ISSN 2079-6617
eISSN 2309-9828
Забывание: Проблема наличия следа памяти, его доступности и намеренного контроля

Забывание: Проблема наличия следа памяти, его доступности и намеренного контроля

Скачать в формате PDF

Поступила: 14.12.2016

Принята к публикации: 17.12.2016

Дата публикации в журнале: 31.12.2016

Страницы: 3-13

DOI: 10.11621/npj.2016.0401

Ключевые слова: забывание; проблема наличия следа памяти; проблема доступности следа памяти; уничтожение следа памяти; интерференция; сдерживание воспроизведения; направленное забывание

Доступно в on-line версии с: 30.12.2016

Для цитирования статьи:

Нуркова В.В., Гофман А.А. Забывание: Проблема наличия следа памяти, его доступности и намеренного контроля. // Национальный психологический журнал 2016. № 2. c.3-13. doi: 10.11621/npj.2016.0401

Скопировано в буфер обмена

Скопировать
Номер 2, 2016

Нуркова Вероника Валерьевна Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова

Гофман Алёна Алексеевна Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова

Аннотация

В статье проводится анализ забывания как базового и преимущественно продуктивного мнемического процесса. Дифференцируются задачи постоянного и временного забывания зафиксированного в долговременной декларативной памяти материала. Указывается на методологические трудности исследования забывания в рамках психологии, заключающиеся в необходимости логического доказательства утверждения об отсутствии. Описываются два механизма забывания: трансформация мнемического следа и модуляция режима доступа к нему. Для первой формы забывания обсуждаются возможные механизмы уничтожения следа (угасание, ретроактивная и проактивная интерференция, а так же «катастрофическая» интерференция) и его трансформации, приводящие к формированию нового мнемического содержания.

Обосновывается теоретическая перспективность дальнейшего поиска путей лигитимизации механизма уничтожения следа для системы эпизодической памяти.

Для второй формы забывания рассматриваются пассивные явления ошибки доступа к существующему в памяти содержанию (эффект «на кончике языка», эффект «размера категории», эффект «веера») и активного сдерживания воспроизведения. Последнее представляет собой временное торможение конкурирующих семантически близких ответов в семантической памяти и мотивационно детерминированного подавления содержаний, несущих негативный личностный смысл в автобиографической памяти.

Анализируются экспериментальные процедуры и результаты исследований намеренного забывания, демонстрирующие вариативность путей актуализации активного сдерживания воспроизведения. В отличие от доминирующего в когнитивной психологии тезиса об универсальности механизмов забывания, предлагается гипотеза о том, что стратегии и тактики забывания могут варьировать для различных подсистем памяти, а так же в зависимости от характеристик деятельности, в рамках которой состоялось запоминание и осуществляется воспроизведение.

Забывание: Проблема наличия следа памяти, его доступности и намеренного контроля. Часть 2 [1]

Забывание: проблема доступности следа памяти

В отличие от рассмотренной нами ранее в контексте феномена забывания проблемы «наличия следа памяти», про­блема доступности мнемического мате­риала связана с режимами извлечения следов памяти при достаточной их со­хранности. В данной перспективе фено­мен забывания изучается как отсутствие воспроизведения существующего следа прошлого опыта. Эффективность до­ступа к мнемическому следу может быть обусловлена когнитивными (например, содержательной точностью и полнотой запроса), мотивационными (например, конгруэнтностью целевого содержания самооценки) и контекстными факторами (например, степенью совпадения эмоци­онального содержания материала и теку­щего настроения вспоминающего, при­сутствием стимулов-напоминаний). Сама процедура доступа может носить как пас­сивный, так и активный характер.

Пассивный процесс сбоя доступа к мнемическому содержанию

Пассивное забывание как невозмож­ность воспроизведения мнемического содержания возникает вследствие неу­дачного запроса к соответствующей ре­презентации. Одним из ярких модельных примеров такой ситуации служит фено­мен «на кончике языка» (tip of the tongue effect – TOT), когда сбой в извлечении искомого содержания сопровождается переживанием абсолютной уверенности в обладании этим содержанием.

Этот эффект упоминался уже в рабо­тах В. Джеймса, но впервые был стро­го описан Р. Брауном и Д. МакНейлом, которым удалось вызвать переживание TOT у 80% испытуемых при предъявле­нии словарных определений 50-ти от­носительно редких слов, таких как «ап­сида», «скарабей», «цитра», «амбра» и т.п. (Brown, McNeill, 1966; Brown, 2012). По­зже было показано, что выраженность эффекта «на кончике языка» возрастает по мере снижения частотности и повышения абстрактности целевого содержа­ния, а также при удлинении формули­ровки запроса к нему, приобретая при этом устойчивый повторный характер (Gianico-Relyea, Altarriba, 2012). Вариант забывания по типу эффекта «на кончи­ке языка» можно интерпретировать как неполный, частично успешный доступ к мнемическому содержанию, когда нуж­ное для правильного ответа семантиче­ское поле найдено, но конкретная фоно­логически оформленная формулировка ответа «теряется» среди семантически схожих категорий (Schwartz, Metcalfe, 2011). Такая интерпретация обосновыва­ется фактами безошибочного узнавания стимула при его последующем предъявлении, верного называния первой буквы искомого слова (более 60% случаев), лег­кости генерации синонимов и созвучных слов (в среднем 40% совпадающих фо­нем). Обнаружено повышение вероятно­сти возникновения эффекта ТОТ с увели­чением возраста человека и количества освоенных им языков (Kreinera, Degania, 2015). Это дает основания объяснять его, в первую очередь, не когнитивным старе­нием, а, скорее, трудностями выбора из множества категориально близких еди­ниц, которых очевидно больше у пожи­лого человека, по сравнению с молодым, и у владеющего несколькими языками, по сравнению с монолингвом.

