. З. Фрейд уподоблял Я «настоя­щему органу» (хотелось бы добавить – функциональному). Этот орган, несмотря на все неудачи, в принципе способен как репрезентант реальности постепенно ов­ладевать влечениями. Более того, Фрейд сравнивал Я с организмом, «простейшим живым существом», считал, что модифи­кация Я подобна поражению тканей организма. Ж. Лапланш и Ж.Б. Понталис, вслед за З. Фрейдом, видели в Я нечто вроде воплощенной метафоры организма в целом (Лапланш, Понталис,2010, С. 656). Внача­ле, в 1922 году Фрейд вполне натурали­стически характеризовал «организм» Я: «Я – это, в первую очередь, нечто телесное: оно выступает не только как поверхност­ное образование, но и как проекция некой поверхности». Затем он к этому утвержде­нию сделал примечание: «В конечном сче­те, Я возникает из телесных ощущений, преимущественно тех, что рождаются на поверхности тела. Следовательно, Я мо­жет рассматриваться одновременно и как психическая поверхность психического аппарата» (там же, С. 664). Здесь Я отчет­ливо выступает как внешняя форма либо тела, либо психического аппарата. О ее за­полнении поговорим позже. А сейчас за­метим, что уподобление психики, орга­нам, организму и его тканям – не новость. А.А. Ухтомский характеризовал функци­ональные органы как всякое временное сочетание сил, способное осуществить определенное достижение, подчеркивал значение «оздоровляющей регенерирующей ткани сознания», говорил и о духов­ном организме. Последний строится из функциональных органов, обладающих биодинамической, чувственной, эмоцио­нальной и социальной тканью. Н.А. Берн­штейн говорил о движении как о живом существе, которое реактивно, чувстви­тельно, эволюционирует и инволюциони­рует. Этими же свойствами характеризуется и Я. Не только движение, но также и образ, и психологическое воспоминание, и внимание, и функциональные состоя­ния, и даже личность рассматривалась Ух­томским как функциональные органы, т.е. как сочетание сил. Не черпаются ли силы из запаса, первичного резервуара энер­гии, носителем которой, согласно З. Фрей­ду, является Оно? В логике Фрейда такое предположение вполне резонно, хотя и не бесспорно. Оно – это бессубъектный хаос, имеющий свои истоки (и энергию) в био­логических потребностях. Оно постепен­но расчленяется, и на его основе образу­ются Я и даже Сверх-Я. Имеются и другие взгляды на источники энергии: эйдетиче­ская энергия, энергия познания и заблу­ждения, энергия души и духа и т.п. Фрейд не ограничился энергийной характери­стикой Оно. Ведь энергия энергии рознь. И Фрейд по примеру собственной топо­логической (уровневой) системы созна­ния (сознание, предсознательное, бессознательное) строит топологию системы Я: Сверх–Я, Я, Оно, наделяя каждый из уровней своими, правда, аморфными функциями и своей энергией. Оказыва­ется, что система Я, как и другие психи­ческие системы, например, перцепции, внимания, памяти, мышления, обладает большим числом избыточных степеней свободы. И для того, чтобы Я в нужный момент стало дееспособным, необходи­мо преодоление этого избытка, прежде всего, хаоса Оно и сохранение лишь тех, которые обеспечивают осуществле­ние требуемого акта. Например, для осу­ществления разумного действия необхо­димо преодоление влечений и страстей Оно, преодоление сопротивления, тор­можения, цензуры Сверх-Я. Тогда отпу­щенное на волю Я перестает (временно) быть держателем, собственником той или иной виртуальной совокупности дей­ствий, само становясь действием, актом: я весь – внимание, наблюдение; я весь – напряжение, воля. Или я весь – чувство, страсть:

… ибо я сам

Любовь. Ибо я сам – поверхность!

И. Бродский

Я ведь может поместиться в больном зубе, как в тесном ботинке. Тогда, по сло­вам А. Белого, «психология оплотневает в физиологию». Незадолго до кончины страдающий от болезни Фрейд писал Мари Бонапарт: «Мой мир опять превра­тился в маленький островок боли, блу­ждающий в океане безразличия».

