Технологии как фактор трансформации идентичности: становление HOMO TECHNOLOGICUS.

Емелин Вадим Анатольевич Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова

Природа не строит ни машин, ни локомотивов, ни железных дорог, ни электрического телеграфа … Все это – продукты человеческого труда, природный материал, превращенный в органы человеческой воли, властвующей над природой, или человеческой деятельности в природе. Все это — созданные человеческой рукой органы человеческого мозга, овеществленная сила знания....

Карл Маркс

Возможно, главная характерная черта всех орудий труда и машин - экономия жеста – есть непосредственное выражение того или иного рода физического давления, заставляющего нас вынести наружу, или расширить, самих себя, будь то в слова или колеса. Человек может выразить это стремление цветами, плугами или локомотивами.

Маршалл Маклюэн

Технология есть общество, и общество не может быть понято или описано без его технологических инструментов.

Мануэль Кастельс

В настоящее время проблема иден­тичности является предметом рассмотрения таких областей знания как философия, психология, со­циология, политология, этнография, пе­дагогика. Это свидетельствует о ее акту­альности сегодня и важности для всех аспектов человеческого существования. В широком смысле идентичность – это тождественность индивида самому себе в культурно-историческом хронотопе, переживаемая им как чувство принад­лежности/непринадлежности к общно­стям, контролируемости/неконтроли­руемости ситуаций, предсказуемости/ непредсказуемости событий. Традици­онно идентичность рассматривается как те знания, представления и пережива­ния, которые задают основу самотожде­ственности, о которых человек может сказать «это Я». В рамках рассматрива­емой проблемы обратим внимание на процессы трансформации идентично­сти, изменения ее границ в результате технологического прогресса в условиях развития технологий. Существует мно­жество различных, а зачастую и конкурирующих точек зрения в понимании идентичности, но сейчас особенно важ­ным становится осознание воздействия технологического прогресса на иден­тичность. Особенно актуальна эта задача в условиях развития современного информационного общества, в связи с глобальностью и беспрецедентной ско­ростью технологических, в частности, социокультурных изменений, следствием которых являются и процессы изме­нения идентичности индивидов, как в норме, так и патологии.

Сегодня не без основания можно по­лагать, что решающими факторами фор­мирования и трансформации идентич­ности в современном обществе являются технологии. Именно изменения, произо­шедшие в последние десятилетия ХХ века и продолжающиеся по сей день, связанные со скачкообразным ростом технологиче­ской экспансии стали основной силой, определяющей векторы изменения иден­тичности. Возникают совершенно новые формы передачи информации, способы и средства коммуникации, которые стано­вятся не только неотъемлемой частью повседневной жизнедеятельности индивида, но и дают ему модели поведения, интересы, способы удовлетворения потребности, мировоззрение в целом и, в конечном счете, идентичности. В связи с этим, исследо­вание роли технологических расширений в трансформации идентичности является ключевой задачей, решение которой не­обходимо для выработки механизмов ос­мысления их значения в жизни современ­ного человека.

В информационном обществе техно­логии получили мощный толчок разви­тия, превосходящий по своему масштабу все предшествующие в истории техно­логические революции. Скорость технологических преобразований пошатнула устойчивость связей человека с окружающими его вещами, технологии радикаль­но и стремительно изменили его пространственно-временные представления. «Я» индивида информационного общест­ва оказалось неразрывно связано со своими технологическими продолжениями. В условиях перемен во всех областях жизнедеятельности человека, обусловленных повсеместным и повседневным вхождение технологий в обыденную жизнь че­ловека, окружающий мир не может уже пониматься как нечто стабильное, неиз­менное. Это позволяет характеризовать его как «текучую современность» (Бауман, 2008). В информационном обществе идентичность нельзя рассматривать без учета роли имманентно свойственных ему технологий, которые стали не только движителем трансформации экономики, но и, в совокупности с мировоззренче­скими и социокультурными изменениями, решающим фактором трансформа­ции человека.

На протяжении истории различные технологии всегда присутствовали в жиз­ни людей, и сегодняшний технологиче­ский прорыв возникает не на пустом ме­сте, скорее его следует рассматривать как кумулятивный эффект предшествующего развития техники. Технологии постоянно изменяли человека и общество. Жизнь первобытного человека, научившегося обрабатывать камень, отлична от жизни его предка, использовавшего палку. Образ жизни человека, создавшего машины для обработки того же камня, иной, нежели у его предка, вручную бившего камень об камень, чтобы получить орудие труда. При этом натуральные возможности и основ­ные потребности как у первобытного че­ловека, так и у современного (если он еще не превратился в трансгуманистического постчеловека) остались прежними. Люди так же хотят есть, пить, любить, творить, отдыхать, иметь семью, собственность и элементарные гарантии безопасности. Изменились только уровень реализации возможностей и способы удовлетворения потребностей, что обусловлено по­явлением более совершенных техноло­гий, используемых и воспринимаемых в рамках социокультурного контекста. В истории этапы развития человека разделяются по технологическому принци­пу на каменный, медный, железный века, далее фигурирует широкий спектр экви­валентных по сути, но с нюансами интер­претации, стадиальных моделей разви­тия общества. Аграрное, индустриальное, постиндустриальное общества связаны соответственно с основными использу­емыми технологиями – мускульной си­лой и лошадиными упряжками, паровыми и электрическими машинами или же теле­коммуникационными сетями и компью­терами. Казалось бы, при постоянстве на­туральных возможностей человека, его извечных потребностей и видов деятель­ности, в общем-то, мало что должно ме­няться в его идентичности. Какая разни­ца, едет он в экипаже или на поезде? Ведь это – тот же человек, при чем тут средство передвижения и, тем более, колеса? Как в первом, так и во втором случае, есть тот, кто едет, и тот, кто везет, будь это извозчик или машинист, есть маршрут, плата за про­езд, есть опасность перевернуться и т.п. – все остается, как было прежде. Получается – колеса меняются, а пассажир и ситуации те же?

