Проблемы психологического восприятия пространства и времени в историческом процессе

Миньяр-Белоручев Константин Валерьевич Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова

История не существует вне време­ни и пространства. Простран­ство обеспечивает физическую локализацию исторических процессов, которые, в свою очередь, протекают во времени. При этом, если пространство характеризует протяженность и струк­турность материи, сосуществование и взаимодействие ее элементов, то вре­мя выражает длительность существова­ния материи, последовательность смены состояний в изменении и развитии всех материальных систем. Отличительными чертами пространства и времени являются незамкнутость (открытость), понимаемая как способность непрерывно пе­реходить в пространственно-временные характеристики других систем, и нали­чие двух аспектов: внешнего (объединяющего пространственно-временные ха­рактеристики различных материальных систем) и внутреннего (в рамках кото­рого пространство и время как катего­рии, которыми оперирует историческая наука, могут существенно отличаться от аналогичных характеристик других ма­териальных систем).

Кардинальные изменения в восприя­тии пространственно-временного фак­тора в рамках развития европейской (западной) цивилизации датируются эпохой Великих географических откры­тий, главным результатом которых ста­ло расширение ойкумены (понимаемой как мир западной цивилизации). К уже известному Старому свету, который Ге­гель относил к «арене всемирной истории», прибавился Новый свет. «Название Новый мир объясняется тем, что Амери­ка и Австралия стали известны нам лишь впоследствии», писал Гегель в «Лекциях по философии истории» (Гегель, 1993, С. 127). Однако, продолжает немецкий философ, «эти части света новы не толь­ко относительно, но и вообще, по все­му их физическому и духовному харак­теру» (там же, С. 127). За расширением известного европейцам мира шло вклю­чение открываемых территорий в ор­биту западной цивилизации (прямое или косвенное), что выводило на новый уровень процесс, который Арнольд Той­нби обозначил в качестве «всемирной вестернизации» (Тойнби, 2006, С. 162). Открытие европейцами новых земель оз­начало расширение пространства евро­пейской (западной) цивилизации – как за счет территорий, напрямую вошед­ших в сферу контроля европейских го­сударств, так и за счет формирования контактной зоны с иными не-западны­ми цивилизациями. При этом, освоение европейцами заморских территорий и столкновение интересов, к которым вело указанное освоение, означали форми­рование нового аспекта в отношениях между европейскими государствами – колониального. При создании первой системы международных отношений в 1648 г. европейские колонии вошли в состав данной системы на правах пери­ферии, в то время как не-западные циви­лизации, с которыми европейцы вступа­ли в контакт, остались за ее пределами. Начавшийся с Великих географических открытий процесс освоения простран­ства был завершен на рубеже XIX-XX вв., что ознаменовалось завершением колониального раздела мира между ведущими государствами эпохи.

В XIX в. берет начало еще один гло­бальный процесс, охвативший различ­ные стороны жизни человеческого об­щества и продолжающийся до сих пор. В рамках этого процесса изменение пространственно-временных характе­ристик оказало существенное влияние на развитие человеческого общества. Речь идет о психологическом феноме­не так называемого «сжатия пространст­ва» и «ускорения времени», основу кото­рых заложили транспортная революция и революция средств связи. Общий итог изменений в указанных сферах заключа­ется в том, что при сохранении прежних линейных размеров пространства и ско­рости течения времени перемещение физических объектов и передача ин­формации требуют все меньше времени. В результате, с точки зрения психоло­гического восприятия отдельных инди­видов и социума в целом, пространство «сжимается», а время «ускоряется». Пер­вую и наиболее яркую иллюстрацию данного процесса можно найти в рома­не Жюля Верна «Вокруг света за восемь­десят дней», написанном в 1872 г.