Нарисованная картинка – это, конеч­но, сильное упрощение. На деле же пре­одоление невероятно избыточных отно­шений Я к действительности (реальной, воображаемой, вымышленной) и трансформация их в действительные отно­шения (отношения в действительности) нередко представляют собой драму, а то и трагедию. Психоаналитики приводят примеры, когда Эго невротика остается беззащитным, с одной стороны, перед давлением со стороны беспощадного Ид, а, с другой – под давлением со сто­роны не менее беспощадного Супер-Эго (Стрэчи, 2000, С. 88–89). Автор пишет, что и то, и другое давление образуют по­рочный круг и мешают полноценным контактам Эго с реальностью. По поводу Фрейдовской триады невольно вспоминаются лебедь, рак и щука И.А. Крылова.

У самого Фрейда, как и у его после­дователей, помимо трехуровневой си­стемы Я, встречается большое число его разновидностей, которые далеко не все распределены по уровням системы: «Я – идеальное», «Идеал – Я», «Я – либи­до», «Я – наблюдатель», «Я наблюдаемое», «Я – удовольствие», «Я – реальность», «Я – влечение», «Я – любовь», «Я – инте­рес», «Я – посредник», «Я – объект», «Я – нарцисс» и т.п. Это результат расчле­нения Я, и группа представлений о нем и о свойственных ему разнородных вле­чениях, переживаниях, что не удивитель­но, так как З. Фрейд подчеркивал гетеро­номность Я, зависимость его от других психических инстанций и от внешнего мира. Здесь мы сталкиваемся с парадоксом, о котором частично упоминалось выше. Мы наивно думаем, что Я являет­ся хозяином нашей духовно-телесной организации. Но всемогущество нашего Я оказывается в далеком прошлом, в младенчестве, да и то оно относится, скорее, не к Я, а к прото-Я. Я имею ввиду описан­ную Д. Винникотом омниопотентность младенца, порождающего ощущения Эдема (или Аида). Да и это всесилие – его иллюзия, впрочем, весьма полезная для дальнейшего развития. А на деле взрослое Я, по Фрейду, «слуга трех господ», подвергающийся опасностям с трех сто­рон – внешнего мира, либидинальных побуждений Оно и сурового Сверх-Я. Ко­нечно, иногда ему удается преодолевать грозящие с разных сторон опасности и становиться хозяином положения.

Остается неясным взаимодействие двух топологических структур – созна­ния и Я. С одной стороны, Фрейд харак­теризовал сознание не как независимую систему, а как «ядро Я». К Я переходят и функции предсознания. Однако, с дру­гой стороны, Фрейд настаивал на том, что Я – это преимущественно бессозна­тельная инстанция – и для его осозна­ния требуется специальная работа. Ду­маю, что это противоречие относится к продуктивным. Для его преодоления требуется расширенное понятие реф­лексии как важнейшего свойства созна­ния. Проведенные в последние годы ис­следования показали, что в предметном действии, равно как и в других актах, в которых «растворяется» Я, присутствует неосознаваемая фоновая рефлексия (Гор­деева, Зинченко, 2001). В.А. Лефевр писал о быстрой и тоже неосознаваемой реф­лексии в умственных действиях (Лефевр, 1990). А.М. Пятигорский ввел понятие «рефлексии без Я» (Пятигорский, 2002). Хотя Пятигорский понятие «рефлексия» (прочтем его как «рефлекс – и – Я») ли­шил Я, назвав «рефлексом Z», это не реф­лекс в павловском смысле слова. Мож­но предположить, что Я не растворяется в перечисленных выше актах (Я весь…), а становится их внутренней формой, оставаясь при этом носителем сознания, сохраняет его в качестве своего ядра. Од­нако это такое ядро, которое не проще атомного, оно ведь может взрываться по­ступком. Над его структурой многие годы работают психологи и психоаналити­ки. Какова бы ни была структура созна­ния, важно подчеркнуть, что оно может рассматриваться как внутренняя форма Я. Если это предположение справедли­во, то мощное воздействие на поведение, деятельность оказывает не бессознатель­ное Я, а Я, обладающее сознанием, хотя при этом Я может и не осознавать сча­стья (или несчастья) такого обладания. Неосознаваемость сознания не лишает его действенности. Сказанное не должно удивлять. Мы ведь далеко не всегда осоз­наем, что внутренней формой слова яв­ляются образ и действие; внутренней формой действия являются образ и сло­во; наконец, внутренней формой обра­за являются действие и слово. Речь идет о расширении наших представлений о внутренних формах. Трудно сказать, существуют ли они рядоположно или они вписаны одна в другую и имеют «матре­шечное» строение. В логике Фрейда Я вписано в восприятие, внимание – в дей­ствие, а сознание (Ядро!) вписано в Я. Об этом же говорят широко используемые Фрейдом термины: «интериоризация», «интроекция», «интеллектуализация», как будто взятые им из тезауруса культур­но-исторической психологии. Фрейд го­ворил и об исторической обусловленности психических актов. Психоанализ не только поддается культурно-истори­ческой интерпретации, но и многие его идеи опередили культурно-историче­скую психологию и обогащают ее.