Для объяснения эффекта «на кончи­ке языка», наряду с двухэтапной моделью поиска лексического содержания (поиск семантического поля + конкретная фор­мулировка), обращаются к модели мета­когнитивного мониторинга. Она пред­сказывает нарастание специфического мнемического переживания по мере на­копления объема релевантного содер­жания на пути к целевой репрезентации и уклонения от кратчайшей траектории доступа за счет более сильных конкурирующих содержаний (Schwartz, Metcalfe, 2014). Таким образом, поиск целевого содержания в памяти не приводит к успеш­ному извлечению присутствующего там следа. Это связано, во-первых, со слиш­ком общим характером запроса, который обеспечивает интервенцию в нужное се­мантическое поле, но недостаточен для его персонализации («британские ученые доказали …»). Во-вторых, каждый запрос к памяти рассчитан на определенный объ­ем материала и его избыточное количест­во в процессе реализации запроса приво­дит к его остановке (метафорично данная ситуация сравнима с тем, что вы заполни­ли свою корзину в супермаркете до того как дошли до полок, где расположено то, за чем вы собственно пришли). Названные модели объяснения эффекта «на кончике языка», по нашему мнению, являются взаимодополняющими.

Взгляд на забывание как на результат неудачной навигации в семантической сети поддерживается и эффектом «раз­мера категории» (category size effect), ко­торый впервые описали T.K. Landauer, J.L. Freedman. Он заключается в том, что время отвержения принадлежности специфического содержания к опреде­ленной категории растет с увеличени­ем количества членов данной семанти­ческой категории (Landauer, Freedman, 1968). Авторы не обнаружили различий времени позитивного ответа о принадлежности стимула для категорий раз­ного объема, однако ответ «нет» проду­цировался значимо быстрее для менее многочисленной категории. Так, время ответов на вопросы типа: «Является ли кошка млекопитающим?», «Является ли кошка животным?», «Является ли кошка существительным?» было равным, а при предъявлении вопросов типа: «Являет­ся ли стол млекопитающим?», «Является ли стол животным?» и «Является ли стол глаголом?» время ответов планомер­но нарастало. Отметим, что речь идет не о необходимости механического ис­черпывающего перебора всего состава категории для получения негативного ответа (не нужно вспоминать всех из­вестных животных, чтобы понять, что стол не является животным). Скорее, увеличение времени ответа следует свя­зать со снижением дистинктивности це­левой единицы среди других семантиче­ски однотипных единиц.

В настоящее время эффект «размера категории» рассматривается как парци­альный в рамках модели двух альтерна­тивных стратегий доступа к семантиче­ским единицам (Forster, 2004). Согласно данной модели, запуску поиска пред­шествует оценка величины класса кате­гории. В том случае, если размер клас­са признается небольшим (например, дни недели, части тела, домашние жи­вотные), осуществляется полный пере­бор всех единиц категории. Подтвер­ждением выбора данной экстенсивной стратегии служит равное время поиска объектов и высокой, и низкой частотно­сти. Для больших категорий (например, хищники, города, знаменитости) при­меняется иная – интенсивная стратегия: поиск ведется по изолированным семантическим признакам, что проявляется в нарастании времени ответа для низ­кочастотных целевых объектов. Анало­гичный механизм лежит и за эффектом «веера», когда новые сведения об объ­екте удлиняют время поиска заученных ранее сведений о нем (впервые описан J.R. Anderson, 1974, обзор см. Anderson, Reder, 1999).

Активный процесс создания помех доступу к мнемическому содержанию

Проблема доступности мнемиче­ского материала не может быть сведе­на к пассивному сбою воспроизведения. Существенный вклад в понимание памяти как динамичного конструктив­ного процесса вносят исследования ак­тивных режимов торможения доступа к определенным содержаниям. С целью преодоления терминологического бес­порядка М. Андерсон предложил при обсуждении данной формы забывания вместо традиционного термина «интер­ференция» использовать термин «сдер­живание воспроизведения» (retrieval inhibition) (Anderson, 2003). «Сдержива­ние воспроизведения» может осуществляться как по когнитивным, так и по мотивационным причинам.

Режим непроизвольного, когнитивно обусловленного сдерживания воспроизведения – RIF-эффект

Когнитивный механизм торможения менее адекватного разворачивающей­ся деятельности ответа в пользу более адекватного удачно моделируется в ла­бораторной процедуре, названной «забывание, индуцированное припомина­нием» (retrieval induced forgetting, RIF) (Anderson, Bjork, Bjork, 1994; MacLeod, Macrae, 2001). В данной процедуре участ­нику предъявляются четыре пары слов типа «категория-пример», первая и вторая из которых имеют одну общую категори­альную составляющую, а третья и четвер­тая – другую. Такими парами могут быть следующие: «птица-сова», «птица-соло­вей», «насекомое-скорпион», «насекомое- стрекоза». Затем следует несколько по­вторений первой пары, в нашем примере «птица-сова». При этом сама категория «птица» рассматривается далее как «тре­нируемая», а категория «насекомое» – как «не тренируемая». После паузы участни­кам предлагается быстро закончить пары в ответ на ключевое слово: «птица – с…» и «насекомое – с…». Результатом стано­вится максимальное воспроизведение второго члена повторенной пары из тре­нированной категории («сова»), затем с высокой вероятностью воспроизводятся слова, ассоциированные с нетренирован­ной категорией («скорпион» и «стрекоза»), и, наконец, с минимальной вероятностью воспроизводится не повторенный член пары из тренированной категории («со­ловей»). Количественное выражение RIF- эффекта статистически значимо (около 15% при переходе от условия к условию), но его длительность в семантической па­мяти невелика (не более 30 минут). Дан­ный процесс очевидно адаптивен, так как именно краткосрочное торможение кон­курирующих ответов необходимо для эффективного и плавного протекания процесса извлечения и использования нужного материала при решении конкретной задачи.