Сложно переоценить значение изме­нений транспорта и средств связи для сферы взаимодействия государств на международной арене. Дипломаты по­лучили возможность в режиме реально­го времени согласовывать свои позиции на переговорах с пославшими их пра­вительствами. Резко возросла скорость перемещения войск и их снабжения. Изменилась концепция безопасности: с развитием авиации Атлантический океан перестал восприниматься в ка­честве непреодолимого барьера, отде­ляющего Соединенные Штаты от ев­ропейских конфликтов, а появление межконтинентальных баллистических ракет сделало уязвимой для удара лю­бую точку земного шара. Одновре­менно снижается продолжительность и повышается интенсивность военных конфликтов. Если в XVII-XVIII вв. Войны продолжались годами и десятилетиями (что находило отражение в их названи­ях), то во второй половине XX в. и на­чале XXI в. в большинстве случаев речь идет о неделях или даже днях (Шестид­невная война 1967 г., Пятидневная война 2008 г.). А при расчетах конфликта с ис­пользованием ядерного оружия на сче­ту оказывается каждая минута. Столь же активно возрастает интенсивность меж­дународного дипломатического взаи­модействия. Достаточно сказать, что личные встречи и переговоры глав го­сударств из нетривиальных событий превращаются в обыденную практику, а в период кризисов время, выделенное на принятие решений, стремится к нулю.

Теоретическое осмысление роли про­странственного фактора в развитии го­сударств и обществ и их взаимодействия предлагается в различных геополитиче­ских и политико-географических концепциях и теориях. Представление о географическом факторе, как об осно­вополагающем элементе международ­ных отношений, лучше всего выразил американский геополитик и политолог Н. Спайкмен (Спикмэн) в 1942 г. в своей работе «Стратегия Америки в мировой политике»: «География является самым фундаментальным фактором во внешней политике государства, потому что этот фактор – самый постоянный. Министры приходят и уходят, умирают даже дикта­торы, но цепи гор остаются непоколеби­мыми» (Spykman, 2007, С. 41).

Пространство, с точки зрения геопо­литики, выполняет следующие базовые функции:

1. место физического существования го­сударства;

2. объект притязаний в отношениях между государствами;

3. среда взаимодействия между государ­ствами (место ведения военных дей­ствий);

4. линии коммуникаций.

Двумя основными видами простран­ства, выделяемыми в геополитике, явля­ются суша и море. Суша – пространст­во существования государства, место, где располагается его территория. Море – пространство коммуникаций, обеспечи­вающее связь между территориями, на­ходящимися в разных концах Земно­го шара, при условии наличия выхода к мировому океану. Во второй половине XX-начале XXI вв. человечество активно осваивает новые виды пространства – воздушное, околоземное космическое и информационное, которые, как и море, являются пространствами коммуникаций.

Территория – это базовая характери­стика любого государства. Не существу­ет государств без территории, равно как и территорий, не принадлежащих ни од­ному государству (за исключением Ан­тарктиды, имеющей особый международ­ный статус по договору 1959 г.). Немецкий юрист и правовед Г. Еллинек в своей рабо­те «Общее учение о государстве» (1900) предложил три критерия, на основании которых можно судить о существовании государства: наличие определенной тер­ритории, постоянного населения и соб­ственного правительства (Еллинек, 1908, С. 286-316). Конвенция Монтевидео (1933) добавила к ним способность вступать в отношения с другими государствами. Суша поделена между государствами без остатка и, таким образом, является фраг­ментированной и фрагментарной, что лучше всего подтверждает простой взгляд на политическую карту мира, как на ло­скутное одеяло.

Конвенция ООН по морскому праву 1982 г. устанавливает разделение мор­ского пространства на зоны (внутрен­ние воды, архипелажные воды, терри­ториальные воды, прилежащая зона, эксклюзивная экономическая зона, кон­тинентальный шельф, открытое море) и определяет общие рамки режима использования указанных зон. Сувере­нитет над экономическими ресурсами (биомассой и недрами) закреплен ме­ждународным правом за прибрежны­ми государствами на достаточно боль­шом удалении от берега (эксклюзивная экономическая зона, континентальный шельф). Море в качестве пространства коммуникаций, напротив, нераздельно – морская поверхность за пределом две­надцатимильной зоны (территориаль­ные воды, рассматриваемые как часть государственной территории) в равной степени открыта для судоходства всех стран. В соответствии с нормами меж­дународного права проливы, использу­емые для международного судоходства, должны быть открыты для транзитного прохода, в том числе, для военных судов и летальных аппаратов. Специальные соглашения могут регулировать статус отдельных проливов (например, кон­венция Монтре о режиме Черноморских проливов, 1936). Нейтральный статус имеют важнейшие рукотворные каналы (Суэцкий, Панамский, Кильский).

