ISSN 2079-6617
eISSN 2309-9828
Технологии как фактор трансформации идентичности: становление HOMO TECHNOLOGICUS.

Технологии как фактор трансформации идентичности: становление HOMO TECHNOLOGICUS.

Скачать в формате PDF

Поступила: 20.11.2015

Принята к публикации: 12.12.2015

Дата публикации в журнале: 06.07.2016

Страницы: 9-18

DOI: 10.11621/npj.2016.0102

Ключевые слова: идентичность; технологии; высшие психические функции (ВПФ); информационное общество; органопроекции; технологические расширения; культурно-исторический подход

Доступно в on-line версии с: 06.07.2016

Для цитирования статьи:

Емелин В.А. Технологии как фактор трансформации идентичности: становление HOMO TECHNOLOGICUS.. // Национальный психологический журнал 2016. № 1. c.9-18. doi: 10.11621/npj.2016.0102

Скопировано в буфер обмена

Скопировать
Номер 1, 2016

Емелин Вадим Анатольевич Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова

Аннотация

Исходя из понимания идентичности как тождественности индивида самому себе в культурно-историческом хронотопе, переживаемой как чувство принадлежности/непринадлежности к общностям, контролируемости/неконтролируемости ситуаций, предсказуемости/непредсказуемости событий, в статье описываются процессы трансформации идентичности в ходе технологического развития. В качестве отправной точки берется идея органопроекции (К. Маркс, Э. Капп) и технологического расширения человека (З. Фрейд, М. Маклюэн), согласно которой технологии являются продолжением человеческого тела и его органов.

Отмечается, что процессы технологического расширения приобретают особый масштаб в условиях развития информационного общества, в котором компьютерные, телекоммуникационные, транспортные, био-, нано- и другие высокие технологии стали реальной культурно-исторической силой, трансформирующей человека. Подчеркивается, что в отличие от всей предшествующей истории, когда технологии лишь облегчали человеку те или иные действия, существенно не преобразовывая его натуральные возможности, на современном этапе информационного общества они не только меняют топологию человека, расширяют и дополняют его натуральные возможности, но и трансформируют высшие психические функции, опосредствуют психические процессы и отношения людей. Человек становится не только биологическим, социальным, но и технологическим существом – HOMO TECHNOLOGICUS. Масштаб и скорость культурно-исторических перемен делает исследование роли технологических расширений в трансформации идентичности ключевой задачей, решение которой необходимо для выработки механизмов осмысления их значения в жизни современного человека и построения прогнозов развития отношений между человеком и машинами в будущем.

Природа не строит ни машин, ни локомотивов, ни железных дорог, ни электрического телеграфа … Все это – продукты человеческого труда, природный материал, превращенный в органы человеческой воли, властвующей над природой, или человеческой деятельности в природе. Все это — созданные человеческой рукой органы человеческого мозга, овеществленная сила знания....

Карл Маркс

Возможно, главная характерная черта всех орудий труда и машин - экономия жеста – есть непосредственное выражение того или иного рода физического давления, заставляющего нас вынести наружу, или расширить, самих себя, будь то в слова или колеса. Человек может выразить это стремление цветами, плугами или локомотивами.

Маршалл Маклюэн

Технология есть общество, и общество не может быть понято или описано без его технологических инструментов.

Мануэль Кастельс

В настоящее время проблема иден­тичности является предметом рассмотрения таких областей знания как философия, психология, со­циология, политология, этнография, пе­дагогика. Это свидетельствует о ее акту­альности сегодня и важности для всех аспектов человеческого существования. В широком смысле идентичность – это тождественность индивида самому себе в культурно-историческом хронотопе, переживаемая им как чувство принад­лежности/непринадлежности к общно­стям, контролируемости/неконтроли­руемости ситуаций, предсказуемости/ непредсказуемости событий. Традици­онно идентичность рассматривается как те знания, представления и пережива­ния, которые задают основу самотожде­ственности, о которых человек может сказать «это Я». В рамках рассматрива­емой проблемы обратим внимание на процессы трансформации идентично­сти, изменения ее границ в результате технологического прогресса в условиях развития технологий. Существует мно­жество различных, а зачастую и конкурирующих точек зрения в понимании идентичности, но сейчас особенно важ­ным становится осознание воздействия технологического прогресса на иден­тичность. Особенно актуальна эта задача в условиях развития современного информационного общества, в связи с глобальностью и беспрецедентной ско­ростью технологических, в частности, социокультурных изменений, следствием которых являются и процессы изме­нения идентичности индивидов, как в норме, так и патологии.

Сегодня не без основания можно по­лагать, что решающими факторами фор­мирования и трансформации идентич­ности в современном обществе являются технологии. Именно изменения, произо­шедшие в последние десятилетия ХХ века и продолжающиеся по сей день, связанные со скачкообразным ростом технологиче­ской экспансии стали основной силой, определяющей векторы изменения иден­тичности. Возникают совершенно новые формы передачи информации, способы и средства коммуникации, которые стано­вятся не только неотъемлемой частью повседневной жизнедеятельности индивида, но и дают ему модели поведения, интересы, способы удовлетворения потребности, мировоззрение в целом и, в конечном счете, идентичности. В связи с этим, исследо­вание роли технологических расширений в трансформации идентичности является ключевой задачей, решение которой не­обходимо для выработки механизмов ос­мысления их значения в жизни современ­ного человека.

В информационном обществе техно­логии получили мощный толчок разви­тия, превосходящий по своему масштабу все предшествующие в истории техно­логические революции. Скорость технологических преобразований пошатнула устойчивость связей человека с окружающими его вещами, технологии радикаль­но и стремительно изменили его пространственно-временные представления. «Я» индивида информационного общест­ва оказалось неразрывно связано со своими технологическими продолжениями. В условиях перемен во всех областях жизнедеятельности человека, обусловленных повсеместным и повседневным вхождение технологий в обыденную жизнь че­ловека, окружающий мир не может уже пониматься как нечто стабильное, неиз­менное. Это позволяет характеризовать его как «текучую современность» (Бауман, 2008). В информационном обществе идентичность нельзя рассматривать без учета роли имманентно свойственных ему технологий, которые стали не только движителем трансформации экономики, но и, в совокупности с мировоззренче­скими и социокультурными изменениями, решающим фактором трансформа­ции человека.