Вернемся к бессознательному обла­данию сознанием. Именно такое созна­ние «разряжается» (или «разражается») поступком. М.К. Мамардашвили несом­ненно был прав, говоря, что пробле­ма бессознательного есть, прежде всего, проблема сознания. Сегодня уже не нуж­но доказывать, что бессознательное есть лишь у существ, обладающих сознанием.

Рассмотрим еще один весьма суще­ственный вопрос о происхождении Я, который не был обойден психоанали­тиками. Вначале Фрейд шел к Я как бы «снизу». Оно старше Я. Я развилось из него наподобие коркового слоя под вли­янием внешнего мира. Позднее, внутри Я отграничивается особая область, об­ласть Сверх-Я. Затем Фрейд признал, что Я – это не результат постепенной дифференциации психики. Для возникнове­ния Я требуется новое психическое дей­ствие. Я – это и не порождение Оно, не просто результат его расщепления с по­следующей автономизацией. Цитирован­ные выше Лапланш и Понталис пишут: «Я – это не столько аппарат, сложивший­ся на основе системы Восприятие – Со­знание, сколько внутреннее образование, порожденное рядом особенно значимых восприятий – только не внешнего мира в целом, но мира межсубъектных отноше­ний» (Лапланш, Понталис, 2010, С. 664). Становление Я не происходит автомати­чески. Психоаналитики описывают осо­бые психические операции, посредством которых черты, образы, формы заимст­вуются у другого человека. Это – (Само) идентификация, интроекция, нарцис­сизм, «хороший» объект – «плохой» и т.д. Наиболее подробно изучена специфика идентификации, порождающая в Я глу­бокие изменения, превращая его во вну­трисубъектный остаток межсубъектных отношений (там же, С. 659). Между про­чим, это такой «остаток», который может заполнить все «пространство» (восполь­зуюсь фрейдовской топологией) Я. Под­линное Я – это, скорее, избыток межсубъ­ектных отношений: собственный вклад Я в становление собственного Я (про­стите за полезную для понимания тав­тологию). Н.А. Бердяев, сказавший, что в его Я больше от других, чем от него са­мого, видимо, себя недооценивал. Мне важно подчеркнуть, что психоаналитики преодолевают фрейдовский натурализм и вносят вклад в понимание упоминавше­гося выше живого пространства «между», в котором происходят главнейшие собы­тия человеческой жизни.