При этом, формальное равенство в использовании поверхности моря сочетается с достаточно жесткой неформальной иерархией, определя­ющей контроль над мировыми водны­ми пространствами. Ключевым эле­ментом контроля является морская мощь. Согласно формуле, предложен­ной в конце XIX в. американским мор­ским историком и одним из основате­лей американской школы геополитики А. Мэхэном, морская мощь складывает­ся из трех компонентов: военно-мор­ского флота, торгового флота и военно-морских баз (Мэхэн, 2002, С. 39-40). Значимость контроля над морем осо­бенно явно проявлялась в периоды гло­бальных конфликтов и противостояний (Первая и Вторая мировые войны, «хо­лодная война»), когда владение морем означало возможность мобилизации ре­сурсов всего остального мира для борь­бы со своими противниками, а также ор­ганизации блокады территории с моря и вдоль береговых линий, ведущей к стратегическому истощению врага («стратегия анаконды»).

С момента возникновения государств и даже протогосударственных образо­ваний территория являлась важнейшим объектом межгосударственных отно­шений. Борьба за контроль над территориями в форме экспансии или про­тиводействия экспансии составляла ключевую часть международного про­цесса и являлась одной из основных причин вооруженных конфликтов. Территория, как отмечал основоположник геополитики и политической географии Ф. Ратцель в конце XIX в., является «ме­рилом политической силы и предметом вожделений, на который направлены усилия государства». При этом Ратцель утверждал, что «территория государст­ва не является четко определенным про­странством, фиксированным на все вре­мена» (Ratzel, 1986, С. 351), и что «форма и размеры государства зависят от его жителей, в движении которых, проявляющихся посредством роста или умень­шения территории, оно участвует» (там же, С. 360). Другой классик геополитики, шведский исследователь Р. Челлен в на­чале XX в. предлагал строить анализ геополитической мощи государства, исходя из соответствия следующим трем крите­риям контроля над пространством: на­личие обширных территориальных вла­дений (расширение), сопряженность территориальных владений (террито­риальная монолитность) и господство в так называемом пространстве коммуни­каций (свобода передвижения) (Holdar, 1992, С. 312).

Освоение государством террито­рий осуществляется в форме экспан­сии, объектом которой может являть­ся как международно-политическая, так и физико-географическая среда. В пер­вом случае речь идет о присоединении, подчинении или охвате в какой-либо иной форме новых для государства тер­риторий (внешняя экспансия). Второй – подразумевает хозяйственное освое­ние уже имеющихся территориальных массивов (внутренняя экспансия). Оба уровня экспансии тесно связаны – не­достаточно просто присоединить тер­ритории, их надо еще освоить: заселить, ввести в хозяйственный оборот, обеспе­чить транспортную связность. Малоза­селенные и малоосвоенные в хозяйст­венном плане территории, формально принадлежащие какому-либо государст­ву, могут легко стать объектом притяза­ния соседних стран (Миньяр-Белоручев, 2009, 2010).

Выступая в качестве объекта притя­заний различных государств, террито­рии существенно различаются по своей ценности и привлекательности. С одной стороны, находятся области, являющи­еся ареной постоянного соперничества и с завидной регулярностью переходящие из рук в руки, с другой – районы, долгое время остающиеся вне сферы присталь­ного международного интереса. Цен­ность конкретной территории зависит от множества факторов и может сущест­венно изменяться во времени, в том чи­сле, в силу изменения расстановки сил на международной арене и научно-техниче­ского прогресса. При этом, необходимо различать ценность абсолютную и относительную – уровень привлекательности одной и той же территории в один и тот же момент времени для разных государств может существенно различаться. Цен­ность территории определяют следующие факторы:

1. особенности географического и ге­ополитического положения – наи­большей привлекательностью традиционно обладают морские побережья и течения крупных рек (особенно их устья), острова и проливы, господст­вующие над линиями морских коммуникаций, районы, являющиеся перекрестками сухопутных линий коммуникаций (торговых и стратеги­ческих путей);

2. наличие ценных ресурсов – полезных ископаемых, биоресурсов, развитой промышленности, человеческих ре­сурсов;

3. этнический состав населения.