Прежде чем ответить на этот вопрос, вспомним, что одним из первых роль технологий в истории развития челове­чества отметил Карл Маркс, увидевший в их развитии причину экономических и, как следствие, культурно-историче­ских трансформаций. Маркса интересо­вали глубинные исторические послед­ствия технологических революций для человека и общества, он первым заговорил об историческом элементе в маши­не. Маркс зафиксировал факт появления в конце ХVIII века машин в собствен­ном смысле слова, т.е. как некой целост­ности, в которой соединились разрозненные орудия труда: «машина есть соединение орудий труда». Он фиксирует генеалогическую цепочку разви­тия машин: «простые орудия, накопле­ние орудий, сложные орудия; приведение в действие сложного орудия одним дви­гателем – руками человека, приведение этих инструментов в действие силами природы; машина; система машин, имеющая один двигатель; система машин, имеющая автоматически действующий двигатель, – вот ход развития машин» (Маркс 1955, Т. 4, С. 156). В этом качестве машины не только входят в жизнь общества, но и в процессе своего технологи­ческого развития задают его глубинные изменения. Технологии для Маркса явля­ются отражением деятельностной при­роды человека: «технология вскрывает активное отношение человека к природе, непосредственный процесс производства его жизни, а вместе с тем и его обще­ственных условий жизни и проистека­ющих из них духовных представлений» (Там же, Т. 23, С. 183). Технологии явля­ются движущей силой истории. Так, по Марксу, причинами падения устоев фе­одального общества стали пар, электри­чество, сельфактор [1], которые он назвал более опасными революционерами, чем даже граждане Барбес, Распай и Бланки [2] (Там же, Т. 12, С. 3). Исходными техноло­гическими предпосылками буржуазного развития Маркс считает три великих изо­бретения: порох, компас и книгопечатание. В «Экономической рукописи 1861- 1863 гг.» он пишет: «порох взрывает на воздух рыцарство – символ Феодальной эпохи; компас открывает мировой ры­нок и основывает колонии, а книгопе­чатание становится орудием протестан­тизма и вообще средством возрождения науки, самым мощным рычагом для со­здания необходимых предпосылок ду­ховного развития» (Там же, Т. 4, С. 156). Непосредственно материальными осно­вами, на которых внутри мануфакту­ры происходит подготовительная рабо­та для перехода к машинной индустрии Маркс называет часы и мельницу. Более того, часы стали первым автоматом, упо­требленным для практических (Там же, Т. 30, С. 263) целей.. [3]. В «Нищете филосо­фии» он иронично утверждает: «Ручная мельница дает вам общество с сюзере­ном во главе, паровая мельница – обще­ство с промышленным капиталистом» (Там же, Т. 4, С. 133). Если следовать логи­ке Маркса, компьютер, подобно мельни­це и паровой машине, должен имплици­ровать иной общественный уклад, иную культурно-историческую реальность и, в конечном счете, вызвать к жизни но­вые модели самоидентификации.

Одним из родоначальников филосо­фии техники считается Эрнест Капп. Ему принадлежит идея «органопроекции», согласно которой орудия и оружие рас­сматриваются как различные виды продолжения («проекции») человеческих органов (Карр, 1877, Капп и др., 1925). Э. Капп внутренний мир редуцировал к человеческому телу, а затем, следуя этой логике, он делал вывод, что человеческая составляющая внешнего мира представ­ляет собой не что иное, как продолжение человеческого тела и механическое подражание его различным органам. Он считал, что возникающее между орудия­ми и органами человека внутреннее от­ношение заключается в том, что в орудии человек систематически воспроизводит себя самого. И, раз определяющим фактором является человеческий орган, по­лезность и силу которого необходимо увеличить, то и форма орудия должна ис­ходить из формы этого органа. Отсюда следует, что множество духовных творе­ний тесно связано с функционированием руки, кисти, зубов человека. «Искривлен­ный палец становится мотыгой, собран­ная в горсть рука – чашей; в мече, в ко­пье, в руле, в лопате, в граблях, в плуге, в трезубце можно проследить без боль­шого труда различные направления руки, кисти и пальцев, их приспособления к работам на охоте, рыбной ловле, в саду и в поле. Как грифель есть не что иное, как удлиненный палец, так копье – удли­нение руки, силу которой оно увеличивает, вместе с сокращением расстояния приближая к цели, – преимущество, кото­рое еще умножается в дротике, свободно бросаемом по воздуху» (Капп и др, 1925, С. 97). Идеи Э. Каппа заложили основы концепции технологического расшире­ния человека, хотя, следует признать, что подобный подход имеет слишком упро­щенный и физиологический характер.