Таким образом, психоаналитики на­щупывают свои пути «сверху», которые уже продумывались и прочерчивались философами и психологами. Напомню, что писал М. Бубер: в плоскости Я – Ты образуется «тонкое пространство лично­го Я, которое требует наполнения другим Я». Эта же мысль звучит в давней работе Г.Г. Шпета: «Само я, как единство множе­ства других «единств сознания», есть кол­лектив и собрание» (Шпет, 2006, С. 306). В логике Д.Б. Эльконина, Я – Ты первоно­чально выступает как совокупное Я, явля­ющееся агентом, актором «совокупного действия», «слиянного общения» (терми­ны Шпета). В этой логике Я автономизи­руется не от Оно, а от Я – Ты. Если принять эту логику, то неминуемо возникает вопрос, а нужно ли в структуре Я Оно? Общеизвестно высказывание Фрейда: «Где было Оно, там должно стать Я». Ведь мы ведем внутренний разговор, иногда ссору, не с Оно, а со своим вторым Я и да­леко не всегда знаем, какое из Я – первое или второе выйдет победителем. В таком разговоре, споре не поможет и Сверх-Я. Если оно будет присутствовать, то и раз­говор окажется праздным, Я подчинится авторитету Сверх-Я. Разве что в качестве Сверх-Я выступит авторитетный Другой, хотя и он, конечно, не всесилен. На мой взгляд, «схема или структура «Я – второе Я», подробно рассмотренная Ф.Д. Гор­бовым, самодостаточна. Она подлинно культурно-исторична, а не натуралистич­на. Напомню «антинатуралистический протест» Б. Пастернака: «А что вы такое? … Чем вы себя помните, какую часть созна­вали из своего состава? Свои почки, пе­чень, сосуды? Сколько ни припомните, вы всегда заставали себя в наружном, де­ятельном проявлении, в делах ваших рук, в семье, в других … Человек в других лю­дях есть душа человека … В других вы были, в других и останетесь. И какая вам разница, что потом это будет называться памятью. Это будете вы, вошедшая в состав будущего» (Пастернак, 2008, С. 75). Если слово «вы» заменить на слово «Я», то это и будет культурно-историческая пси­хология Я.

Выше, скорее в подтексте, чем в тек­сте, сквозила интенция сопоставления психологических подходов к лично­сти и психоаналитических подходов к Я. Сделаю по этому поводу два общих (пока без аргументации) замечания.

1. В психологии мы имеем дело с лично­стью (с личностью ли?) без Я. В пси­хоанализе мы имеем дело с Я, но без личности.

2. И психологи, и психоаналитики склонны редуцировать Я к индиви­ду, к субъекту, к репрезентанту, к ор­ганизму. Фрейду это простительно, он занимался психопатологией обыденной жизни и не претендовал на создание языка психологии, ограни­чившись «Наброском научной пси­хологии» (1895). Он мог себе позво­лить рассматривать Эдипов комплекс как основу структурирования лично­сти (наши идеологи предпочитают видеть такую основу в патриотизме). Психологов же как будто волнует зона (перспектива) ближайшего и более отдаленного развития человека (или они только делают вид, что волнует?), и они должны были бы вырываться за пределы обыденности и не забывать о пути «сверху» или «наверх».

Приведу мудрое утверждение О. Ман­дельштама:

Нам союзно лишь то, что избыточно.

Впереди не провал, а промер…

Этому утверждению соответству­ют представления о душе как о таинст­венном избытке познания, чувств, воли; представления о Я как об избытке меж­человеческих отношений; представления о личности как об избытке тех же отно­шений и собственной индивидуальности.

Во всех трех примерах речь идет о преодолении натуральных, избыточ­ных, несотворенных нами самими сте­пеней свободы и о построении (сотво­рении) собственного, своего культурного избытка степеней свободы: простран­ства внутреннего избытка (О. Мандель­штам). Это снова топология или хроно­топия в сознательной и бессознательной жизни в духе З. Фрейда, А.А. Ухтомского, Н.А. Бернштейна, М.М. Бахтина, Л.С. Вы­готского, К. Левина, М.К. Мамардашвили.