Данный список не является исчерпы­вающим. В качестве примеров достаточ­но вспомнить войны России за выход к морю, а также борьбу нашей страны за воссоединение с украинскими и бело­русскими землями, франко-германское соперничество из-за Эльзаса и Лотарин­гии, американо-мексиканскую войну 1846-1848 гг. из-за Техаса и Калифорнии и неутихающие конфликты из-за нефте­носных районов в различных уголках нашей планеты.

Важнейшим направлением террито­риального взаимодействия государств со времени Великих географических от­крытий стало соперничество за освое­ние открываемых территорий: борьба за колониальный раздел и передел мира. Колониальный вопрос традиционно за­нимал одно из центральных мест в от­ношениях между государствами. Стол­кновения в колониях и соперничество из-за колоний могли служить и служили поводом и даже причиной крупных кон­фликтов.

Первая официальная разграничи­тельная линия, обозначающая раздел мира, была проведена в Атлантическом океане между Испанией и Португали­ей на расстоянии 370 лиг к западу от островов Зеленого мыса (Тордесильяс­ский договор, 1494). Сарагосский до­говор (1529) установил аналогичную линию разграничения в Тихом океане, которая прошла на расстоянии 297,5 лиг к востоку от Молуккских островов, за­вершив раздел земного шара между иберийскими державами. Этот раздел был освещен Римом, а еще ранее Рим­ские папы своими буллами зарезерви­ровали определенные части земного шара за Португалией (1481) и Испани­ей (1493), вызвал недовольство других европейских держав, чьи интересы не были учтены. Так, французскому коро­лю Франциску I приписывают следую­щие слова: «Солнце светит для меня так­же как и для всех остальных. Покажите мне то место в завещании Адама, кото­рое лишало бы меня доли на владение миром» (Arciniegas, 2003, Р. 118). Ли­дирующие позиции, которые Испания и Португалия заняли в колониальной гонке, были связаны с тем, что в осно­ве колониального раздела мира лежали принципы первооткрывания, исследова­ния и освоения новых территорий. Од­нако очень скоро иберийским державам пришлось столкнуться с вызовом со сто­роны новых колониальных держав: Анг­лии, Франции и Нидерландов – борьба за колониальный передел мира началась задолго до завершения его раздела, по­скольку внимание разных держав при­влекали одни и те же (наиболее ценные) территории.

Историческое время не обязательно совпадает со временем хронологиче­ским. Хорошо известно, что Столетняя война длилась 116 лет (1337-1453). Ши­рокое распространение получили вве­денные Э. Хобсбаумом понятия «долгий XIX век» и «короткий XX век». Первый из них продолжался с 1789 по 1914 гг. (и подразделялся на три части: «эпоху революций» 1789-1848, «эпоху капита­ла» 1848-1875, «эпоху империй», 1875- 1914), а второй – ограничивался пе­риодом с 1914 по 1991 гг. Существуют и альтернативные трактовки, согласно ко­торым, «коротким» может оказаться XIX век (от Венского конгресса 1814/1815 г. до американо-испанской войны 1898 г.), а «долгим» – XX век, захватывающий вторую половину XIX столетия (Хобсбаум, 2004, С. 7; Остерхаммель, 2001, С. 23; Арриги, 2006, С. 33). Важным фактором является так называемое психологиче­ское время – представление о характе­ре отношений между прошедшими, на­стоящими и предстоящими событиями, а также категория восприятия времени и временных интервалов, в рамках которых происходят те или иные историче­ские события (Головаха,1984, С. 4-5).

Время задает хронологические рам­ки исторического процесса, одновре­менно определяясь через цикличность и линейность. Цикличность проявляется в сезонным характере ведения военных кампаний, циклический характер имеют международные экономические процес­сы, смена и развитие государственно- политических систем и систем междуна­родных отношений. Линейность – это движение вперед, развитие от просто­го к сложному, которое проявляется в научно-технический прогрессе, совер­шенствовании и развитии социальных, политических, международных систем, развитии мировой экономики.