Дальнейшие исследования показали, что забывание, индуцированное припо­минанием, оказывается универсальной динамической тактикой функциони­рования долговременной памяти. Она действует аналогично в семантической, эпизодической и автобиографической подсистемах (Murayama, et al., 2014).

В эксперименте Шау, Бьорк и Хэндел испытуемым демонстрировали серию слайдов, включавших в себя экспози­цию 8-ми целевых объектов – футболок с символикой различных учебных заведений и 8-ми объектов из других категорий (Shaw, Bjork, Handal, 1995). Затем испытуемые принимали участие в трех последо­вательных сессиях, состоящих из ответов на вопросы о четырех из 8-ми целевых объектов (например, «Какого цвета была лежавшая на столе футболка с символикой Гарварда?», «Где лежала футболка с символикой Йельского университе­та?»). В фазе тестирования предлагалось воспроизвести максимальное количест­во объектов из презентации. В результате в эпизодической подсистеме долговременной декларативной памяти был по­лучен очевидный RIF-эффект: 80% ис­пытуемых вспоминали о футболках, упоминавшихся в промежуточной задаче; 50% – говорили об иных объектах, и лишь 35% ответов относились к футболкам с символикой учебных заведений, не включенных в тренировочную фазу.

В исследовании Барньер, Ханг и Кон­вея от испытуемых требовалось воспро­извести 36 автобиографических собы­тий: по четыре воспоминания в ответ на три негативно эмоционально окрашенных слова (ужасающий, болезнь, тра­гедия), три нейтральных слова (трудо­любие, спокойствие, вежливость) и три позитивно эмоционально окрашенных слова (развлечение, волнение, счастье) (Barnier, Hung, Conway, 2004). Затем для каждого из воспоминаний испытуемые подбирали персонифицированные «ключи». Например, испытуемый N для четырех своих воспоминаний из кате­гории «трудолюбие» предложил следующие: «экзамен по математике», «убор­ка перед Рождеством», «сбор винограда» и «мексиканский рецепт». Вслед за этим проводилась тренировка, в рамках ко­торой каждому испытуемому предъяв­лялись все пары «категория-ключ» и эк­спериментаторы имели возможность удостовериться в том, что каждый из ключей вызывает осознание соответ­ствующего ему воспоминания. Все по­лученные воспоминания случайным и сбалансированным образом были рас­пределены на три стандартных для получения RIF-эффекта группы:

  1. тренируемые воспоминания из тре­нируемой категории;

  2. не тренируемые воспоминания из тренируемой категории;

  3. не тренируемые воспоминания из не тренируемой категории.

Основная экспериментальная интер­венция заключалась в том, что испыту­емым следовало троекратно последова­тельно актуализировать воспоминания, ассоциированные с личными ключами из первой группы. Допустим, для испы­туемого N в корпус «тренируемых» нейтральных категорий попала категория «трудолюбие», а в корпус «не тренируе­мых» – «вежливость». Тогда в основной серии он должен был повторять автоби­ографические воспоминания в ответ на два из четырех возможных ключей ка­тегории «трудолюбие», например, «тру­долюбие» – «уборка перед Рождеством» и «трудолюбие» – «сбор винограда». При финальном тестировании через два дня испытуемые предпринимали попытку вспомнить как можно больше автобиог­рафических событий из 36 исходно акту­ализированных. В согласии с выдвинутой гипотезой об универсальности RIF-эф­фекта, максимальный уровень воспро­изведения был продемонстрирован для тех воспоминаний, которые повторялись в тренировочной серии (89%), на втором месте по воспроизводимости были вос­поминания из не тренируемой категории (76%) и, наконец, хуже всего испытуемые справлялись с воспроизведением не по­вторенных воспоминаний из тренируемой категории (63%). Таким образом, наблюдалось пролонгированное сдержи­вание воспроизведения воспоминаний внутри одной категории, но не между ка­тегориями. В нашем примере для испы­туемого N такими временно забытыми воспоминаниями были воспоминания «экзамен по математике» и «мексиканский рецепт» из тренируемой категории «трудолюбие». Наиболее интенсивно RIF- эффект в автобиографической памяти проявился для позитивных воспомина­ний (различие между тренированными и не тренированными воспоминаниями внутри категории почти 40%), на фоне различия в 20% для негативных воспо­минаний. Полученные данные подтвер­ждают общую стратегию «позитивной конструктивности» автобиографической памяти, направленной на поддержание психологического благополучия чело­века за счет саморегуляционного потен­циала позитивно эмоционально насы­щенных воспоминаний (см. подробно Нуркова, 2015). Автобиографическая па­мять обеспечивает более надежное удер­жание в сознании позитивных воспоми­наний, оставляя возможность изменения мнемической траектории при воспроиз­ведении негативных.

Серия исследований под руководст­вом У. Херста показала, что RIF-эффект фиксируется и в коммуникативных си­туациях, когда процесс воспроизведе­ния разделен между несколькими людь­ми (Hirst, Echterhoff, 2012; Stone, et al., 2013). Процедура сбора воспомина­ний для эксперимента повторяла описанную выше (Barnier, Hung, Conway, 2004). Затем испытуемые были случай­ным образом распределены на пары «Рассказчик-Слушатель». В дальнейшем использовались только воспоминания, которые на подготовительной стадии были описаны «Рассказчиком». Экспе­риментатор зачитывал испытуемым триады, состоящие из названия категории – персонального ключа – кратко­го описания содержания воспоминания. Отличие основного этапа эксперимен­та от работы Барньер с коллегами за­ключалось в том, что в манипуляции, которые стандартно вызывали RIF-эф­фект в предшествующих исследовани­ях, был включен только «Рассказчик», а «Слушатель» просто присутствовал при селективном повторении целевых воспоминаний из тренируемой категории. Результаты эксперимента показали явно выраженный RIF-эффект как для «Рас­сказчика», так и для «Слушателя», при­чем величина эффекта у них была пра­ктически идентичной – воспоминания из тренируемой категории были успешны в 74% случаях для «Рассказчика» и в 68% для «Слушателя», воспроизведе­ние из не тренируемой категории завер­шалось успехом в 58% для «Рассказчика» и в 54% для «Слушателя», наименее доступными для воспроизведения оказы­вались не повторенные воспоминания из тренируемой категории (соответст­венно 31% и 25%).