Сама идея технологического расши­рения человека, как правило, относимая к Маршаллу Маклюэну, не только вос­ходит к Карлу Марксу и Эрику Каппу, но и подробно озвучивалась Зигмундом Фрейдом. Вспомним его «Недовольст­во культурой». «Что касается других достижений, то с ними человек вступил на путь, по которому он в дальнейшем шел все время, – нетрудно догадаться о моти­вах, побудивших к их изобретению. Все­ми своими орудиями человек усовершенствует свои органы – как моторные, так и сенсорные – или же раздвигает рамки их применения. Моторы предоставляют в его распоряжение гигантские силы, употребляемые, подобно его мускулам, в различных целях; пароход и самолет делают беспрепятственными передви­жение по воде и по воздуху; очки кор­ректируют недостатки хрусталика гла­за; телескоп дает возможность видеть на огромные расстояния; с помощью ми­кроскопа преодолевается граница ви­димости, положенная строением нашей сетчатки. Человек создал фотокамеру – инструмент запечатления текучих зри­тельных впечатлений; граммофонная пластинка делает то же самое со звуко­выми впечатлениями. И то и другое суть материализации его способности запоминания, памяти. С помощью телефона он слышит на таком расстоянии, которое считалось невероятным даже в сказках; письменность с самого начала представ­ляла собой речь отсутствующих; жили­ще – эрзац материнского лона, первого и, может быть, доныне желанного об­италища, в котором мы пребываем в без­опасности и так хорошо себя чувствуем» (Фрейд, 1992, С. 89-90).

Идею о расширении человека в свое время также разрабатывал русский фи­лософ П.А. Флоренский. Задаваясь во­просом: «как может продолжаться наше тело в том, что по строению своему, во всяком случае, не есть наше тело, и как нечто неживое может продолжать живое», и, опираясь на исследования фи­лософии техники Э. Каппа, П.А. Фло­ренский констатирует, что орудия расширяют область нашей деятельнос­ти тем, что они продолжают наше тело (Флоренский, 1993, С. 149). Он же дела­ет предположение о влиянии электри­ческих приборов на человека: «Нервная система проецируется электрическими приборами, с которыми она имеет, по- видимому, более чем только формаль­ное сходство» (Там же, С. 158).

В современной отечественной науке похожие идеи разрабатываются в рамках психологии телесности и теории «зонда», как универсального механизма порожде­ния и модификации человеческой теле­сности и сознания (Тхостов, 2002). «Его смысл заключается в том, что человек, использующий для ощупывания объекта зонд, парадоксальным образом локали­зует свои ощущения не на границе руки и зонда (объективно разделяющей его тело и не его зонд), а на границе зонда и объекта. Ощущение оказывается сме­щенным, вынесенным за пределы естественного тела в мир внешних вещей. Зонд, включенный в схему тела и подчиненный движению, воспринимается как его про­должение и не объективируется» (Леон­тьев А.Н., 1975, С. 61-62). Согласно этой теории, зонд выступает как внешнее рас­ширение субъекта, формирующее новые очертания его тела.

И все же, наиболее детально и концен­трированно роль технологии в мировоззрении и жизнедеятельности человека описал Маршалл Маклюэн. Поэтому в ка­честве отправной точки для осмысления роли технологий в трансформации иден­тичности мы применим его концепцию, основывающуюся на понимании медиа, как внешних расширений человека (Ма­клюэн, 2003). М. Маклюэн утверждал, что все технологии являются продолжени­ем человеческого тела и его органов. Так, одежда, дом, город становятся расширени­ем кожного покрова, колесо, автомобиль, самолет – двигательной системы челове­ка. «Колесо есть абсолютный отделитель­ный падеж ноги так же, как стул есть аб­солютный отделительный падеж ягодиц» – говорил М. Маклюэн (Там же, С. 209). Механические технологии являются про­должением органов нашего тела. Электрические технологии произвели револю­ционный скачок в процессе расширения человека – они стали продолжением его нервной системы. М. Маклюэн считал, что использование любой технологической формы приводит, так или иначе, к ее интериоризации и, как следствие, к видоизменению отношения человека с реальностью сквозь призму появляю­щихся возможностей. Каждая новая тех­нология в ходе ее использования меняет топологию человека, который, в свою оче­редь, находит все новые и новые способы ее дальнейшего совершенствования. Че­ловек, подобно пчеле, оплодотворяет ма­шинный мир, позволяя ему размножаться и создавать новые формы. В итоге посто­янное взаимодействие, «объятье» с техно­логиями превращает его в некий «серво­механизм». «Именно поэтому мы, чтобы вообще пользоваться этими объектами, должны служить им – этим расширени­ям нас самих – как богам или в некото­ром роде святыням. Индеец служит сер­вомеханизмом для своего каноэ, ковбой – для своей лошади, а руководящий работник – для своих часов. С физиологической точки зрения, человек в ходе обычного применения технологии (то есть своего всевозможными способами расширенно­го тела) постоянно модифицируется ею и, в свою очередь, находит все новые и но­вые способы ее дальнейшего совершенст­вования. Человек превращается… в органы размножения машинного мира» (Маклюэн, 2003, С. 56).

Н. Бердяев в эссе «Человек и машина» говорил: «Техника разрушает старые тела и создает новые тела, совсем не похожие на тела органические, создает тела ор­ганизованные» (Бердяев, 1933, С. 11). И речь идет не о простом умножении чело­веческих возможностей с помощью освоения орудий, когда топор превращается в продолжение руки, давая ей не суще­ствующие ранее возможности, а о том, что сама картина мироздания напрямую определяется уже не натуральными, а су­губо технологическими возможностями. Любой инструмент, используемый человеком, направлен не только вовне, на объекты деятельности, но и вовнутрь са­мого субъекта, меняя структуру его дея­тельности или порождая ее новые фор­мы (Емелин, Тхостов, 2010) и, в конечном счете, формируя новую идентичность: «личностные и социальные последствия любого средства коммуникации – то есть любого нашего расширения вовне – вы­текают из нового масштаба, привносимо­го каждым таким расширением, или но­вой технологией, в наши дела» (Маклюэн, 2003, С. 9).