Актуальность теоретического осмы­сления временного измерения истори­ческих процессов явилась предпосылкой разработки концепций хронополитики. «Изучение длинных циклов – это изуче­ние ритма глобальной политики. Прежде всего, оно имеет отношение к временно­му измерению политического процесса и степени, в которой этот процесс изме­няется во времени. Так как оно сосредо­точено на времени, это изучение принад­лежит полю, которое может быть названо “хронополитикой”, но, поскольку в пер­вую очередь оно имеет дело с крупномас­штабными системами, полным названи­ем может быть “хрономакрополитика” (изучение ритмов крупномасштабных политических систем)». Это утвержда­ет американский политолог Д. Модель­ски, который в середине 1980-х гг. дал научное обоснование данному концепту. «Систематическое изучение временной привязки основных поворотных точек в истории глобальной политики имеет особую значимость для исследований по международным отношениям, – продол­жает он, – поскольку ключевые междуна­родные процессы, такие как война и мир, мировое лидерство, союзы, институцио­нальные изменения и глобализация по своей природе имеют большую длитель­ность и их изучение требует тщательной локализации в пространстве и времени» (Modelski, 1987, Р. 1-2).

Эволюцию временного измерения исторических процессов можно проил­люстрировать через смену систем меж­дународных отношений. Несмотря на то, что системы могут иметь различ­ную продолжительность: самая длинная просуществовала более ста сорока лет (Вестфальская система), а самая корот­кая (Версальско-Вашингтонская систе­ма) – менее двух десятилетий, все они развиваются по единой схеме, прохо­дя через стадии становления, консоли­дации, стабильного развития, кризиса и распада (Основы общей теории…, 2009, С. 60-78).

Большую роль в развитии человече­ского общества играют экономические, военные и дипломатические факторы. В связи с этим вполне естественным пред­ставляется стремление выделить долгов­ременные экономические, военные и ди­пломатические тренды и сгруппировать их в циклы. Очевидная сложность заклю­чается в том, что в рамках данного под­хода одной и той же событийной канве могут быть приписаны разные органи­зующие ее сюжеты, в результате чего вы­деляемые различными авторами циклы (даже на основании сходных критериев) могут существенно различаться.

Наибольшую известность имеет кон­цепция больших экономических ци­клов, разрабатывать которую впервые начал российский экономист Н.Д. Кон­дратьев в начале XX в., а продолжили исследователи по всему миру. На осно­ве анализа долговременных изменений экономической конъюнктуры с конца XVIII в. Кондратьев выделил экономи­ческие циклы продолжительностью 48- 55 лет, каждый из которых включает две последовательные волны: повышатель­ную и понижательную. Первый большой цикл Кондратьева охватывал период с к. 1780-н.1790-хх гг. до 1844-1851 гг. Второй большой цикл продолжался с 1844-1851 гг. по 1890-1896 гг. Третий – охватывал период с 1890-1896 гг. до 1941-1945 гг. И, наконец, повышательная волна четвертого большого цикл про­должалась с 1941-1945 гг. до 1966-1974 гг., после чего ей на смену пришла новая понижательная волна, ориентировочно продолжавшаяся до середины 1980-х гг. (Коротаев, 2010, С. 189-224). Дискуссии о периодизации больших циклов и со­ставляющих их волн во второй полови­не XX – начале XXI вв. продолжаются.

Американский политолог К. Райт в работе «Исследование войны» (1942) выделил четыре периода в развитии во­енных технологий:

1. период первичного усвоения огне­стрельного оружия и религиозных войн – 1450-1648;

2. период профессиональных армий и династических войн – 1648-1789;

3. период войн индустриализации и на­ционализма – 1789-1914;

4. период господства авиации и тоталь­ных войн – с 1914 г.

Кроме того, Райт обратил внимание на то, что с регулярностью в пятьде­сят-шестьдесят лет происходит всплеск военных конфликтов, перемежающих­ся периодами относительного зати­шья. Пиковые точки, по мнению Райта, приходятся на следующие конфликты: война за испанское наследство (1701- 1714); Семилетняя война (1756-1763); наполеоновские войны (1795-1815); цикл военных конфликтов 1853-1871 гг. (от Крымской войны до франко-прус­ской); Первая и Вторая мировые войны (1914-1945). Райт также отмечал, что ка­ждые сто-сто двадцать лет наблюдаются всплески повышенной интенсивности (война за испанское наследство, напо­леоновские войны, две мировые войны), а общая тенденция заключается в повы­шении интенсивности конфликтов во времени (Wright, 1942, С. 293-294).