В заключение скажу, что потерять лич­ность мне не удалось. Видимо, помешала тоска по личности, акции которой упа­ли не только в истории, но и в науках о человеке. Фрейд опустил личность до обыденности, нередко редуцируя ее до не слишком определенного Я со всеми его подразделениями, расчленениями и уровнями. В свою очередь, психоло­ги, вкупе с социологами и философа­ми, опустили ее до субъекта – функции или коллекции функций. Но, кроме нау­ки, существует еще и практика, которая либо идет по следам науки, либо прола­гает ей путь. Фрейда принято хвалить за то, что теоретически сконструированные им неврозы, комплексы и т.п., проникли в жизнь и поразили не только индивида, но и социальную ткань, наложили свою пе­чать на культуру XX века. В этом же веке случилось событие не меньшего, если не большего масштаба. Сбылась соци­альная мифология, точнее, бредовые идеи, принадлежавшие то ли Н. Чернышевскому, то ли Л. Троцкому, то ли М. Горькому о формировании «ново­го человека». И такой человек стал ре­альностью. А. Платонов характеризовал его как человека без души и имущества, в предбаннике истории, готового на все, только не на прошлое. Здесь практика закрыла (закрывает ?!) пути науки, но от­крыла пути диссертантам, сочиняющим и защищающим несметное число диссер­таций, посвященных фантомной пробле­матике формирования личности.

Что же мы получаем в итоге языковых игр? Результат оказывается в пользу пси­хоанализа. Практика заглядывания внутрь самого себя, которой (вслед за поэзи­ей) учит психоанализ, существенно лучше, чем практика формирования, тести­рования, манипулирования личностью. Первый случай мы можем назвать избы­точным, а второй – убыточным. И все же закончу на оптимистической ноте. Во­преки психологии и психоанализу, встре­чаются полноценные личности, облада­ющие не расчлененным, а цельным Я. И, если земля еще вертится, то исключитель­но благодаря тому, что они есть.

Примечания:

1. З. Фрейд даже великих личностей опускал до уровня своих пациентов-невротиков.

Литература:

Белый А. Критика. Эстетика. Теория символизма. В 2 тт. – Москва : Искусство, 1994.

Бенвенуто С. Мечта Лакана. – Санкт-Петербург, 2006.

Бубер М. Я и Ты. – Москва : Высшая школа, 1993.

Горбов Ф.Д. Я – второе Я. – Москва : Моск. психол.-соц. ин-т; Воронеж : МОДЕК, 2000.

Гордеева Н.Д., Зинченко В.П. Роль рефлексии в построении предметного действия // Человек. – 2011. – № 4. – С. 5–20.

Зинченко В.П. Блуждание в трех соснах, или Тоска по личности // Человек. – 2011. – № 4. – С. 5–20.

Зинченко В.П. Сознание и творческий акт. – Москва, 2010.

Лакан Ж. Семинары. Книга 2. «Я» в теории Фрейда и в технике психоанализа (1954/55). – Москва : Гнозис/Логос, 1999.

Лапланш Ж., Понталис Ж.Б. Словарь по психоанализу. – Санкт-Петербург : Центр гуманитарных инициатив, 2010.

Лефевр В.А. Непостижимая эффективность математики в исследовании рефлексии // Вопросы философии. – 1990. – № 7. – С. 51–58.

Мамардашвили М.К. Лекции по античной философии. – Москва, 1976.

Мандельштам О. Слово и культура. – Москва, 1987.

Пастернак Б.Л. Доктор Живаго. – Москва, 2008.

Пастернак Б.Л. Избранное. В 2 тт. – Москва, 1985.

Пятигорский А.М. Мышление и наблюдение. – Riga: Liepnieks & Ritups, 2002. – 170 с.

Стрэчи Дж. Характер психотерапевтической работы в психоанализе //Антология современного психоанализа. Т. 1. – Москва : Институт психологии РАН, 2000. – С. 88–89.

Флоренский П.А. Столп и утверждение истины // Серия «Из истории отеч. филос. мысли» Т. 1 (1). – Москва : Правда, 1990.

Шпет Г.Г. Внутренняя форма слова // Шпет Г.Г. Искусство как вид знания : избранные труды по философии культуры / отв. ред.-сост. Т.Г. Щедрина. – Москва, 2007. – С. 497.

Шпет Г.Г. Сознание и его собственник // Шпет Г.Г. Philosophia Natalis : избранные психолого-педагогические труды. – Москва : РОССПЭН, 2006. – С. 304–306.

Щедровицкий Г.П. Избранные труды. – Москва, 1995.