Особое значение здесь имеет крити­ка М. Маклюэном расхожего мнения о том, что технологии сами по себе ней­тральны, а во зло или во благо их обра­щает сам человек. Казалось бы, это очевидно – само по себе ружье не стреляет, для чего его использовать – для защиты или убийства, определяет сам человек. Хотя, с другой стороны, мы интуитивно видим разницу между «человеком с ру­жьем» и человеком без него. Представле­ния о зависимости оценки технологий от способов их использования М. Маклюэн называет гласом современного сомнамбулизма. «Представьте, что мы сказали бы: «Яблочный пирог сам по себе не хорош и не плох; его ценность определяется тем, как его используют». Или: «Вирус оспы сам по себе не хорош и не плох; его цен­ность определяется тем, как его использу­ют». Или, опять же: «Огнестрельное ору­жие само по себе не хорошее и не плохое; его ценность определяется тем, какое ему дают применение». Иначе говоря, если пули попадают в тех, в кого надо, огне­стрельное оружие становится хорошим» (Маклюэн 2003, С. 14-15). Чтобы полно­стью дискредитировать такой подход, М. Маклюэн провозглашает свою зна­менитую фразу: «Средство само есть со­общение» (the medium is the message) [4]. По сути, М. Маклюэн говорил о том, что формообразующей силой, заключенной в средствах коммуникации, являются сами эти средства, причем, средства коммуникации он понимал в самом широ­ком смысле – как медиумы, посредники, «проводники» [5], или же, как технологии, которые опосредуют отношения чело­века и мира, будь то средства передачи данных, транспорт, часы и даже деньги [6]. М. Маклюэн достаточно подробно объя­сняет свое понимание медиумов: ««сооб­щением» любого средства коммуникации или технологии, является то изменение масштаба, скорости или формы, кото­рое привносится им в человеческие дела. «Железная дорога не привнесла в челове­ческое общество ни движения, ни тран­спорта, ни колеса, ни дороги, но она уско­рила прежние человеческие функции и укрупнила их масштабы, создав совершенно новые типы городов и новые виды труда и досуга. И это происходило независимо от того, функционировала ли же­лезная дорога в тропической или север­ной среде, и совершенно независимо от перевозимого по ней груза, или содер­жания железнодорожного средства сообщения» (Маклюэн, 2003, С. 9). М. Маклю­эн приходит к выводу, что как личная, так и общественная жизнь зависит в большей степени от характера средств, при помо­щи которых люди поддерживают между собой связь, чем от содержания их со­общений. Он констатирует, что средство (или технологический процесс) нашего времени – электронная техника придает новую форму и перестраивает схемы социальной взаимозависимости, а также каждый аспект личной жизни человека.

Таким образом, чтобы понять роль технологий в формировании и тран­сформации идентичности необходимо исходить из того, что технологии не яв­ляются для человека играми, в которых он задает свои правила. Не правильно говорить о нейтральности инструмента в том смысле, что функция ножа нейтраль­на, но он может служить разным задачам в руках хирурга и убийцы, так как появле­ние ножа сформировало новую модаль­ность действия и для того, и для другого – расширение возможностей человеческо­го тела не связано напрямую с задачами, которые стоят перед человеком.

Если признать идею нейтральности, то говорить о технологическом воз­действии на человека не имеет смысла – вопрос переходит в неверифициро­ваную плоскость валюативных суждений. Где тут разобрать, на чьей стороне правда, ведь использование технологий будет определяться ценностями, идеа­лами, нормами, конвенциями и т.п. Но, если мы признаем, что технологии не нейтральны, тогда их можно оценивать с точки зрения позитивного/негатив­ного влияния. Один вариант исходит из идеи априорного блага прогресса – раз­витие технологий в данном случае будет оцениваться как положительный им­ператив, обоснованный ростом удобств и качеством жизни. В такой имплика­ции превалирует позитивное начало – нет причин даже задумываться над обратной стороной связи между чело­веком и совершенствующими его быт и бытие технологиями, можно просто расслабиться и наслаждаться ими. Дру­гой вариант требует ответов и выработки правильного хода мысли для получе­ния выигрышного решения в сложной партии с расстановкой шахматных фи­гур на доске, где одним цветом играют люди, а другим технологии. Кто из них «белые»? И кто выиграет партию?

Более того, отношения человека с ин­струментами онтологически намного сложнее, чем простое умножение возмож­ностей – расширяя возможности, техни­ческие средства одновременно подчиня­ют человека, вызывая различный спектр отношений – от глубокой зависимости и неприязни до восторженного восхи­щения или иррационального страха, но никогда не оставляют его безучастным. Человек окружил себя совершенными и, в силу их совершенности, незаменимыми для него вещами, без которых он уже не может сохранять привычное состояние (Тхостов, Емелин, 2010). Создан­ные для удовлетворения насущных, есте­ственных «очевидных» потребностей индивида (на деле генерированных ре­кламой), «алчные» технологии становятся для него чем-то больше, чем есть, вызы­вая устойчивую зависимость и неизбежно трансформируя его идентичность. Ма­шинная реальность вторгается в человече­скую действительность. Оплодотворенная идеей научно-технического прогресса XX века личность XXI века в своем социотех­нологическом развитии улучшенообреме­нена технологиями.

В информационном обществе компьютерные, телекоммуникацион­ные, транспортные, био-, нано- и другие высокие технологии стали реаль­ной культурно-исторической силой, трансформирующей человека. Сегодня все большую популярность приобрета­ют такие течения, как «трансгуманизм», видящие смысл развития человека в сли­янии его с высокотехнологичными ма­шинами, что ставит на повестку дня во­прос: каковы пределы технологических расширений человека? Адепты трансгуманизма всерьез обсуждают время на­ступления сингулярности – переломной точки эволюции человека, когда прои­зойдет апгрейд человека путем его тех­нологической модернизации и появится постчеловек-киборг. Подобные умона­строения ставят вопрос о сохранении родовой сущности современного чело­века, которую нельзя рассматривать вне контекста проблемы сохранения границ его идентичности в условиях ускоряющегося технологического прогресса.