На протяжении истории различные технологии всегда присутствовали в жиз­ни людей, и сегодняшний технологиче­ский прорыв возникает не на пустом ме­сте, скорее его следует рассматривать как кумулятивный эффект предшествующего развития техники. Технологии постоянно изменяли человека и общество. Жизнь первобытного человека, научившегося обрабатывать камень, отлична от жизни его предка, использовавшего палку. Образ жизни человека, создавшего машины для обработки того же камня, иной, нежели у его предка, вручную бившего камень об камень, чтобы получить орудие труда. При этом натуральные возможности и основ­ные потребности как у первобытного че­ловека, так и у современного (если он еще не превратился в трансгуманистического постчеловека) остались прежними. Люди так же хотят есть, пить, любить, творить, отдыхать, иметь семью, собственность и элементарные гарантии безопасности. Изменились только уровень реализации возможностей и способы удовлетворения потребностей, что обусловлено по­явлением более совершенных техноло­гий, используемых и воспринимаемых в рамках социокультурного контекста. В истории этапы развития человека разделяются по технологическому принци­пу на каменный, медный, железный века, далее фигурирует широкий спектр экви­валентных по сути, но с нюансами интер­претации, стадиальных моделей разви­тия общества. Аграрное, индустриальное, постиндустриальное общества связаны соответственно с основными использу­емыми технологиями – мускульной си­лой и лошадиными упряжками, паровыми и электрическими машинами или же теле­коммуникационными сетями и компью­терами. Казалось бы, при постоянстве на­туральных возможностей человека, его извечных потребностей и видов деятель­ности, в общем-то, мало что должно ме­няться в его идентичности. Какая разни­ца, едет он в экипаже или на поезде? Ведь это – тот же человек, при чем тут средство передвижения и, тем более, колеса? Как в первом, так и во втором случае, есть тот, кто едет, и тот, кто везет, будь это извозчик или машинист, есть маршрут, плата за про­езд, есть опасность перевернуться и т.п. – все остается, как было прежде. Получается – колеса меняются, а пассажир и ситуации те же?

Прежде чем ответить на этот вопрос, вспомним, что одним из первых роль технологий в истории развития челове­чества отметил Карл Маркс, увидевший в их развитии причину экономических и, как следствие, культурно-историче­ских трансформаций. Маркса интересо­вали глубинные исторические послед­ствия технологических революций для человека и общества, он первым заговорил об историческом элементе в маши­не. Маркс зафиксировал факт появления в конце ХVIII века машин в собствен­ном смысле слова, т.е. как некой целост­ности, в которой соединились разрозненные орудия труда: «машина есть соединение орудий труда». Он фиксирует генеалогическую цепочку разви­тия машин: «простые орудия, накопле­ние орудий, сложные орудия; приведение в действие сложного орудия одним дви­гателем – руками человека, приведение этих инструментов в действие силами природы; машина; система машин, имеющая один двигатель; система машин, имеющая автоматически действующий двигатель, – вот ход развития машин» (Маркс 1955, Т. 4, С. 156). В этом качестве машины не только входят в жизнь общества, но и в процессе своего технологи­ческого развития задают его глубинные изменения. Технологии для Маркса явля­ются отражением деятельностной при­роды человека: «технология вскрывает активное отношение человека к природе, непосредственный процесс производства его жизни, а вместе с тем и его обще­ственных условий жизни и проистека­ющих из них духовных представлений» (Там же, Т. 23, С. 183). Технологии явля­ются движущей силой истории. Так, по Марксу, причинами падения устоев фе­одального общества стали пар, электри­чество, сельфактор [1], которые он назвал более опасными революционерами, чем даже граждане Барбес, Распай и Бланки [2] (Там же, Т. 12, С. 3). Исходными техноло­гическими предпосылками буржуазного развития Маркс считает три великих изо­бретения: порох, компас и книгопечатание. В «Экономической рукописи 1861- 1863 гг.» он пишет: «порох взрывает на воздух рыцарство – символ Феодальной эпохи; компас открывает мировой ры­нок и основывает колонии, а книгопе­чатание становится орудием протестан­тизма и вообще средством возрождения науки, самым мощным рычагом для со­здания необходимых предпосылок ду­ховного развития» (Там же, Т. 4, С. 156). Непосредственно материальными осно­вами, на которых внутри мануфакту­ры происходит подготовительная рабо­та для перехода к машинной индустрии Маркс называет часы и мельницу. Более того, часы стали первым автоматом, упо­требленным для практических (Там же, Т. 30, С. 263) целей.. [3]. В «Нищете филосо­фии» он иронично утверждает: «Ручная мельница дает вам общество с сюзере­ном во главе, паровая мельница – обще­ство с промышленным капиталистом» (Там же, Т. 4, С. 133). Если следовать логи­ке Маркса, компьютер, подобно мельни­це и паровой машине, должен имплици­ровать иной общественный уклад, иную культурно-историческую реальность и, в конечном счете, вызвать к жизни но­вые модели самоидентификации.