А. Тойнби в девятом томе «Постиже­ния истории» (1954) выделил циклы так называемых «великих войн», каждая из которых охватывает период в 100-120 лет. Каждый цикл состоит из пяти эта­пов:

1. прелюдия войны;

2. великая война как таковая;

3. время передышки;

4. дополнительные войны (эпилог);

5. всеобщий мир.

Первый этап не является обязатель­ным и, как правило, накладывается на заключительный этап предшествующего цикла. В соответствии с предложенной классификацией Тойнби обозначил следующие циклы:

• «увертюра» или неполный цикл (1494- 1568);

• первый регулярный цикл (1568-1672);

• второй регулярный цикл (1672-1792);

• третий регулярный цикл (1792-1914);

• четвертый цикл (с 1914 г.).

При этом у Тойнби период между 1848 и 1871 г. рассматривается как эпи­лог наполеоновских войн, а Вторая ми­ровая война – как эпилог Первой миро­вой (Toynbee, 1954, С. 255, 326).

Значительное количество хронопо­литических концепций, получивших широкое распространение на рубеже 1970-1980-х гг., выстраиваются вокруг циклов лидерства, состоящих из пери­ода глобальной войны и следующего за ним периода господства победившей в этом конфликте державы. Д. Модель­ски выделяет пять периодов глобальных войн, открывавших эру господства побе­дителя:

1. 1494-1516 – Португалия;

2. 1580-1609 – Нидерланды;

3. 1688-1713 – Великобритания (первая гегемония);

4. 1792-1815 – Великобритания (вторая гегемония);

5. 1914-1945 – США.

Цикл лидерства у Модельски состо­ит из четырех фаз: глобальная война; собственно гегемония; потеря легитим­ности; потеря лидерства (Flint, 2006, С. 37). Несколько иную схему предлагает американский социолог И. Валлерстайн (1983) – один из основателей мироси­стемного подхода. Он выделяет три глобальных конфликта: Тридцатилетняя война – 1618-1848; французские революционные и наполеоновские войны – 1792-1815; Первая и Вторая мировые войны – 1914-1945. За ними следовали эпохи гегемонии держав, сумевших за время этих конфликтов установить свое лидерство: Нидерланды – 1625-1672; Великобритания – 1815-1873; США – 1945- 1967. (Wallerstein, 1984, С. 41-42).

Американский политолог Д. Голдстейн в конце 1980-х гг. предложил следующую хронополитическую схему крупных по­литико-экономических эпох, продол­жительностью от 130 до 180 лет. Каждая эпоха завершается глобальным конфлик­том, длительностью от двух до трех десятилетий, обозначающим коренную пере­стройку существующей международной политической и экономической систем. Решающую роль в формировании новой системы играет государство, вышедшее из глобального конфликта с наименьши­ми потерями и укрепившее свое эконо­мическое положение (в том числе, за счет своих союзников). Схема Голдстейна выглядит следующим образом (в скобках указаны годы глобального конфликта, за­вершающего каждую эпоху): первая эпо­ха – 1495-1648 (1618-1648); вторая эпоха – 1648-1815 (1893-1815); третья эпоха – 1815-1945 (1914-1945); четвертая эпоха – с 1945 г. (Goldstein, 1988, С. 242).

Стоит остановиться на концепци­ях циклического чередования фаз во внешней политике отдельных государств. Наиболее изученными в данном плане являются Соединенные Штаты и Великобритания. В начале 1950-х гг. Ф. Клинберг выделил чередование ин­тровертной и экстравертной фаз во внешней политике США (продолжитель­ностью в двадцать-тридцать лет). Пер­вая из них характеризуется замкнутой, осторожной внешней политикой, ори­ентированной, в первую очередь, на со­хранении достигнутого, в то время как отличительными чертами второй высту­пают активная внешнеполитическая по­зиция, готовность осуществлять сило­вое давление на внешнеполитических контрагентов. Интровертная фаза, по мнению Клинберга, приходилась на сле­дующие периоды: 1789-1797, 1824-1843, 1871-1890, 1919-1940 гг. В то время как экстравертная фаза реализовывалась в 1798-1823, 1844-1870, 1891-1918, 1941- 1950 гг. (Klingberg, 1952, С. 239-240, 254).