Важно отметить, что, хотя процесс сдерживания воспроизведения осу­ществляется непроизвольно, в его реа­лизацию вовлечены механизмы испол­нительного контроля (executive control), следовательно, этот процесс активен по своей сути. Для проверки этого предпо­ложения, Роман с коллегами совмести­ли в дизайне эксперимента традицион­ную процедуру индукции RIF и методику вторичной нагрузочной задачи для сни­жения потенциала активного контроля (Román, et al., 2009). Согласно замыслу авторов, в том случае, если сдерживание воспроизведения имеет активный харак­тер, то введение дополнительной зада­чи будет препятствовать возникновению RIF, «оттягивая» на себя необходимый для его реализации ресурс исполнительно­го контроля. Если же на фоне выполне­ния дополнительной задачи эффект RIF сохранится, можно сделать вывод о его нейтральности по отношению к испол­нительному контролю. В качестве дополнительной задачи предлагалось в ответ на определенный звуковой тон (низкий или высокий) называть соответственно два наибольших или два наименьших чи­сла из пяти предъявляемых чисел. В согласии с гипотезой авторов, выражен­ность эффекта RIF значимо снижалась в присутствии дополнительной задачи на фоне общего снижения уровня воспро­изведения.

Признавая высокую эвристичность применяемой лабораторной процеду­ры имитации реальной ситуации когни­тивной навигации среди семантически близких объектов, обратим внимание на то, что временные ограничения продол­жительности RIF-эффекта, видимо, но­сят не формальный, а деятельностный характер и продолжительность эффекта должна определяться сроком реализации соответствующего действия. Данная гипотеза, безусловно, требует дополни­тельных исследований.

Режим непроизвольного мотивационно обусловленного сдерживания воспроизведения – вытеснение

Если эффекты типа RIF имеют моти­вационно нейтральную природу и осно­ваны на «экономических» соображениях обеспечения быстрого и однозначного ответа на запрос ситуации, то разумно предположить наличие и других меха­низмов более высокого уровня, обуслов­ленных прежде всего смысловой «ценой» извлечения того или иного мнемическо­го содержания. Известно, что идея о вы­теснении или подавлении (репрессии) травмирующих воспоминаний как о ва­рианте непроизвольной психологиче­ской защиты от интрапсихических конфликтов восходит к З. Фрейду и, согласно его определению, представляет собой «нарушение связи вытесненного с со­знанием» (Фрейд, 1998, С. 111). В пси­хоаналитической традиции постулиру­ется, что удерживаемое от осознавания воспоминание может претерпевать символическую трансформацию и прояв­ляться в форме невротических и сомати­ческих симптомов. В качестве основных признаков вытеснения Фрейд подчер­кивает его активность, энергоемкость и обратимость: «Процесс вытеснения не следует представлять себе, как одна­жды совершившийся процесс, имеющий длительные последствия… вытеснение, напротив, требует длительного напряже­ния сил, с исчезновением которого успех его становится сомнительным, так что возникает необходимость в новом акте вытеснения» (там же, С. 114).

Учитывая догматический статус пси­хоаналитических построений, а также их преимущественно клинический контекст (Goodman, et al., 2003), неудивительно, что дискуссия о продуктивности конструкта «вытеснения» для психологии далека от своего завершения (Rofé, 2008). В литера­туре обсуждаются три основных пункта критики реальности вытеснения: фальси­фицированный характер возвращающих­ся в сознание «вытесненных» воспомина­ний (Loftus, Davis, 2006; Patihis, et al., 2014), трудности дифференциации вытеснения и других механизмов забывания и, нако­нец, убедительные данные о более точном и полном воспроизведении именно нега­тивно эмоционально окрашенного мате­риала (Kensinger, 2007). Если первые два аргумента могут быть сняты за счет об­ращения к лабораторным исследованиям, строго контролирующим аутентичность зафиксированного в памяти материала, то третий аргумент заслуживает более де­тального рассмотрения. Мы считаем, что сведение эмоционального богатства со­держаний памяти к жесткой дихотомии позитивное–негативное не только пред­ставляет собой неправомерную редукцию, но и в принципе не релевантно контексту проблематики вытеснения. Предполага­ется, что вытеснению подлежит тот мате­риал, который содержит в себе угрозу по­зитивной самооценке, а не приятный или неприятный per se. В масштабном кор­реляционном исследовании (более 700 участников), проведенном Филиппом с коллегами, была подтверждена ортого­нальность измерений эмоциональной ва­лентности и отнесенности к структурам я- концепции и самооценки (Philippe, et al., 2011).

Доказательство факта мотивационно обусловленного вытеснения требует:

  • а) контроля присутствия материала в па­мяти до введения репрессирующего фактора;

  • б) констатации значимого снижения воспроизведения при введении ре­прессирующего фактора мотивацион­ного характера;

  • в) восстановления эффективного вос­произведения материала после устра­нения этого фактора.

В качестве верифицируемого вари­анта репрессирующего фактора может выступать ситуативное ассоциирование хорошо заученного нейтрального мате­риала с угрожающим благополучной самооценке содержанием (например, бо­лезненным для самооценки неуспехом в решении задачи), а снятие действия ре­прессирующего фактора может заклю­чаться в последующем успехе в решении аналогичной задачи. Парадоксальным образом, несмотря на наличие сотен ра­бот, посвященных обоснованию наличия механизма вытеснения (Holmes, 1990), лишь единичные из них последователь­но реализуют данную исследовательскую логику.