Одним из родоначальников филосо­фии техники считается Эрнест Капп. Ему принадлежит идея «органопроекции», согласно которой орудия и оружие рас­сматриваются как различные виды продолжения («проекции») человеческих органов (Карр, 1877, Капп и др., 1925). Э. Капп внутренний мир редуцировал к человеческому телу, а затем, следуя этой логике, он делал вывод, что человеческая составляющая внешнего мира представ­ляет собой не что иное, как продолжение человеческого тела и механическое подражание его различным органам. Он считал, что возникающее между орудия­ми и органами человека внутреннее от­ношение заключается в том, что в орудии человек систематически воспроизводит себя самого. И, раз определяющим фактором является человеческий орган, по­лезность и силу которого необходимо увеличить, то и форма орудия должна ис­ходить из формы этого органа. Отсюда следует, что множество духовных творе­ний тесно связано с функционированием руки, кисти, зубов человека. «Искривлен­ный палец становится мотыгой, собран­ная в горсть рука – чашей; в мече, в ко­пье, в руле, в лопате, в граблях, в плуге, в трезубце можно проследить без боль­шого труда различные направления руки, кисти и пальцев, их приспособления к работам на охоте, рыбной ловле, в саду и в поле. Как грифель есть не что иное, как удлиненный палец, так копье – удли­нение руки, силу которой оно увеличивает, вместе с сокращением расстояния приближая к цели, – преимущество, кото­рое еще умножается в дротике, свободно бросаемом по воздуху» (Капп и др, 1925, С. 97). Идеи Э. Каппа заложили основы концепции технологического расшире­ния человека, хотя, следует признать, что подобный подход имеет слишком упро­щенный и физиологический характер.

Сама идея технологического расши­рения человека, как правило, относимая к Маршаллу Маклюэну, не только вос­ходит к Карлу Марксу и Эрику Каппу, но и подробно озвучивалась Зигмундом Фрейдом. Вспомним его «Недовольст­во культурой». «Что касается других достижений, то с ними человек вступил на путь, по которому он в дальнейшем шел все время, – нетрудно догадаться о моти­вах, побудивших к их изобретению. Все­ми своими орудиями человек усовершенствует свои органы – как моторные, так и сенсорные – или же раздвигает рамки их применения. Моторы предоставляют в его распоряжение гигантские силы, употребляемые, подобно его мускулам, в различных целях; пароход и самолет делают беспрепятственными передви­жение по воде и по воздуху; очки кор­ректируют недостатки хрусталика гла­за; телескоп дает возможность видеть на огромные расстояния; с помощью ми­кроскопа преодолевается граница ви­димости, положенная строением нашей сетчатки. Человек создал фотокамеру – инструмент запечатления текучих зри­тельных впечатлений; граммофонная пластинка делает то же самое со звуко­выми впечатлениями. И то и другое суть материализации его способности запоминания, памяти. С помощью телефона он слышит на таком расстоянии, которое считалось невероятным даже в сказках; письменность с самого начала представ­ляла собой речь отсутствующих; жили­ще – эрзац материнского лона, первого и, может быть, доныне желанного об­италища, в котором мы пребываем в без­опасности и так хорошо себя чувствуем» (Фрейд, 1992, С. 89-90).

Идею о расширении человека в свое время также разрабатывал русский фи­лософ П.А. Флоренский. Задаваясь во­просом: «как может продолжаться наше тело в том, что по строению своему, во всяком случае, не есть наше тело, и как нечто неживое может продолжать живое», и, опираясь на исследования фи­лософии техники Э. Каппа, П.А. Фло­ренский констатирует, что орудия расширяют область нашей деятельнос­ти тем, что они продолжают наше тело (Флоренский, 1993, С. 149). Он же дела­ет предположение о влиянии электри­ческих приборов на человека: «Нервная система проецируется электрическими приборами, с которыми она имеет, по- видимому, более чем только формаль­ное сходство» (Там же, С. 158).

В современной отечественной науке похожие идеи разрабатываются в рамках психологии телесности и теории «зонда», как универсального механизма порожде­ния и модификации человеческой теле­сности и сознания (Тхостов, 2002). «Его смысл заключается в том, что человек, использующий для ощупывания объекта зонд, парадоксальным образом локали­зует свои ощущения не на границе руки и зонда (объективно разделяющей его тело и не его зонд), а на границе зонда и объекта. Ощущение оказывается сме­щенным, вынесенным за пределы естественного тела в мир внешних вещей. Зонд, включенный в схему тела и подчиненный движению, воспринимается как его про­должение и не объективируется» (Леон­тьев А.Н., 1975, С. 61-62). Согласно этой теории, зонд выступает как внешнее рас­ширение субъекта, формирующее новые очертания его тела.

И все же, наиболее детально и концен­трированно роль технологии в мировоззрении и жизнедеятельности человека описал Маршалл Маклюэн. Поэтому в ка­честве отправной точки для осмысления роли технологий в трансформации иден­тичности мы применим его концепцию, основывающуюся на понимании медиа, как внешних расширений человека (Ма­клюэн, 2003). М. Маклюэн утверждал, что все технологии являются продолжени­ем человеческого тела и его органов. Так, одежда, дом, город становятся расширени­ем кожного покрова, колесо, автомобиль, самолет – двигательной системы челове­ка. «Колесо есть абсолютный отделитель­ный падеж ноги так же, как стул есть аб­солютный отделительный падеж ягодиц» – говорил М. Маклюэн (Там же, С. 209). Механические технологии являются про­должением органов нашего тела. Электрические технологии произвели револю­ционный скачок в процессе расширения человека – они стали продолжением его нервной системы. М. Маклюэн считал, что использование любой технологической формы приводит, так или иначе, к ее интериоризации и, как следствие, к видоизменению отношения человека с реальностью сквозь призму появляю­щихся возможностей. Каждая новая тех­нология в ходе ее использования меняет топологию человека, который, в свою оче­редь, находит все новые и новые способы ее дальнейшего совершенствования. Че­ловек, подобно пчеле, оплодотворяет ма­шинный мир, позволяя ему размножаться и создавать новые формы. В итоге посто­янное взаимодействие, «объятье» с техно­логиями превращает его в некий «серво­механизм». «Именно поэтому мы, чтобы вообще пользоваться этими объектами, должны служить им – этим расширени­ям нас самих – как богам или в некото­ром роде святыням. Индеец служит сер­вомеханизмом для своего каноэ, ковбой – для своей лошади, а руководящий работник – для своих часов. С физиологической точки зрения, человек в ходе обычного применения технологии (то есть своего всевозможными способами расширенно­го тела) постоянно модифицируется ею и, в свою очередь, находит все новые и но­вые способы ее дальнейшего совершенст­вования. Человек превращается… в органы размножения машинного мира» (Маклюэн, 2003, С. 56).