Вместе с тем, следует отметить, что, несмотря на весь технический прогресс, схема отношений человеческого тела с технологиями осталась прежней. Как в древности успех воина зависел от уме­ния держаться на коне и владеть мечом, от его способности слиться с ними, так и сегодня безопасность пилота истребите­ля зависит от способности управлять са­молетом, чувствовать машину в совокуп­ности с ее вооружением. Об этом писал А.Ш. Тхостов в рамках психологии телесности: «Культурная история человека, история создания орудий, инструментов, метрических систем, способов действия, технологий и др., – это одновременно история формирования и человеческого тела, и конфигурации субъект-объектно­го членения. Инструмент лишь тогда становится «орудием», когда он хорошо ос­воен и перестает существовать в качестве объекта, на границе с которым действует субъект. Вписываясь в схему моего тела, он транспонирует границу субъект-объ­ектного членения к другому объекту, на который становится направлена моя активность. Пианист начинает не нажимать на клавиши, а играть музыку, художник – не рисовать линию, а писать картину, ремесленник – работать не с инстру­ментом, а с объектом труда, ребенок – не гулить, а говорить» (Тхостов, 2002). По сути, получается, что в культурно-историческом контексте модель «субъект- объектного» членения всегда зависела от технологий, которые, расширяя его воз­можности, расширяли и его телесность.

Исследователи современной культу­ры и ее патологии приходят к выводу, что мы столкнулись с «хищными техно­логиями века» (Тхостов, Сурнов, 2005). Маленькие полезные изобретения из помощников человека превращаются на наших глазах в его «господ», в отсутст­вии которых он начинает чувствовать свою уязвимость и незащищенность. Да, центральное отопление и канализация – очень удобные и полезные изобретения, но современный человек может просто погибнуть, если они на какое время пре­кратит свое само собой разумеющееся, невидимое, но уже управляющее чело­веком функционирование. Здесь проис­ходит интереснейшая подмена: человек создает инструмент для своего комфор­та, но незаметно становится зависимым от него. В самом крайнем случае речь идет об «алчных» вещах, несущих в себе соблазн, вещах, ставших бóльшим, чем они есть на самом деле, вещах, в кото­рых слились средство и содержание, технология и психология, и которые, помимо удовлетворения потребности, ради чего они и были созданы, начи­нают удовлетворять иные потребности или даже их порождать.

И, наконец, вернемся к вопросу о ко­лесе и пассажире. Безусловно, колесо те­леги и колесо скоростного поезда дей­ствуют на основе одного принципа, но сущностная разница состоит в том, что перемещение подводы соразмерно нату­ральным возможностям человека, а скорость поезда в несколько сотен киломе­тров в час уже превышает их, переводит на иной уровень (Емелин, Тхостов, 2014). Натуральные возможности человека не могут позволить ему преодолеть за сутки несколько часовых поясов, связать­ся с людьми, находящимися от него за тысячи километров, увидеть микроско­пические изменения болезненных тка­ней, оказаться свидетелем войн, проходящих на другой стороне земного шара. Технологические расширения настолько незаметно встраиваются в картину мира, что у человека возникает иллюзия, что он действительно соучастник глобаль­ных процессов. Он перестает замечать свои «технологические протезы», феноменологически переживая новые грани­цы как «естественную» реальность, тем самым изменяя границы своей идентич­ности. Фундаментальная философская и психологическая проблема, связанная с вхождением технологий информаци­онного общества в повседневную жизнь человека, состоит в уяснении возможных масштабов трансформации идентичности под их влиянием. Здесь мы снова вер­немся к феномену расширения челове­ка технологиями. Как отмечалось выше, согласно М. Маклюэну, технологии эф­фективно расширяют мускульные возможности человека, расширяют его ор­ганы чувств, нервную систему. Однако М. Маклюэн не предполагал, что медиа станут продолжением высших психиче­ских функций, создавая новые формы мышления, памяти, внимания и спосо­бы удовлетворения потребностей. М. Маклюэн говорил, что трансформации тех­нологий имеют характер органической эволюции, поскольку все технологии – расширения нашего физического бытия (Маклюэн, 2003, С. 207). Вопрос в том, какие формы примет и какие векторы вы­берет эта техно-органическая эволюция.

Идею о том, что машины, а именно, компьютеры представляют собой новый виток развития психики, генезиса его моз­га предлагает Г.В. Лосик в лемме об антро­погенной природе информационных тех­нологий. Суть его предположения состоит в том, что эволюция психики человека пошла путем технического наращивания возможностей мозга, компьютерного расширения функций памяти и мышления, т.е филогенез психики принял форму техногенеза (Лосик, 2013). В отличии от ра­дикальных трансгуманистов, Г.В. Лосик не говорит о соединении человеческого и машинного разума, скорее речь идет об увеличении возможностей сознания, путем использования технологической пе­риферии, главным образом, компьютеров, телекоммуникационных сетей и систем виртуальной реальности. Вместе с тем, он отмечает, что данные процессы фи­логенеза новых форм мышления стано­вятся необратимыми, приводят к видоизменению высших психических функций. С этим трудно не согласиться, так как налицо процессы сокращения вербальной формы мышления, дедуктивные и индук­тивные формы рассуждения вытесняют­ся интуитивным и образным мышлением, устная речь начинает терять связанность и постепенно замещается текстовыми со­общениями, опосредованными компьютером. Из своей леммы Г.В. Лосик дела­ет достаточно неоднозначный вывод, что «компьютерный прогресс не являет­ся ветвью технического прогресса, это не прогресс развития материи, а просто иная форма кодирования мозговой ин­формации, в которой материя выступает лишь носителем информации. Это не адаптация техники к человеку или че­ловека к технике, а филогенетическое явление – новый виток развития психи­ки отдельного человека» (Лосик, 2013, С. 63). Данное заключение трудно при­нять безоговорочно. Безусловно, компью­терные технологии являются расширени­ем возможностей психики человека, но в рамках данной логики мы имеем ликви­дацию водораздела между человеческим и машинным разумом, но не путем киборгизации человека, как у трансгума­нистов, а путем очеловечивания машин, что выглядит слишком претенциозно и радикально.