В серии экспериментов Зеллера (Zeller, 1950) испытуемым сначала предлагалось заучить 30 пар бессмысленных слогов до полного безошибочного воспроизведе­ния. Через два дня проводилось повтор­ное тестирование и доучивание материа­ла. Затем испытуемые были разделены на четыре группы. В качестве репрессирую­щего фактора использовалась задача на повторение моторной последовательно­сти. Представителям группы 1 предъявля­лись простые комбинации из 4-х шагов, с повторением которых они легко справ­лялись и получали похвалу эксперимен­татора (контрольное условие). Для испы­туемых из трех остальных групп задача носила фрустрирующий характер: пред­лагалось повторить сложную комбина­цию из 7 шагов, причем, даже успешное повторение оценивалось как неудачное. Различия между тремя фрустрирующи­ми условиями заключалось в том, что в группе 2 экспериментатор подчеркивал некомпетентность испытуемого только в указанной задаче («Ваша способность воспроизводить последовательность дей­ствий просто удручает»). В группе 3 ут­верждение о некомпетентности дава­лось генерализованно, но без связи с заученными слогами («Вы справляетесь с заданиями на уровне первоклассника»), а в группе 4 негативная оценка распро­странялась как на задачу, так и на заучи­вание слогов («Ваши результаты в задаче на воспроизведение последовательно­сти так же удручающе низки, как и при воспроизведении слогов»). Таким обра­зом, варьировался масштаб ущерба само­оценке испытуемых. Спустя еще два дня предлагалось воспроизвести заученные ранее слоги. На третьей встрече наблю­дался выраженный эффект «вытеснения»: представители группы 1 (контрольная) и группы 2 (фрустрация самооценки спо­собности решать конкретную задачу) сразу воспроизводили все 30 пар сло­гов, в то время как представители группы 4 показывали значимо более низкий уровень воспроизведения. Худшие результаты были у участников из группы 3 (гене­рализованная фрустрация).

Как указывалось выше, необходимым условием признания активности меха­низма вытеснения негативно аффектив­но заряженных мнемических содержа­ний является обратимость полученного эффекта. Испытуемые Зеллера проходи­ли через еще одну экспериментальную процедуру. Им снова предлагалась зада­ча на повторение последовательности нажатий на кубики, но в данном случае все участники получали положительную обратную связь от экспериментатора. Устранение фрустрирующего фактора полностью элиминировало вытеснение ассоциированного с травмирующей си­туацией содержания – при повторном тестировании различий между группа­ми выявлено не было. Таким образом, были получены данные, согласующиеся с гипотезой вытеснения как обратимо­го активного механизма мотивационно обусловленного сдерживания воспроиз­ведения потенциально фрустрирующе­го материала. Отметим, что результаты Зеллера были впоследствии реплициро­ваны более чем в десяти работах, хотя и подверглись определенной критике (Axmacher, et al., 2010).

Альтернативная линия эксперимен­тирования связана с попыткой спро­воцировать временную доступность устойчиво изолированного от сознания содержания с последующим восстановлением его вытеснения. Эксперименты Келлера и Уилке (Köhler, Wilke, 1999) проводились в режиме продуцирова­ния свободных ассоциаций, посколь­ку, согласно психоаналитической трак­товке, данная процедура снижает порог вытеснения вплоть до возможности его ситуативного преодоления. Сильной стороной дизайна эксперимента стало включение объективных индикаторов психической активности – фиксации времени ответа и кожно-гальванической реакции (КГР). На каждое из последова­тельно предъявлявшихся 30 слов тре­бовалось ответить первым пришедшим в голову словом. После непродолжитель­ной паузы испытуемых просили вновь воспроизвести свои ассоциации. Спу­стя неделю испытуемым предлагалось снова вспомнить ассоциации и оценить эмоциональную насыщенность каждого слова из исходного перечня. Основной результат исследования заключается в том, что выраженность регистрируе­мых объективных показателей и субъ­ективной оценки эмоциональной насы­щенности стимульных слов негативно коррелировала с вероятностью пра­вильного воспроизведения соответст­вующих ассоциаций как при короткой, так и при относительно длительной от­срочке. Другими словами, при извлече­нии травмирующих ассоциаций наблю­далась задержка ответа на фоне падения сопротивления кожи, что отражает сбой вытеснения. Однако затем торможение доступного на короткое время матери­ала возобновлялось, т.е. наблюдалась обратимость полученного эффекта.

Интересные данные, свидетельст­вующие о том, что забывание отвер­гнутого выбора из двух альтернатив положительно связано с трудностью вы­бора, фиксируемого как самоотчетом, так и временем ответа, были получены Чан­сом и Нортоном из Гарварда (Chance, Norton, 2008). Эффект, названный ав­торами «амнезия решения», возрастал по мере усиления личностной релеван­тности решения (выбор более приятно­го цвета, выбор направления для прове­дения отпуска, выбор варианта смерти). Объяснение полученного эффекта ре­троспективным вытеснением, а не недостаточным кодированем поддерживается тем, что этот эффект вступает в антаго­низм с универсальным механизмом па­мяти, описанным известным законом глубины кодирования материала (Craik, Tulving, 1975). В соответствии с этим за­коном, трудное решение выбора из двух равных по валентности альтернатив должно, наоборот, вызывать более глубо­кую когнитивную переработку материа­ла и, следовательно, вести к более каче­ственному кодированию следов памяти, поэтому отсутствие воспроизведения в данном случае следует интерпретиро­вать как активный, мотивационно детер­минированный процесс.