В начале 1970-х годов Д. Наменвирт предложил четырехчастную схему пери­одов внешней политики государства, вы­делив следующие сменяющие друг друга фазы: «местническая» (иначе фаза за­мкнутости), прогрессивная, космополи­тическая, консервативная (Namenwirth, 1973, С. 681-683). Разработку данной проблематики он продолжил совместно с Р. Уэбером. При этом консервативная фаза и фаза замкнутости у Наменвирта и Уэбера соответствуют экстравертной фазе Клинберга, а прогрессивная и кос­мополитическая – интровертной фазе. Схожую идею чередования либеральных и консервативных периодов в политиче­ской истории США выдвинул в середине 1980-х гг. американский историк А. Шле­зингер (Шлезингер, 1992, С. 41-76).

Представители французской школы «Анналов» выдвинули тезис, что скорость протекания истории определяется скоро­стью информационного обмена. С этим утверждением трудно не согласиться, од­нако не меньшую значимость имеет ско­рость перемещение физических объектов: людей и товаров. Временной фактор игра­ет ключевую роль в процессе обеспечения коммуникационной связи – размеры эф­фективного существования как отдельно­го государства, так и более крупных обра­зований: военно-политических блоков, экономических союзов и объединений, систем международных отношений на­прямую зависит от скорости перемеще­ния людей, товаров и информации.

Существует множество случаев, ког­да пространственный фактор опосредо­ван фактором времени – значение име­ет не линейное расстояние как таковое, а то время, которое требуется для его преодоления или для обмена информацией. Из этого вытекает возможность (а подчас даже необходимость) измерения рассто­яния через временны́е издержки, тре­бующиеся для его преодоления. Однако столь же верным является обратная сто­рона уравнения – физическое освоение пространства (строительство железных и автомобильных дорог, аэродромной сети, прокладка телеграфных, телефон­ных и оптоволоконных линий) оптими­зирует временные издержки. При этом значительную ценность будет иметь как статическое, так и динамическое срав­нение указанных издержек. Так, физи­чески более близкая территория, обла­дающая отрицательной транспортной и информационной связностью, оказыва­ется гораздо более «удаленной», нежели физически более далекая точка, с кото­рой налажены соответствующие каналы  коммуникаций. Использование естест­венных водных артерий делало далекие территории «близкими» по сравнению с континентально-сопряженными мас­сивами (особенно до начала массового строительства каналов и железнодорож­ного строительства). Изменение указан­ных издержек во времени связано с уже упоминавшимися транспортной револю­цией и революцией средств связи.

Как правило, наиболее устойчивые ка­налы коммуникаций устанавливались меж­ду столицами иностранных государств, которые оказывались в гораздо большей доступности (транспортной и инфор­мационной), чем отдельные части своей собственной страны. Скорость информа­ционных и транспортных потоков имеет большее значение для удаленных районов, расположенных ближе к центру другого государства, нежели к своего, и потенци­ально (а зачастую и реально) попадающих в зону иностранного притяжения. Ответ на данный пространственный вызов мо­жет быть дан только за счет развития ком­муникационной связи с подобными тер­риториями. Для России с ее необъятными пространствами данный вопрос всегда был особенно актуален, особенно – для россий­ского Дальнего Востока.

Выводы.

Изучение прошлого невозможно без его привязки к пространственным и временным факторам и категориям. При этом значение имеют не только внеш­ние (линейное пространство и хронологическое время), но и внутренние (темпоральный аспект восприятия про­странства и психологическое время) ха­рактеристики пространства и времени. Наиболее ярко это проявляется через так называемое «сжатие пространства» и «ускорение времени», основу которых заложили транспортная революция и революция средств связи.

Список литературы:

Арриги Д. Долгий двадцатый век. Деньги, власть и истоки нашего времени / Д. Арриги. – Москва : Территория будущего, 2006. – 472 c.