Интересен предложенный П.Д. Тищен­ко концепт «человек-машина, в основу которого положено понимание «одомаш­нивания» технологий как «двусубъектно­го» процесса. П.Д. Тищенко проводит аналогию между освоением технологий и приручением животных: «одомашнивая вепря в свинью, человек сам прохо­дит процесс одомашнивания, превраща­ясь из дикого человека в «образованного» свиновода» (Тищенко, 2014, С. 64). То же самое, утверждает он, можно сказать и о машине, как форме одомашнен­ной природы, задающей одновременно программу одомашнивания самого че­ловека. Человек проецирует себя в ма­шинную среду, превращая ее в средство ре­ализации собственных потребностей. Но в этом же процессе техногенная среда проецирует себя в психосоматическое су­щество самого человека, задавая для него программу преобразования для чувст­венности и рациональной деятельности, приноровленной к действию всевозмож­ных технических устройств (Тищенко, 2012). В таком подходе, являющимся развитием восходящего к К. Марксу и Э. Кап­пу принципа «органопроекции», интерес представляет именно идея двусторонно­сти отношений, взаимнодополнительно­сти человека и машины, исключающий подавление одной стороны другой, равно как и буквальное включение друг в дру­га, симбиоз сторон – трудно представить, что в процессе ухода за животными сви­новод отчасти «освинячивается», а свинья «очеловечивается».

Одним из эпиграфов к статье были вы­браны слова Карла Маркса, в которых зву­чит мысль, что созданные человеческой рукой машины являются органами чело­веческого мозга (Маркс, 1955, Т. 46, Ч. II, С. 203). В «Капитале» Маркс, развивая мысль о том, что технологии являются человеческими органами (органопроек­ция), проводит параллели между биологической и технологической эволюциями: «Дарвин интересовался историей есте­ственной технологии, т. е. образованием растительных и животных органов, ко­торые играют роль орудий производства в жизни растений и животных. Не заслу­живает ли такого же внимания история образования производительных органов общественного человека, история это­го материального базиса каждой особой общественной организации?» (Там же, Т. 23, С. 383). Технические средства всегда были необходимыми элементами куль­туры, определяющими факторами обще­ственного развития. При этом на про­тяжении тысячелетий они скорее лишь облегчали человеку те или иные действия, существенно не преобразовывая его на­туральных возможностей. Современные технологии в ходе их использования ме­няют не только топологию человека, рас­ширяют и дополняют его натуральные возможности, но и трансформируют выс­шие психические функции. Более того, коммуникативные технологии не просто дополняют или расширяют, но и опосред­ствуют психические процессы и отноше­ния людей. В качестве примера возьмем самый популярный в последнее время гаджет – смартфон. Мало какое средство коммуникации так воплощало идею «гибридного смещения» медиа М. Маклюэна. В этом устройстве соединились телефон и телеграф, радио и телевидение, книга и тетрадь, фото- и видеокамера, часы и будильник, кино, калькулятор, дикто­фон, навигатор, игровая приставка, ма­газин для покупок, средство расплаты за них, электронный билет, туристический гид и даже турагентство с авиакассой, компьютер с выходом в интернет и воз­можностью установки любых приложе­ний. Не правда ли, внушающий список? И явно неполный. Возникает резонный вопрос: при чем же здесь высшие психи­ческие функции? Учитывая, что вряд ли можно найти более транспарентный при­мер влияния инструментов на использующего их человека, чем смартфоны – «нательные трансформеры идентичности». Продемонстрируем, как ряд техно­логий, включенных в функции этих гад­жетов, изменяют человека. Вспомним недавнее «аналоговое» прошлое, когда теле­фоны еще были с вращающимися дисками, а в нашей памяти чудесным образом уме­щались минимум пара десятков номе­ров, в то время как сегодня большинство держит в голове в лучшем случае где-то три-четыре номера. А зачем, ведь есть за­писная книжка у телефона – функция па­мяти отдана гаджету и становится ненуж­ной. Еще буквально несколько лет назад студенты переписывали расписание, за­писывали лекции, а сейчас они фотог­рафируют объявления на стене и слайды на занятиях. Утрачиваются навыки письма ровным почерком, так как изме­няется моторика пальцев, зато приобре­тается умение быстрого набора текстов на сравнительно небольшой клавиатуре сенсорного экрана. Не приходилось ли вам наблюдать, как водитель автомашины не планирует когнитивную карту маршру­та, как он смотрит больше не на дорогу, а на стрелку навигатора, как пешеход, не глядя по сторонам, находит свой путь на экране смартфона?

В эру цифровых мобильных техноло­гий утрачивается способность челове­ка к ориентации в пространстве. Здесь можно добавить потерю навыков счета в уме, грамотного письма без помощи автопроверки орфографии или предик­тивной системы набора текстов, воспри­ятия длинных мыслей, чтения «толстых» книг, а главное, видоизменение моделей общения людей между собой. Уже без подробного описания механизмов и де­талей ясно, что современные технологии являются определяющим фактором в трансформации высших психических функций в условиях развития информа­ционного общества.