Еще одна экспериментальная логи­ка исследования вытеснения включает в себя диссоциацию результатов приме­нения эксплицитных и имплицитных те­стов памяти. Поскольку вытеснение, по определению, нарушает только доступ­ность следа для осознавания, оставляя интактным контекстный автоматический доступ, предполагается, что феноменоло­гия забывания должна проявляться при прямом запросе к воспоминанию и от­сутствовать при косвенной необходимо­сти использования «вытесненного» мате­риала для решения задачи. В серии работ Далтон и Ханг (Dalton, Huang, 2014) в ка­честве стимульного материала использовались рекламные объявления. Перед проведением основной серии исследо­вания студенты заполняли опросник для определения уровня идентификации со своим университетом. Затем им предъ­являлась серия из 20 печатных объявле­ний популярных торговых марок, среди которых 8 были снабжены отсылкой к их идентичности как студентов своего уни­верситета («дополнительная скидка 10% для студентов Х университета»). После этого половина студентов читала ней­тральный текст о своем университете, а другая – резко фрустрирующий текст, где говорилось о том, что университет Х занял низшее место в рейтинге по всем возможным показателям. Фаза тестирова­ния воспроизведения целевых рекламных плакатов проходила в двух форматах. Эк­сплицитный тест памяти включал в себя задачу узнавания 20 «старых» рекламных объявлений среди 20 «новых». В импли­цитном тесте фиксировалась скорость опознания замаскированных рекламных плакатов. Результаты эксплицитного те­ста показали, что сила идентификации со своим университетом предсказывает высокий уровень аккуратности узнава­ния ассоциированных с идентичностью рекламных объявлений в контрольной группе и низкий уровень аккуратности – в группе с фрустрацией идентичности. Другими словами, люди, для которых пе­реживать себя частью своего универси­тета личностно важно, после получения травмирующей информации о своем университете хуже помнили ассоциатив­но связанный с ним материал, что сви­детельствует в пользу вытеснения. В то же время, в имплицитном тесте разли­чий между испытуемыми из контрольной и экспериментальной группы с разным уровнем приверженности своему университету выявлено не было.

Для изучения обратимости эффек­та вытеснения авторами применялась отсроченная процедура «поддержки идентичности», где части испытуемых предлагалось написать эссе о наиболее значимых, с их точки зрения, универ­сальных ценностях и о том, как эти цен­ности воплощаются в жизни универси­тета. Данная процедура в значительной степени снимала «вытесняющее» влия­ние фрустрирующей ситуации, что осо­бенно ярко проявлялось у испытуемых с высоким уровнем приверженности уни­верситету.

Очевидно, в связи с высочайшей смы­словой нагрузкой наиболее ярко явле­ния вытеснения должны наблюдаться в автобиографической памяти. Реализа­ция проспективной и саморегуляцион­ной функциональной направленности автобиографической памяти требует, чтобы личное прошлое вспоминалось человеку с «ретроспективным опти­мизмом», т.е., во-первых, давало осно­вания оптимистично прогнозировать будущее с опорой на позитивную самооценку и, во-вторых, обеспечивало ресурс для оптимизации своего психи­ческого состояния (Нуркова, 2013; Ва­силевская, Кабардов, Нуркова, 2011). Ло­гично предположить, что угрожающие позитивной самооценке воспоминания должны устойчиво «сопротивляться» осознаванию. Вопреки данному пред­положению и в отсутствии строгих эк­спериментальных работ (что объяснимо методической трудностью работы с ав­тобиографической памятью о реальных личностно значимых событиях), имею­щиеся на сегодняшний день данные сви­детельствуют скорее в пользу действия защитного механизма «изоляции» или «диссоциации аффекта», когда доступ к фактологическому содержанию угрожа­ющего самооценке воспоминания со­храняется, но редуцируется его эмоциональная составляющая. Уолкер, Вогл и Томпсон описали эффект ретроспектив­ного снижения негативного аффекта в воспоминаниях (fading affect bias, FAB, Walker, Vogl, Thompson, 1997; Walker, Skowronski, Thompson, 2003). 450 участ­ников их исследования на протяжении 3–4 месяцев вели дневники, в которых фиксировалось не только описание со­бытий, но и оценка их эмоциональной насыщенности. Затем в интервале от 3.5 месяцев до 4.5 лет проводилось тестирование воспоминаний о содержании дневников. Было обнаружено, что эмо­циональная интенсивность негативных воспоминаний снижается намного бы­стрее, чем эмоциональная интенсив­ность позитивных воспоминаний.

Дискуссия о механизме вытеснения подавленных ранее по мотивационным причинам воспоминаний в системе ав­тобиографической памяти вышла далеко за пределы академической психологии. Получили широчайший общественный (и часто, судебный) резонанс случаи «восстановления» воспоминаний жертв совершенных много лет назад престу­плений, которые длительное время ни­чего не помнили о случившемся, но за­тем вновь обрели свои воспоминания. Острота полемики между сторонника­ми и противниками реальности выте­снения оказалась настолько велика, что возник термин «войны памяти» (Loftus, Davis, 2006). Аргументация противников признания вытеснения в качестве про­лонгированно действующего механизма сдерживания воспроизведения воспоми­нания о травме была приведена выше. Ар­гументы, которыми оперируют авторы, придерживающиеся противоположно­го мнения, гораздо скромнее. К. Бревин справедливо указывает (Brewin, 2007), что обилие дифференциально-психоло­гических данных, фиксирующих факты ярко выраженного вытеснения неавтоби­ографического негативно эмоционально насыщенного материала у так называе­мых «репрессоров» (у этих людей сочетаются высокие показатели социальной желательности с низкими показателя­ми тревожности), может лишь косвенно поддерживать гипотезу об аналогичном вытеснении автобиографического ма­териала. Вместе с тем, работы группы Дженнифер Фрейд, выполненные в рамках ее концепции «травмы-предательст­ва» (betrayal trauma theory), показывают, что значимым предиктором длительного отсутствия воспоминаний об объективно зафиксированной травме является пси­хологическая, социальная и физическая близость обидчика (Freyd, et al., 2007). Так взрослые, перенесшие в детстве повлек­шие расстройство здоровья эпизоды на­силия, признавали, что длительное вре­мя не помнили об этом – в 80% случаев, если в роли агрессора выступали близкие родственники, и лишь в 20%, если – по­сторонние люди. Нарастание противоре­чия между содержанием травмирующего воспоминания и контекстом семейной жизни ребенка увеличивает тенденцию забывания, во всяком случае, согласно ретроспективным самоотчетам.