Н. Бердяев в эссе «Человек и машина» говорил: «Техника разрушает старые тела и создает новые тела, совсем не похожие на тела органические, создает тела ор­ганизованные» (Бердяев, 1933, С. 11). И речь идет не о простом умножении чело­веческих возможностей с помощью освоения орудий, когда топор превращается в продолжение руки, давая ей не суще­ствующие ранее возможности, а о том, что сама картина мироздания напрямую определяется уже не натуральными, а су­губо технологическими возможностями. Любой инструмент, используемый человеком, направлен не только вовне, на объекты деятельности, но и вовнутрь са­мого субъекта, меняя структуру его дея­тельности или порождая ее новые фор­мы (Емелин, Тхостов, 2010) и, в конечном счете, формируя новую идентичность: «личностные и социальные последствия любого средства коммуникации – то есть любого нашего расширения вовне – вы­текают из нового масштаба, привносимо­го каждым таким расширением, или но­вой технологией, в наши дела» (Маклюэн, 2003, С. 9).

Особое значение здесь имеет крити­ка М. Маклюэном расхожего мнения о том, что технологии сами по себе ней­тральны, а во зло или во благо их обра­щает сам человек. Казалось бы, это очевидно – само по себе ружье не стреляет, для чего его использовать – для защиты или убийства, определяет сам человек. Хотя, с другой стороны, мы интуитивно видим разницу между «человеком с ру­жьем» и человеком без него. Представле­ния о зависимости оценки технологий от способов их использования М. Маклюэн называет гласом современного сомнамбулизма. «Представьте, что мы сказали бы: «Яблочный пирог сам по себе не хорош и не плох; его ценность определяется тем, как его используют». Или: «Вирус оспы сам по себе не хорош и не плох; его цен­ность определяется тем, как его использу­ют». Или, опять же: «Огнестрельное ору­жие само по себе не хорошее и не плохое; его ценность определяется тем, какое ему дают применение». Иначе говоря, если пули попадают в тех, в кого надо, огне­стрельное оружие становится хорошим» (Маклюэн 2003, С. 14-15). Чтобы полно­стью дискредитировать такой подход, М. Маклюэн провозглашает свою зна­менитую фразу: «Средство само есть со­общение» (the medium is the message) [4]. По сути, М. Маклюэн говорил о том, что формообразующей силой, заключенной в средствах коммуникации, являются сами эти средства, причем, средства коммуникации он понимал в самом широ­ком смысле – как медиумы, посредники, «проводники» [5], или же, как технологии, которые опосредуют отношения чело­века и мира, будь то средства передачи данных, транспорт, часы и даже деньги [6]. М. Маклюэн достаточно подробно объя­сняет свое понимание медиумов: ««сооб­щением» любого средства коммуникации или технологии, является то изменение масштаба, скорости или формы, кото­рое привносится им в человеческие дела. «Железная дорога не привнесла в челове­ческое общество ни движения, ни тран­спорта, ни колеса, ни дороги, но она уско­рила прежние человеческие функции и укрупнила их масштабы, создав совершенно новые типы городов и новые виды труда и досуга. И это происходило независимо от того, функционировала ли же­лезная дорога в тропической или север­ной среде, и совершенно независимо от перевозимого по ней груза, или содер­жания железнодорожного средства сообщения» (Маклюэн, 2003, С. 9). М. Маклю­эн приходит к выводу, что как личная, так и общественная жизнь зависит в большей степени от характера средств, при помо­щи которых люди поддерживают между собой связь, чем от содержания их со­общений. Он констатирует, что средство (или технологический процесс) нашего времени – электронная техника придает новую форму и перестраивает схемы социальной взаимозависимости, а также каждый аспект личной жизни человека.

Таким образом, чтобы понять роль технологий в формировании и тран­сформации идентичности необходимо исходить из того, что технологии не яв­ляются для человека играми, в которых он задает свои правила. Не правильно говорить о нейтральности инструмента в том смысле, что функция ножа нейтраль­на, но он может служить разным задачам в руках хирурга и убийцы, так как появле­ние ножа сформировало новую модаль­ность действия и для того, и для другого – расширение возможностей человеческо­го тела не связано напрямую с задачами, которые стоят перед человеком.

Если признать идею нейтральности, то говорить о технологическом воз­действии на человека не имеет смысла – вопрос переходит в неверифициро­ваную плоскость валюативных суждений. Где тут разобрать, на чьей стороне правда, ведь использование технологий будет определяться ценностями, идеа­лами, нормами, конвенциями и т.п. Но, если мы признаем, что технологии не нейтральны, тогда их можно оценивать с точки зрения позитивного/негатив­ного влияния. Один вариант исходит из идеи априорного блага прогресса – раз­витие технологий в данном случае будет оцениваться как положительный им­ператив, обоснованный ростом удобств и качеством жизни. В такой имплика­ции превалирует позитивное начало – нет причин даже задумываться над обратной стороной связи между чело­веком и совершенствующими его быт и бытие технологиями, можно просто расслабиться и наслаждаться ими. Дру­гой вариант требует ответов и выработки правильного хода мысли для получе­ния выигрышного решения в сложной партии с расстановкой шахматных фи­гур на доске, где одним цветом играют люди, а другим технологии. Кто из них «белые»? И кто выиграет партию?

Более того, отношения человека с ин­струментами онтологически намного сложнее, чем простое умножение возмож­ностей – расширяя возможности, техни­ческие средства одновременно подчиня­ют человека, вызывая различный спектр отношений – от глубокой зависимости и неприязни до восторженного восхи­щения или иррационального страха, но никогда не оставляют его безучастным. Человек окружил себя совершенными и, в силу их совершенности, незаменимыми для него вещами, без которых он уже не может сохранять привычное состояние (Тхостов, Емелин, 2010). Создан­ные для удовлетворения насущных, есте­ственных «очевидных» потребностей индивида (на деле генерированных ре­кламой), «алчные» технологии становятся для него чем-то больше, чем есть, вызы­вая устойчивую зависимость и неизбежно трансформируя его идентичность. Ма­шинная реальность вторгается в человече­скую действительность. Оплодотворенная идеей научно-технического прогресса XX века личность XXI века в своем социотех­нологическом развитии улучшенообреме­нена технологиями.