Причем, имеются в виду именно сов­ременные нам технологии, ведь многие авторы в духе трансгуманистов считают, что трансформация человека впереди, что в будущем произойдет нечто, что полностью преобразует природу человека. Но, как отмечает А.Ш. Тхостов, речь идет «не о научно-фантастическом будущем, а о на­стоящем, том, что уже наступило или на­ступает, а технологии – это не некие еще неясные самим приверженцам трансгума­низма космические усовершенствования или неожиданные открытия, которые во­обще изменят человека, а самые обыден­ные технологии, которыми мы пользу­емся: телевизор, компьютер, калькулятор, ридер, интернет, мобильный телефон, на­вигатор, железные дороги, авиация и пр.» (Тхостов, 2013, С. 186).

Как уже говорилось выше, техно­логии всегда были фактором изменения идентичности человека. Но именно в информационном обществе эти про­цессы набрали не только не виданный ранее масштаб, но и скорость реализа­ции. В ходе жизни одного поколения сменился ряд технологий, принципиаль­но превосходящих предыдущую форму. Сейчас мало кто задумывается, что телега или запряженная повозка были ос­новным видом транспорта с доисториче­ских времен вплоть до второй половины ХХ века. От счетов в магазине, которыми пользовались еще в восьмидесятых годах прошлого века, к калькулятору и далее к компьютерному кассовому аппарату и терминалу для кредиток; от механиче­ской, электрической, электронной пи­шущей машинки к текстовым компью­терным редакторам. От бобинных магнитофонов через кассеты, CD и DVD к Blue-Ray и медиа-плейерам. Человек оказался в ситуации необходимости по­стоянного освоения новых технологий, ведь сам фактор владения и умения поль­зоваться современными технологическими медиумами становится условием об­ретения социального статуса индивида. Тот, кто по каким-либо обстоятельствам не может или не хочет ими пользоваться, вызывает, по меньшей мере, удивление, а в большинстве случаев – обвинение в не­состоятельности или некомпетентности.

Сегодня трудно объективно говорить о технологиях, дать им непредвзятую фи­лософскую и психологическую оценку. Причина этого обусловлена их тоталь­ным вхождением в жизнь человека ин­формационного общества, во вплетении их в обыденность повседневности, в незаметном, но при этом довольно значи­тельном преобразовании образа мыслей, поведения и, в конечном счете, самой идентичности человека. Извечный экзи­стенциальный вопрос соответствия существования и сущности человека пе­реходит в новую ипостась. «Я» индивида информационного общества оказывает­ся неразрывно связано в большей степе­ни, чем когда-либо раннее, со своим тех­нологическим продолжением. Человек становится не только биологическим, социальным, но и технологическим сущест­вом. Рождается HOMO TECHNOLOGICUS. Составной, необходимой, в конечном счете, генетически неотъемлемой частью его сущности становятся беспрестанно совершенствующиеся машины. Человек информационного общества уже неразрывно связан с ними.

Возникает прагматический вопрос: что делать далее в сложившейся непро­стой ситуации? Ответ здесь не может быть однозначным. С одной стороны, не­правильно будет пытаться избавить себя от «умных» машины, с другой – неверно плыть по течению, отрешенно поглажи­вая сенсорный экран смартфона и слу­шая в наушниках МР3 аудио-книгу, сидя в кресле оборудованного Wi-Fi скоростного экспресса. В отношении к техно­логиям нет места ни мрачным проро­чествам, ни восторженному оптимизму. Призывать к отказу от них бессмыслен­но и контрпродуктивно. Мы еще можем их ненавидеть, но уже не можем без них жить. А главное, что необходимо постоянно иметь в виду: не следует закрывать глаза и считать повсеместно и повсед­невно окружающие нас электронные медиа невинными гаджетами. Человек информационного общества, HOMO TECHNOLOGICUS должен быть всегда на­чеку по отношению к соблазнам свер­хтехнологичного машинного мира, дабы не превратиться в его придаток. Для это­го не нужно отворачиваться от преимуществ, которые нам дают технологии, но надо всегда пытаться понять, осознать, что они еще несут нам кроме себя самих. Расширяться возможно лишь до опреде­ленного предела.

* * *

Вопрос о том, сможет ли сделать счаст­ливым человека сращивание с технологи­ями, превращение в киборга, становится ключевым при понимании дальнейших путей развития технологического расширения человека. Не стоит абсолютизиро­вать мысль, что технология – это силок, в который попал «киборгизированный кро­лик», он же HOMO TECHNOLOGICUS, рас­слабленный цифровым опиумом культуры информационного общества, но не следу­ет и отделять мир машин от мира людей, наделяя первый эпитетом «виртуальный», а второй – «реальный», и смешивая все вместе в броском сочетании «виртуаль­ная реальность». Но кроме объективной технологической виртуальности и субъек­тивной человеческой реальности сущест­вует еще элементарная действительность, данность информационного, технологи­чески пронизанного общества, в котором наш мир обречен жить. Интуитивно мы понимаем, что избавление от телевизора, телефона, компьютера – от этих трех апо­столов силы технологического вторжения машин-слуг не приведет нас к искомому балансу равновесия. Скорее всего, осно­вой решения станет следование принципу соразмерности. А сейчас ограничим­ся гипотезой: технологии должны быть соразмерны натуральным возможностям и способностям человека в объективных условиях нашего мира и служить не упро­щению, а развитию человека. Индивиду информационного общества и порожденным им технологиям следует обрести не­кую гармонию, быть может, подобную той, которою имели древние греки. Для них принципы соблюдения меры и «заботы о себе» стали основой сосуществования с телом, полисом и природой (Фуко, 1998). Именно идея соразмерности вдохновила их на создание памятников Древней Гре­ции, которые до сих пор воспринимаются как образец осмысленного единства человека и его творений. Они не подавля­ют. Наследниками гармоничных эллинов стали несоразмерные своим гигантским творениям римляне, подавившие снача­ла все Средиземноморье, а затем и себя. «Греческая душа и римский интеллект … Так различаются культура и цивилизация» (Шпенглер, 1993, С. 164). Сегодня плод культуры западного типа – технологиче­ская зависимость, неся за собой соблазны легкой жизни, стремится распространить­ся в качестве вектора цивилизации на всю неожиданно ставшую обозримой, будто в придуманной М. Маклюэном «глобаль­ной деревне», поверхность земного шара. Массово привитая инъекция неосмыслен­ных технологий убивает самобытность идентичности HOMO TECHNOLOGICUS, и последствия этих трансформаций не должны быть непредсказуемыми.