Безусловно, наиболее убедительны­ми доказательствами вытеснения в авто­биографической памяти являются пере­крестно подтвержденные свидетельства. Профессором Р. Чейтом (R.E. Cheit) был создан постоянно пополняющийся ар­хив случаев спонтанного или целена­правленного восстановления вытеснен­ных воспоминаний о детских травмах (www.recoveredmemories.org). На сегод­няшний день в рамках данного проекта собраны заслуживающие доверия сви­детельства о 111 случаях возвращения воспоминаний после многолетнего от­сутствия сознательного доступа к ним. Необходимо отметить, что признание обоснованности генерализации уни­версального механизма вытеснения на автобиографическую память (что и по­дразумевалось первоначально З. Фрей­дом) ни в коей мере не означает авто­матического признания достоверности всех содержаний сознания, которые включают в себя травмирующий кон­фликт и субъективно адресуются лично­му прошлому. Высока вероятность того, что большинство восстановленных воспоминаний действительно скорее ре­зультат конструирования субъективно убедительных образов, обслуживающих актуальный мотивационный запрос, чем точные копии пережитого в прошлом опыта.

Статья подготовлена в рамках проекта Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ) «Регуляция самоидентичности системой автобиографической памяти», грант №.15-36-01045

Примечания:

1.Часть 1. – см.: Нуркова В.В., Гофман А.А. Забывание: проблема наличия следа памяти, его доступности и намеренного контроля // Национальный психологический журнал. – 2016. – № 3(23). – С. 64–74. doi: 10.11621/npj.2016.0309

Литература:

Василевская К. Н., Кабардов М. К., Нуркова В. В. Индивидуально-типологические особенности автобиографической памяти [Электронный ресурс] // Психологические исследования ‒ 2011. ‒ № 2(16). : [сайт]. URL: http://psystudy.ru

Нуркова В. В. Проблема неточности воспоминаний в перспективе многокомпонентной модели памяти // Мир психологии. ‒ 2015. ‒ Т. 81. ‒ № 2. ‒ С. 35‒49.

Нуркова В. В. Самоопределяющие нарративы в развитии личности // Психологическая наука и образование. ‒ 2014. ‒ № 4. ‒ С. 22–30.

Нуркова В.В., Гофман А.А. Забывание: проблема наличия следа памяти, его доступности и намеренного контроля // Национальный психологический журнал. – 2016. – № 3(23). – С. 67–74. doi: 10.11621/npj.2016.0311

Фрейд З. Вытеснение. Основные психологические теории в психоанализе. Очерк истории психоанализа: сборник. ‒ Санкт-Петербург: Алетейя, 1998. ‒ С. 108‒123.

Anderson, J. R., & Reder, L. M. (1999). The fan effect: New results and new theories. Journal of Experimental Psychology: General, 128(2), 186-197. doi: 10.1037/0096-3445.128.2.186

Anderson, M.C. (2003). Rethinking interference theory: Executive control and the mechanisms of forgetting. Journal of memory and language. 49(4), 415-445. doi: 10.1016/j.jml.2003.08.006

Anderson, M.C., Bjork, R.A., & Bjork, E.L. (1994) Remembering Can Cause Forgetting: Retrieval Dynamics in Long-Term Memory. Journal of Experimental Psychology: Learning, Memory, and Cognition. 20 (5): 1063-1087. doi: 10.1037/0278-7393.20.5.1063

Axmacher, N., Do Lam, A.A., Kessler, H., & Fell, J. (2010). Natural memory beyond the storage model: Repression, trauma, and the construction of a personal past. Frontiers In Human Neuroscience. 4. doi: 10.3389/fnhum.2010.00211

Barnier, A.J., Hung, J.,& Conway, M.A. (2004). Retrieval-induced forgetting of emotional and unemotional autobiographical memories. Cognition & Emotion. 18, 457-477. doi: 10.1080/0269993034000392

Brewin, C.R. (2007). Autobiographical memory for trauma: Update on four controversies. Memory. 15(3), 227-248. doi: 10.1080/09658210701256423

Brown, A. S. (2012). The tip of the tongue state. Taylor & Francis.

Brown, R., & McNeill, D. (1966). The “tip of the tongue” phenomenon. Journal of Verbal Learning and Verbal Behavior. 5, 325–337. doi: 10.1016/S0022- 5371(66)80040-3

Chance, Z., & Norton, M.I. (2008). Decision amnesia: Why taking your time leads to forgetting. NA-Advances in Consumer Research Volume. 35, 55-58.

Craik, F.I., & Tulving, E. (1975). Depth of processing and the retention of words in episodic memory. Journal of experimental Psychology: general. 104(3), 268-276. doi: 10.1037/0096-3445.104.3.268

Dalton, A.N., & Huang, L. (2014). Motivated forgetting in response to social identity threat. Journal of Consumer Research. 40(6), 1017-1038. doi: 10.1086/674198

Forster, K.I. (2004). Category size effects revisited: Frequency and masked priming effects in semantic categorization. Brain and Language. 90(1), 276-286. doi: 10.1016/S0093-934X(03)00440-1

Freyd, J.J., DePrince, A.P., & Gleaves, D.H. (2007). The state of betrayal trauma theory: Reply to McNally-Conceptual issues, and future directions. Memory. 15(3), 295-311. doi: 10.1080/09658210701256514

Gianico-Relyea, J. L., & Altarriba, J. (2012). Word concreteness as a moderator of the tip-of-the-tongue effect. The Psychological Record. 62(4), 763-776.