В информационном обществе компьютерные, телекоммуникацион­ные, транспортные, био-, нано- и другие высокие технологии стали реаль­ной культурно-исторической силой, трансформирующей человека. Сегодня все большую популярность приобрета­ют такие течения, как «трансгуманизм», видящие смысл развития человека в сли­янии его с высокотехнологичными ма­шинами, что ставит на повестку дня во­прос: каковы пределы технологических расширений человека? Адепты трансгуманизма всерьез обсуждают время на­ступления сингулярности – переломной точки эволюции человека, когда прои­зойдет апгрейд человека путем его тех­нологической модернизации и появится постчеловек-киборг. Подобные умона­строения ставят вопрос о сохранении родовой сущности современного чело­века, которую нельзя рассматривать вне контекста проблемы сохранения границ его идентичности в условиях ускоряющегося технологического прогресса.

Вместе с тем, следует отметить, что, несмотря на весь технический прогресс, схема отношений человеческого тела с технологиями осталась прежней. Как в древности успех воина зависел от уме­ния держаться на коне и владеть мечом, от его способности слиться с ними, так и сегодня безопасность пилота истребите­ля зависит от способности управлять са­молетом, чувствовать машину в совокуп­ности с ее вооружением. Об этом писал А.Ш. Тхостов в рамках психологии телесности: «Культурная история человека, история создания орудий, инструментов, метрических систем, способов действия, технологий и др., – это одновременно история формирования и человеческого тела, и конфигурации субъект-объектно­го членения. Инструмент лишь тогда становится «орудием», когда он хорошо ос­воен и перестает существовать в качестве объекта, на границе с которым действует субъект. Вписываясь в схему моего тела, он транспонирует границу субъект-объ­ектного членения к другому объекту, на который становится направлена моя активность. Пианист начинает не нажимать на клавиши, а играть музыку, художник – не рисовать линию, а писать картину, ремесленник – работать не с инстру­ментом, а с объектом труда, ребенок – не гулить, а говорить» (Тхостов, 2002). По сути, получается, что в культурно-историческом контексте модель «субъект- объектного» членения всегда зависела от технологий, которые, расширяя его воз­можности, расширяли и его телесность.

Исследователи современной культу­ры и ее патологии приходят к выводу, что мы столкнулись с «хищными техно­логиями века» (Тхостов, Сурнов, 2005). Маленькие полезные изобретения из помощников человека превращаются на наших глазах в его «господ», в отсутст­вии которых он начинает чувствовать свою уязвимость и незащищенность. Да, центральное отопление и канализация – очень удобные и полезные изобретения, но современный человек может просто погибнуть, если они на какое время пре­кратит свое само собой разумеющееся, невидимое, но уже управляющее чело­веком функционирование. Здесь проис­ходит интереснейшая подмена: человек создает инструмент для своего комфор­та, но незаметно становится зависимым от него. В самом крайнем случае речь идет об «алчных» вещах, несущих в себе соблазн, вещах, ставших бóльшим, чем они есть на самом деле, вещах, в кото­рых слились средство и содержание, технология и психология, и которые, помимо удовлетворения потребности, ради чего они и были созданы, начи­нают удовлетворять иные потребности или даже их порождать.

И, наконец, вернемся к вопросу о ко­лесе и пассажире. Безусловно, колесо те­леги и колесо скоростного поезда дей­ствуют на основе одного принципа, но сущностная разница состоит в том, что перемещение подводы соразмерно нату­ральным возможностям человека, а скорость поезда в несколько сотен киломе­тров в час уже превышает их, переводит на иной уровень (Емелин, Тхостов, 2014). Натуральные возможности человека не могут позволить ему преодолеть за сутки несколько часовых поясов, связать­ся с людьми, находящимися от него за тысячи километров, увидеть микроско­пические изменения болезненных тка­ней, оказаться свидетелем войн, проходящих на другой стороне земного шара. Технологические расширения настолько незаметно встраиваются в картину мира, что у человека возникает иллюзия, что он действительно соучастник глобаль­ных процессов. Он перестает замечать свои «технологические протезы», феноменологически переживая новые грани­цы как «естественную» реальность, тем самым изменяя границы своей идентич­ности. Фундаментальная философская и психологическая проблема, связанная с вхождением технологий информаци­онного общества в повседневную жизнь человека, состоит в уяснении возможных масштабов трансформации идентичности под их влиянием. Здесь мы снова вер­немся к феномену расширения челове­ка технологиями. Как отмечалось выше, согласно М. Маклюэну, технологии эф­фективно расширяют мускульные возможности человека, расширяют его ор­ганы чувств, нервную систему. Однако М. Маклюэн не предполагал, что медиа станут продолжением высших психиче­ских функций, создавая новые формы мышления, памяти, внимания и спосо­бы удовлетворения потребностей. М. Маклюэн говорил, что трансформации тех­нологий имеют характер органической эволюции, поскольку все технологии – расширения нашего физического бытия (Маклюэн, 2003, С. 207). Вопрос в том, какие формы примет и какие векторы вы­берет эта техно-органическая эволюция.