Гегель Г. Лекции по философии истории / Г. Гегель. – Санкт-Петербург : Наука, 1993. – 480 с.

Головаха Е.И. Психологическое время личности / Е.И. Головаха, А.А. Кроник. – Киев: Наукова думка, 1984. – 209 с.

Еллинек Г. Общее учение о государстве / Г. Еллинек. – Санкт-Петербург : Изд. юрид. кн. магазина Н.К. Мартынова, 1908. – 626 с.

Коротаев А.В. Кондратьевские волны в мировой экономической динамике / А.В. Коротаев, С.В. Ципель // Системный мониторинг. Глобальное и региональное развитие. – Москва : Либроком/URSS, 2010. – C. 189-229.

Миньяр-Белоручев К.В. Власть пространства и власть над пространством: территориальный рост США и России в XIX в. / К.В. Миньяр- Белоручев // Власть. Общенациональный политический журнал. – 2010. – № 5. – С. 121-125.

Миньяр-Белоручев К.В. Методологические основы изучения феномена экспансии (на материале экспансии США XIX в.) / К.В. Миньяр- Белоручев // Вестник Томского государственного университета. – 2011 – № 346. – С. 77-82.

Миньяр-Белоручев К.В. Территориальная экспансия и развитие США в XIX в. / К.В. Миньяр-Белоручев // Вестник Челябинского государственного университета. Научный журнал. – 2009. – № 41. История (Вып. 38). – С. 123-133.

Мэхэн А.Т. Влияние морской силы на историю 1660-1783 / А.Т. Мэхэн. – Санкт-Петербург : Terra Fantastica, 2002. – 634 с.

Основы общей теории международных отношений. – Москва : Изд-во Моск. ун-та, 2009. – 592 с.

Остерхаммель Ю. Трансформация мира: история XIX века. Главы из книги / Ю. Остерхаммель // Ab Imperio. – 2011. – № 3. – С. 21-139.

Тойнби А. Постижение истории / А. Тойнби. – Москва : Айрис-Пресс, 2006. – 640 с.

Хобсбаум Э. Эпоха крайностей : короткий двадцатый век (1914–1991) / Э. Хобсбаум. – Москва : Независимая Газета, 2004. – 632 с.

Шлезингер А. Циклы американской истории / А. Шлезингер. – Москва : Прогресс ; Прогресс-Академия, 1992. – 688 с.

Arciniegas G. Caribbean, Sea of the New World. Princeton. – NJ: Markus Wiener Publishers, Inc., 2003. – 520 p.

Flint C. Introduction to Geopolitics. – New York: Routledge, 2006. – 237 p.

Goldstein J.S. Long Cycles: Prosperity and War in the Modern Age. – New Haven, Conn. Yale University Press, 1988. – 433 p.

Holdar S. The Ideal State and the Power of Geography. The Life-Work of Rudolf Kjellen // Political Geography. – 1992. – Vol. 11. – No. 3. – P. 307-323.

Klingberg F.L. The Historical Alternation of Moods in American Foreign Policy // World Politics. – 1952. – Vol. Iss. 2. – P. 239-273.

Modelski G. The Study of Long Cycles // Exploring Long Cycles. Boulder, Co.: L. Rienner Publishers, 1987. – P. 1-15.

Namenwirth J.Z. Wheels of Time and the Interdependence of Value Change in America // Journal of Interdisciplinary History. – 1973. – Vol. 3. – No. 4. Spring. – P. 649-683.

Ratzel F. The Territorial Growth of States // Scottish Geographical Magazine. – 1896. – Vol. XII. – No. 7. – P. 351-361.

Spykman N.J. America’s Strategy in World Politics: The United States and the Balance of Power. – New Brunswick, NJ: Transaction Publishers, 2007. – 500 p.

Toynbee A.J. A Study of History. Vol. 9. – London: Oxford University Press, 1954. – 759 p.

Wallerstein I. The Politics of the World-Economy: The States, the Movements and the Civilizations. – New York: Cambridge University Press, 1984. – 191 p.

Wright Q. A Study of War. Vol. 1-2. – Chicago: University of Chicago Press, 1942. – Vol. 1. – 678 p.