Goodman, G.S., Ghetti, S., Quas, J. A., Edelstein, R.S., Alexander, K.W., Redlich, A.D., Cordon, I.M., & Jones, D.P.H. (2003). A prospective study of memory for child sexual abuse: New findings relevant to the repressed-memory controversy. Psychological Science. 14, 113-118. doi: 10.1111/1467- 9280.01428

Hirst, W., & Echterhoff, G. (2012). Remembering in conversations: The social sharing and reshaping of memories. Psychology. 63(1), 55. doi: 10.1146/ annurev-psych-120710-100340

Holmes, D. S. (1990). The evidence for repression: An examination of sixty years of research. Repression and dissociation: Implications for personality theory, psychopathology, and health. 85-102.

Kensinger, E. A. (2007). Negative Emotion Enhances Memory Accuracy: Behavioral and Neuroimaging Evidence. Current Directions in Psychological Science. 16 (4), 213–18. doi: 10.1111/j.1467-8721.2007.00506.x

Köhler, T., & Wilke, W. (1999). [Forgetting of word associations in relation to indicators of emotionality. A possibility for evaluating Freud’s concept of repression?]. Psychotherapie, Psychosomatik, medizinische Psychologie. 49(2), 64-67.

Kreinera, H., Degania, T. (2015).Tip-of-the-tongue in a second language: The effects of brief first-language exposure and long-term use. Cognition. 137, 106-114. doi: 10.1016/j.cognition.2014.12.011

Landauer, T.K., & Freedman, J.L. (1968). Information retrieval from long-term memory: Category size and recognition time. Journal of Verbal Learning and Verbal Behavior. 7(2), 291-295. doi: 10.1016/S0022-5371(68)80003-9

Loftus, E.F., & Davis, D. (2006). Recovered memories. Annu. Rev. Clin. Psychol. 2, 469-498. doi: 10.1146/annurev.clinpsy.2.022305.095315

MacLeod, M.D., & Macrae, C.N. (2001). Gone but not forgotten: the transient nature of retrieval-induced forgetting. Psychological Science. 12(2), 148-52. doi: 10.1111/1467-9280.00325

Murayama, K., Miyatsu, T., Buchli, D., & Storm, B.C. (2014). Forgetting as a consequence of retrieval: a meta-analytic review of retrieval-induced forgetting. Psychological Bulletin. 140(5), 1383.

Patihis, L., Ho, L.Y., Tingen, I.W., Lilienfeld, S.O., & Loftus, E.F. (2014). Are the “memory wars” over? A scientist-practitioner gap in beliefs about repressed memory. Psychological Science. 25(2), 519-530. doi: 10.1177/0956797613510718

Philippe, F.L., Koestner, R., Beaulieu‐Pelletier, G., & Lecours, S. (2011). The role of need satisfaction as a distinct and basic psychological component of autobiographical memories: A look at well‐being. Journal of personality. 79(5), 905-938. doi: 10.1111/j.1467-6494.2010.00710.x

Rofé, Y. (2008). Does repression exist? Memory, pathogenic, unconscious and clinical evidence. Review of General Psychology. 12(1), 63-85. doi: 10.1037/1089-2680.12.1.63

Román, P., Soriano, M.F., Gómez-Ariza, C.J., & Bajo, M.T. (2009). Retrieval-induced forgetting and executive control. Psychological Science. 20(9), 1053- 1058. doi: 10.1111/j.1467-9280.2009.02415.x

Schooler, J.W. (2001). Discovering memories of abuse in the light of meta-awareness. Journal of Aggression, Maltreatment & Trauma. 4(2), 105-136. doi: 10.1300/J146v04n02_06

Schwartz, B.L., & Metcalfe, J. (2011). Tip-of-the-tongue (TOT) states: retrieval, behavior, and experience. Memory & Cognition. 39(5), 737-749. doi: 10.3758/s13421-010-0066-8

Schwartz, B.L., & Metcalfe, J. (2014). Tip-of-the-tongue (TOT) states: mechanisms and metacognitive control. Tip-of-the-tongue states and related phenomena. 15-31. doi: 10.1017/CBO9781139547383.002

Shaw, J.S., Bjork, R.A., & Handal, A. (1995). Retrieval-induced forgetting in an eyewitness-memory paradigm. Psychonomic Bulletin & Review. 2(2), 249- 253. doi: 10.3758/BF03210965

Stone, C.B., Barnier, A.J., Sutton, J., & Hirst, W. (2013). Forgetting our personal past: Socially shared retrieval-induced forgetting of autobiographical memories. Journal of Experimental Psychology: General. 142(4), 1084. doi: 10.1037/a0030739

Walker, W.R., Skowronski, J.J., & Thompson, C.P. (2003). Life is pleasant--and memory helps to keep it that way! Review of General Psychology. 7(2), 203- 210. doi: 10.1037/1089-2680.7.2.203

Walker, W.R., Vogl, R.J., & Thompson, C.P. (1997). Autobiographical memory: unpleasantness fades faster than pleasantness over time. Applied Cognitive Psychology. 11 (5), 399-413. doi :10.1002/(SICI)1099-0720(199710)11:5<399::AID-ACP462>3.0.CO;2-E

Zeller, A.F. (1950). An experimental analogue of repression. II. The effect of individual failure and success on memory measured by relearning. Journal of Experimental Psychology. 40(4), 411-422. doi: 10.1037/h0053487
Для цитирования статьи:

Нуркова В.В., Гофман А.А.Забывание: Проблема наличия следа памяти, его доступности и намеренного контроля. // Национальный психологический журнал. 2016. № 2. c.3-13. doi: 10.11621/npj.2016.0401

Скопировано в буфер обмена

Скопировать