Идею о том, что машины, а именно, компьютеры представляют собой новый виток развития психики, генезиса его моз­га предлагает Г.В. Лосик в лемме об антро­погенной природе информационных тех­нологий. Суть его предположения состоит в том, что эволюция психики человека пошла путем технического наращивания возможностей мозга, компьютерного расширения функций памяти и мышления, т.е филогенез психики принял форму техногенеза (Лосик, 2013). В отличии от ра­дикальных трансгуманистов, Г.В. Лосик не говорит о соединении человеческого и машинного разума, скорее речь идет об увеличении возможностей сознания, путем использования технологической пе­риферии, главным образом, компьютеров, телекоммуникационных сетей и систем виртуальной реальности. Вместе с тем, он отмечает, что данные процессы фи­логенеза новых форм мышления стано­вятся необратимыми, приводят к видоизменению высших психических функций. С этим трудно не согласиться, так как налицо процессы сокращения вербальной формы мышления, дедуктивные и индук­тивные формы рассуждения вытесняют­ся интуитивным и образным мышлением, устная речь начинает терять связанность и постепенно замещается текстовыми со­общениями, опосредованными компьютером. Из своей леммы Г.В. Лосик дела­ет достаточно неоднозначный вывод, что «компьютерный прогресс не являет­ся ветвью технического прогресса, это не прогресс развития материи, а просто иная форма кодирования мозговой ин­формации, в которой материя выступает лишь носителем информации. Это не адаптация техники к человеку или че­ловека к технике, а филогенетическое явление – новый виток развития психи­ки отдельного человека» (Лосик, 2013, С. 63). Данное заключение трудно при­нять безоговорочно. Безусловно, компью­терные технологии являются расширени­ем возможностей психики человека, но в рамках данной логики мы имеем ликви­дацию водораздела между человеческим и машинным разумом, но не путем киборгизации человека, как у трансгума­нистов, а путем очеловечивания машин, что выглядит слишком претенциозно и радикально.

Интересен предложенный П.Д. Тищен­ко концепт «человек-машина, в основу которого положено понимание «одомаш­нивания» технологий как «двусубъектно­го» процесса. П.Д. Тищенко проводит аналогию между освоением технологий и приручением животных: «одомашнивая вепря в свинью, человек сам прохо­дит процесс одомашнивания, превраща­ясь из дикого человека в «образованного» свиновода» (Тищенко, 2014, С. 64). То же самое, утверждает он, можно сказать и о машине, как форме одомашнен­ной природы, задающей одновременно программу одомашнивания самого че­ловека. Человек проецирует себя в ма­шинную среду, превращая ее в средство ре­ализации собственных потребностей. Но в этом же процессе техногенная среда проецирует себя в психосоматическое су­щество самого человека, задавая для него программу преобразования для чувст­венности и рациональной деятельности, приноровленной к действию всевозмож­ных технических устройств (Тищенко, 2012). В таком подходе, являющимся развитием восходящего к К. Марксу и Э. Кап­пу принципа «органопроекции», интерес представляет именно идея двусторонно­сти отношений, взаимнодополнительно­сти человека и машины, исключающий подавление одной стороны другой, равно как и буквальное включение друг в дру­га, симбиоз сторон – трудно представить, что в процессе ухода за животными сви­новод отчасти «освинячивается», а свинья «очеловечивается».

Одним из эпиграфов к статье были вы­браны слова Карла Маркса, в которых зву­чит мысль, что созданные человеческой рукой машины являются органами чело­веческого мозга (Маркс, 1955, Т. 46, Ч. II, С. 203). В «Капитале» Маркс, развивая мысль о том, что технологии являются человеческими органами (органопроек­ция), проводит параллели между биологической и технологической эволюциями: «Дарвин интересовался историей есте­ственной технологии, т. е. образованием растительных и животных органов, ко­торые играют роль орудий производства в жизни растений и животных. Не заслу­живает ли такого же внимания история образования производительных органов общественного человека, история это­го материального базиса каждой особой общественной организации?» (Там же, Т. 23, С. 383). Технические средства всегда были необходимыми элементами куль­туры, определяющими факторами обще­ственного развития. При этом на про­тяжении тысячелетий они скорее лишь облегчали человеку те или иные действия, существенно не преобразовывая его на­туральных возможностей. Современные технологии в ходе их использования ме­няют не только топологию человека, рас­ширяют и дополняют его натуральные возможности, но и трансформируют выс­шие психические функции. Более того, коммуникативные технологии не просто дополняют или расширяют, но и опосред­ствуют психические процессы и отноше­ния людей. В качестве примера возьмем самый популярный в последнее время гаджет – смартфон. Мало какое средство коммуникации так воплощало идею «гибридного смещения» медиа М. Маклюэна. В этом устройстве соединились телефон и телеграф, радио и телевидение, книга и тетрадь, фото- и видеокамера, часы и будильник, кино, калькулятор, дикто­фон, навигатор, игровая приставка, ма­газин для покупок, средство расплаты за них, электронный билет, туристический гид и даже турагентство с авиакассой, компьютер с выходом в интернет и воз­можностью установки любых приложе­ний. Не правда ли, внушающий список? И явно неполный. Возникает резонный вопрос: при чем же здесь высшие психи­ческие функции? Учитывая, что вряд ли можно найти более транспарентный при­мер влияния инструментов на использующего их человека, чем смартфоны – «нательные трансформеры идентичности». Продемонстрируем, как ряд техно­логий, включенных в функции этих гад­жетов, изменяют человека. Вспомним недавнее «аналоговое» прошлое, когда теле­фоны еще были с вращающимися дисками, а в нашей памяти чудесным образом уме­щались минимум пара десятков номе­ров, в то время как сегодня большинство держит в голове в лучшем случае где-то три-четыре номера. А зачем, ведь есть за­писная книжка у телефона – функция па­мяти отдана гаджету и становится ненуж­ной. Еще буквально несколько лет назад студенты переписывали расписание, за­писывали лекции, а сейчас они фотог­рафируют объявления на стене и слайды на занятиях. Утрачиваются навыки письма ровным почерком, так как изме­няется моторика пальцев, зато приобре­тается умение быстрого набора текстов на сравнительно небольшой клавиатуре сенсорного экрана. Не приходилось ли вам наблюдать, как водитель автомашины не планирует когнитивную карту маршру­та, как он смотрит больше не на дорогу, а на стрелку навигатора, как пешеход, не глядя по сторонам, находит свой путь на экране смартфона?