Статья подготовлена в рамках проекта Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ) «Трансформация высших психических функций в условиях развития информационного общества (культурно-исторический подход)», грант №14-06-00730.

Примечания:

1. Деталь ткацкого станка.

2. Барбес Арман (1809-1870) – французский революционер-демократ; Распай Франсуа Венсан (1794-1878) – деятель республиканского и демокра¬тического движения во Франции; Бланки Луи Огюст (1805-1881) – французский революционер, заговорщик, утопист, коммунист.

3. Впоследствии эта идея получила развитие у М. Маклюэна: «Как произведение технологии, часы представляют собой машину, которая на манер конвейерной линии производит единообразные секунды, минуты и часы. Претерпевая такую единообразную обработку, время отделяется от ритмов человеческого опыта. Короче говоря, механические часы помогают сотворить образ количественно квантифицированного и механиче¬ски управляемого универсума» (Маклюэн, 2003, С. 164).

4. Существует несколько вариантов интерпретации этого высказывания: «средство сообщения есть само сообщение», «средство само есть содер¬жание».

5. Данный термин использовал Питирим Сорокин в русскоязычных работах.

6. Подобно словам и языку, деньги являются хранилищем сообща накопленного труда, умения и опыта ... как письмо интенсифицирует визуаль¬ный аспект речи и порядка, а часы визуально отделяют время от пространства, так и деньги отделяют труд от других социальных функций. Даже сегодня деньги остаются языком для перевода фермерского труда в труд парикмахера, врача, инженера или водопроводчика. Как широ¬кая социальная метафора, мост, или переводчик, деньги в любом сообществе, подобно письму, ускоряют обмен и скрепляют узы взаимозависи¬мости. Они дают огромное пространственное расширение и огромную власть политическим организациям, точно так же, как это делают письмо или календарь. Это действие на расстоянии как в пространстве, так и во времени. В высокоразвитом письменном, фрагментирован¬ном обществе «время – деньги», а деньги – вместилище времени и у силий других людей. (Маклюэн, 2003).

Литература:

Бауман З. Текучая современность. – Санкт-Петербург, 2008.

Емелин В.А. Утрата приватности: идентичность в условиях технологического контроля // Национальный психологический журнал. – 2014. – № 2(14). – С. 19-26. DOI: 10.11621/npj.2014.0203

Емелин В.А., Тхостов А.Ш. Технологические соблазны информационного общества: предел внешних расширений человека // Вопросы философии. – 2010. – № 5.

Емелин В.А., Тхостов А.Ш. Трансформация натуральной географии: технологические и когнитивные карты // Вопросы философии. – 2014. – № 2.

Капп Э., Кунов Г., Нуаре Л., Эспинас А. Роль орудия в развитии человека. – Ленинград, 1925.

Леонтьев А.Н. Деятельность, сознание, личность. – Москва, 1975.

Лосик Г.В. Лемма об антропогенной природе информационных технологий // Наука и инновации. – 2013. – № 5 (123).

Маклюэн М. Понимание медиа. – Москва, 2003.

Маркс К., Энгельс Ф. Полное собрание сочинений. В 50 тт. – Москва, 1955.

Н. Бердяев. Человек и машина. (Проблема социологии и метафизики техники) // Путь. – 1938. – № 38.

Тищенко П.Д. К вопросу о внутреннем смысле inhancement technologies (ET) // Рабочие тетради по биоэтике. Выпуск 19. – Москва, 2014.

Тищенко П.Д. Человек-NBIC машина: истолкование смысла // Рабочие тетради по биоэтике. Выпуск 13. Человек-NBIC машина: исследование метафизических оснований инновационных антропотехнических проектов. – Москва, 2012.

Тхостов А.Ш. Блеск и нищета трансгуманизма // Место и роль гуманизма в будущей цивилизации. – Москва, 2013.

Тхостов А.Ш. Психология телесности. – М., 2002.

Тхостов А.Ш., Емелин В.А. От тамагочи к виртуальному ошейнику: границы нейтральности технологий // Вопросы философии. – 2010. – № 5.

Тхостов А.Ш., Сурнов К.Г. Влияние современных технологий на развитие личности и формирование патологических форм адаптации: обратная сторона социализации // Психологический журнал. – 2005. – Т. 26. – № 6.

Флоренский П.А. Органопроекция // Русский космизм: антология философской мысли. – Москва, 1993.

Фрейд З. Недовольство культурой. – Москва, 1992.

Фуко М. Забота о себе. – Киев, 1998.

Шпенглер О. Закат Европы. – Москва, 1993.

Карр Е. Grundlinien einer Philosophie der Technik. – Westermann, 1877.