В эру цифровых мобильных техноло­гий утрачивается способность челове­ка к ориентации в пространстве. Здесь можно добавить потерю навыков счета в уме, грамотного письма без помощи автопроверки орфографии или предик­тивной системы набора текстов, воспри­ятия длинных мыслей, чтения «толстых» книг, а главное, видоизменение моделей общения людей между собой. Уже без подробного описания механизмов и де­талей ясно, что современные технологии являются определяющим фактором в трансформации высших психических функций в условиях развития информа­ционного общества.

Причем, имеются в виду именно сов­ременные нам технологии, ведь многие авторы в духе трансгуманистов считают, что трансформация человека впереди, что в будущем произойдет нечто, что полностью преобразует природу человека. Но, как отмечает А.Ш. Тхостов, речь идет «не о научно-фантастическом будущем, а о на­стоящем, том, что уже наступило или на­ступает, а технологии – это не некие еще неясные самим приверженцам трансгума­низма космические усовершенствования или неожиданные открытия, которые во­обще изменят человека, а самые обыден­ные технологии, которыми мы пользу­емся: телевизор, компьютер, калькулятор, ридер, интернет, мобильный телефон, на­вигатор, железные дороги, авиация и пр.» (Тхостов, 2013, С. 186).

Как уже говорилось выше, техно­логии всегда были фактором изменения идентичности человека. Но именно в информационном обществе эти про­цессы набрали не только не виданный ранее масштаб, но и скорость реализа­ции. В ходе жизни одного поколения сменился ряд технологий, принципиаль­но превосходящих предыдущую форму. Сейчас мало кто задумывается, что телега или запряженная повозка были ос­новным видом транспорта с доисториче­ских времен вплоть до второй половины ХХ века. От счетов в магазине, которыми пользовались еще в восьмидесятых годах прошлого века, к калькулятору и далее к компьютерному кассовому аппарату и терминалу для кредиток; от механиче­ской, электрической, электронной пи­шущей машинки к текстовым компью­терным редакторам. От бобинных магнитофонов через кассеты, CD и DVD к Blue-Ray и медиа-плейерам. Человек оказался в ситуации необходимости по­стоянного освоения новых технологий, ведь сам фактор владения и умения поль­зоваться современными технологическими медиумами становится условием об­ретения социального статуса индивида. Тот, кто по каким-либо обстоятельствам не может или не хочет ими пользоваться, вызывает, по меньшей мере, удивление, а в большинстве случаев – обвинение в не­состоятельности или некомпетентности.

Сегодня трудно объективно говорить о технологиях, дать им непредвзятую фи­лософскую и психологическую оценку. Причина этого обусловлена их тоталь­ным вхождением в жизнь человека ин­формационного общества, во вплетении их в обыденность повседневности, в незаметном, но при этом довольно значи­тельном преобразовании образа мыслей, поведения и, в конечном счете, самой идентичности человека. Извечный экзи­стенциальный вопрос соответствия существования и сущности человека пе­реходит в новую ипостась. «Я» индивида информационного общества оказывает­ся неразрывно связано в большей степе­ни, чем когда-либо раннее, со своим тех­нологическим продолжением. Человек становится не только биологическим, социальным, но и технологическим сущест­вом. Рождается HOMO TECHNOLOGICUS. Составной, необходимой, в конечном счете, генетически неотъемлемой частью его сущности становятся беспрестанно совершенствующиеся машины. Человек информационного общества уже неразрывно связан с ними.

Возникает прагматический вопрос: что делать далее в сложившейся непро­стой ситуации? Ответ здесь не может быть однозначным. С одной стороны, не­правильно будет пытаться избавить себя от «умных» машины, с другой – неверно плыть по течению, отрешенно поглажи­вая сенсорный экран смартфона и слу­шая в наушниках МР3 аудио-книгу, сидя в кресле оборудованного Wi-Fi скоростного экспресса. В отношении к техно­логиям нет места ни мрачным проро­чествам, ни восторженному оптимизму. Призывать к отказу от них бессмыслен­но и контрпродуктивно. Мы еще можем их ненавидеть, но уже не можем без них жить. А главное, что необходимо постоянно иметь в виду: не следует закрывать глаза и считать повсеместно и повсед­невно окружающие нас электронные медиа невинными гаджетами. Человек информационного общества, HOMO TECHNOLOGICUS должен быть всегда на­чеку по отношению к соблазнам свер­хтехнологичного машинного мира, дабы не превратиться в его придаток. Для это­го не нужно отворачиваться от преимуществ, которые нам дают технологии, но надо всегда пытаться понять, осознать, что они еще несут нам кроме себя самих. Расширяться возможно лишь до опреде­ленного предела.

* * *

Вопрос о том, сможет ли сделать счаст­ливым человека сращивание с технологи­ями, превращение в киборга, становится ключевым при понимании дальнейших путей развития технологического расширения человека. Не стоит абсолютизиро­вать мысль, что технология – это силок, в который попал «киборгизированный кро­лик», он же HOMO TECHNOLOGICUS, рас­слабленный цифровым опиумом культуры информационного общества, но не следу­ет и отделять мир машин от мира людей, наделяя первый эпитетом «виртуальный», а второй – «реальный», и смешивая все вместе в броском сочетании «виртуаль­ная реальность». Но кроме объективной технологической виртуальности и субъек­тивной человеческой реальности сущест­вует еще элементарная действительность, данность информационного, технологи­чески пронизанного общества, в котором наш мир обречен жить. Интуитивно мы понимаем, что избавление от телевизора, телефона, компьютера – от этих трех апо­столов силы технологического вторжения машин-слуг не приведет нас к искомому балансу равновесия. Скорее всего, осно­вой решения станет следование принципу соразмерности. А сейчас ограничим­ся гипотезой: технологии должны быть соразмерны натуральным возможностям и способностям человека в объективных условиях нашего мира и служить не упро­щению, а развитию человека. Индивиду информационного общества и порожденным им технологиям следует обрести не­кую гармонию, быть может, подобную той, которою имели древние греки. Для них принципы соблюдения меры и «заботы о себе» стали основой сосуществования с телом, полисом и природой (Фуко, 1998). Именно идея соразмерности вдохновила их на создание памятников Древней Гре­ции, которые до сих пор воспринимаются как образец осмысленного единства человека и его творений. Они не подавля­ют. Наследниками гармоничных эллинов стали несоразмерные своим гигантским творениям римляне, подавившие снача­ла все Средиземноморье, а затем и себя. «Греческая душа и римский интеллект … Так различаются культура и цивилизация» (Шпенглер, 1993, С. 164). Сегодня плод культуры западного типа – технологиче­ская зависимость, неся за собой соблазны легкой жизни, стремится распространить­ся в качестве вектора цивилизации на всю неожиданно ставшую обозримой, будто в придуманной М. Маклюэном «глобаль­ной деревне», поверхность земного шара. Массово привитая инъекция неосмыслен­ных технологий убивает самобытность идентичности HOMO TECHNOLOGICUS, и последствия этих трансформаций не должны быть непредсказуемыми.

Статья подготовлена в рамках проекта Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ) «Трансформация высших психических функций в условиях развития информационного общества (культурно-исторический подход)», грант №14-06-00730.

Примечания:

1. Деталь ткацкого станка.

2. Барбес Арман (1809-1870) – французский революционер-демократ; Распай Франсуа Венсан (1794-1878) – деятель республиканского и демокра¬тического движения во Франции; Бланки Луи Огюст (1805-1881) – французский революционер, заговорщик, утопист, коммунист.

3. Впоследствии эта идея получила развитие у М. Маклюэна: «Как произведение технологии, часы представляют собой машину, которая на манер конвейерной линии производит единообразные секунды, минуты и часы. Претерпевая такую единообразную обработку, время отделяется от ритмов человеческого опыта. Короче говоря, механические часы помогают сотворить образ количественно квантифицированного и механиче¬ски управляемого универсума» (Маклюэн, 2003, С. 164).

4. Существует несколько вариантов интерпретации этого высказывания: «средство сообщения есть само сообщение», «средство само есть содер¬жание».

5. Данный термин использовал Питирим Сорокин в русскоязычных работах.

6. Подобно словам и языку, деньги являются хранилищем сообща накопленного труда, умения и опыта ... как письмо интенсифицирует визуаль¬ный аспект речи и порядка, а часы визуально отделяют время от пространства, так и деньги отделяют труд от других социальных функций. Даже сегодня деньги остаются языком для перевода фермерского труда в труд парикмахера, врача, инженера или водопроводчика. Как широ¬кая социальная метафора, мост, или переводчик, деньги в любом сообществе, подобно письму, ускоряют обмен и скрепляют узы взаимозависи¬мости. Они дают огромное пространственное расширение и огромную власть политическим организациям, точно так же, как это делают письмо или календарь. Это действие на расстоянии как в пространстве, так и во времени. В высокоразвитом письменном, фрагментирован¬ном обществе «время – деньги», а деньги – вместилище времени и у силий других людей. (Маклюэн, 2003).

Литература:

Бауман З. Текучая современность. – Санкт-Петербург, 2008.

Емелин В.А. Утрата приватности: идентичность в условиях технологического контроля // Национальный психологический журнал. – 2014. – № 2(14). – С. 19-26. DOI: 10.11621/npj.2014.0203

Емелин В.А., Тхостов А.Ш. Технологические соблазны информационного общества: предел внешних расширений человека // Вопросы философии. – 2010. – № 5.

Емелин В.А., Тхостов А.Ш. Трансформация натуральной географии: технологические и когнитивные карты // Вопросы философии. – 2014. – № 2.

Капп Э., Кунов Г., Нуаре Л., Эспинас А. Роль орудия в развитии человека. – Ленинград, 1925.

Леонтьев А.Н. Деятельность, сознание, личность. – Москва, 1975.

Лосик Г.В. Лемма об антропогенной природе информационных технологий // Наука и инновации. – 2013. – № 5 (123).

Маклюэн М. Понимание медиа. – Москва, 2003.

Маркс К., Энгельс Ф. Полное собрание сочинений. В 50 тт. – Москва, 1955.

Н. Бердяев. Человек и машина. (Проблема социологии и метафизики техники) // Путь. – 1938. – № 38.

Тищенко П.Д. К вопросу о внутреннем смысле inhancement technologies (ET) // Рабочие тетради по биоэтике. Выпуск 19. – Москва, 2014.

Тищенко П.Д. Человек-NBIC машина: истолкование смысла // Рабочие тетради по биоэтике. Выпуск 13. Человек-NBIC машина: исследование метафизических оснований инновационных антропотехнических проектов. – Москва, 2012.

Тхостов А.Ш. Блеск и нищета трансгуманизма // Место и роль гуманизма в будущей цивилизации. – Москва, 2013.

Тхостов А.Ш. Психология телесности. – М., 2002.

Тхостов А.Ш., Емелин В.А. От тамагочи к виртуальному ошейнику: границы нейтральности технологий // Вопросы философии. – 2010. – № 5.

Тхостов А.Ш., Сурнов К.Г. Влияние современных технологий на развитие личности и формирование патологических форм адаптации: обратная сторона социализации // Психологический журнал. – 2005. – Т. 26. – № 6.

Флоренский П.А. Органопроекция // Русский космизм: антология философской мысли. – Москва, 1993.

Фрейд З. Недовольство культурой. – Москва, 1992.

Фуко М. Забота о себе. – Киев, 1998.

Шпенглер О. Закат Европы. – Москва, 1993.

Карр Е. Grundlinien einer Philosophie der Technik. – Westermann, 1877. 
Для цитирования статьи:

Емелин В.А.Технологии как фактор трансформации идентичности: становление HOMO TECHNOLOGICUS.. // Национальный психологический журнал. 2016. № 1. c.9-18. doi: 10.11621/npj.2016.0102

Скопировано в буфер обмена

Скопировать