Роль социокультурных факторов в формировании отношения к экстремизму среди школьников Москвы и Риги

Собкин Владимир Самуилович Федеральный научный центр психологических и междисциплинарных исследований

Мкртычян Арег Артавазович Институт социологии образования РАО

Сегодня наблюдается рост попу­лярности экстремистских взглядов в самых разнообразных сфе­рах подростковой субкультуры. Это обусловлено многими факторами. Сре­ди основных можно отметить: фактиче­ское отсутствие социальных программ поддержки и занятости молодежи, уси­ливающееся расслоение общества, куль­турная маргинализация; активность на­ционалистически ориентированных организаций, трансляция экстремист­ских образцов поведения в СМИ. Важную роль играют и социально-психологиче­ские факторы: ценностно-норматив­ная неопределенность и, в тоже время, политический максимализм, которые в сочетании с процессами групповой идентификации, создают почву для формирования экстремистских настроений среди молодежи (Собкин, 1997; Чупров, Зубков, 2009).

Отношение к экстремизму среди под­ростков представляет особый интерес. Данный возраст - это один из наиболее значимых периодов для становления личности, формирования ее ценност­ных ориентаций, морально-нравствен­ных принципов и освоения различных форм социального поведения (Блонс­кий, 1964; Божович, 1968; Выготский, 1929). Одной из важных особенностей подросткового возраста, наряду с нигилизмом и максимализмом, является стремление к независимости. В силу это­го, различные протестные формы пове­дения воспринимаются как особые спо­собы проявления взрослости. Вместе с тем, желание выразить протест способ­но оказать влияние на принятие девиан­тных форм поведения, трансформируя само отношение подростка к насилию (Собкин, 2003).

Отношение подростков к экстремиз­му может быть рассмотрено в разных контекстах.

Во-первых, отношение к экстремиз­му предполагает определенную степень информированности об экстремист­ских организациях, включая и возмож­ный личный опыт взаимодействия с их членами. Поэтому, в качестве одного из важных аспектов исследования отноше­ния школьников к экстремизму следует выделить распространенность в микро­социуме подростка контактов с людьми, придерживающимися экстремистской идеологии.

Во-вторых, отношение школьников к экстремизму может проявляться на разных уровнях легитимизации наси­лия: на уровне личностного принятия или непринятая, на уровне допустимо­сти социальной нормы, на уровне оце­нок существующей государственной по­литики в отношении экстремистских организаций. В связи с этим заметим, что оценка школьниками санкций в от­ношении экстремизма - это своеобраз­ный индикатор отношения подростков и молодежи к проблеме легитимизации насилия в целом.

На основании изизложенных выше общих представлений, нами была раз­работана программа социологического исследования, которая учитывает ана­лиз влияния следующих факторов: микросоциального окружения, возрастных и социально-стратификационных ха­рактеристик; принадлежности к наци­ональному большинству или меньшин­ству. Последний аспект представляет

особый интерес, поскольку экстремист­ские проявления часто основаны на межнациональных отношениях. В связи с этим, программой исследования было предусмотрено проведение специаль­ного кросскультурного опроса учащих­ся Москвы и Риги. При этом учащих­ся русскоязычных школ в Риге можно рассматривать как особую подвыборку представителей национального мень­шинства, что представляет особый ин­терес при сравнении их с учащимися латышских общеобразовательных школ и московскими школьниками.

Исследование было проведено в 2010 году Институтом социологии образова­ния РАО совместно с Рижской академией педагогики и управления образовани­ем. С помощью специально разработан­ной нами анкеты было опрошено 993 учащихся 9-х и 11-х классов московских общеобразовательных школ, 964 русскоязычных учащихся 9-х и 12-х классов школ в Риге (в статье эта выборка будет обозначена как «русские») и 975 учащихся 9-х и 12-х классов общеобразователь­ных латышских школ (в статье эта выбор­ка будет обозначена как «латыши»).

Проявление экстремизма в микросоциальном окружении подростка

Очевидно, что личный опыт обще­ния или прямого членства в экстремист­ских организациях во многом определя­ет специфику отношения к экстремизму. Исходя из этого, респондентам предла­гался вопрос: «Знакомы ли Вы с экстремистскими молодежными организация­ми?». Предложенные варианты ответов позволяют выявить как непосредствен­ное членство, так и распространенность контактов с людьми, придерживающи­мися экстремистской идеологии. Рас­пределение вариантов ответов на этот вопрос приведено в таблице 1.

Таблица 1. Распределение ответов подростков Москвы и Риги относительно их знакомства с экстремистскими молодежными организациями (%)

Как видно из таблицы 1, большинство подростков отмечает, что они «не знако­мы» лично с экстремистскими организациями. Причем, доля подобных ответов московских подростков существенно ниже, нежели рижских. Косвенно это может служить показателем активности самих экстремистских организаций на территории России.

В рамках нашего анализа особый ин­терес представляет сопоставление отве­тов латышских и русских школьников, проживающих в Риге. Среди русских ре­спондентов доля отметивших свою не­посредственную включенность в деятельность экстремистских организаций оказывается заметно выше, чем среди латышей (соответственно: 4,2% и 2,1%, р = .01). Можно предположить, что бо­лее высокая доля участия русских под­ростков в деятельности экстремистских организаций связана с их особой пози­цией в Риге, где они представляют наци­ональное меньшинство.

Членство в экстремистских организациях и склонность к коллективному насилию

Включенность в деятельность экстре­мистских организаций отражается и на поведенческом уровне. В частности, она влияет на характер поведения в ситуа­ции коллективного школьного насилия. Так, в ходе анкетирования, респондентам задавался вопрос, моделирующий ситуацию «школьной травли» (буллин­га): «Представьте, что в Вашем классе учится человек, который подвергается насмешкам, издевательствам или иг­норированию со стороны других одноклассников. Какой будет Ваша реакция?».

Как показали результаты исследова­ния, позиция агрессора («булли») более приемлема для тех респондентов, кто отметил свое непосредственное член­ство в экстремистских организациях. Именно респонденты данной группы чаще указывали, что в качестве наиболее приемлемой для себя реакции по отно­шению к жертве буллинга, будет выбра­но «издевательство». Эту позицию вы­брали 18,2% из тех респондентов в Риге, кто считает себя членом экстремистских организаций. Соответственно, среди мо­сковских школьников, этот показатель – 16,7%. Для сравнения, среди подростков Риги и Москвы, ответивших, что они не знакомы с экстремистскими организа­циями, аналогичный вариант ответа вы­брали лишь 1,5% и 2,3%, соответственно. Таким образом, личная включенность подростка в деятельность экстремист­ских организаций влияет не только на принятие идеологии, но и на формиро­вание поведенческих образцов.

Отношение подростков к экстремистским действиям

Здесь можно выделить два аспекта. С одной стороны – это оценка допусти­мости различных санкций в отношении экстремизма со стороны властей. С дру­гой – личностный аспект, который пред­полагает соотнесение экстремистских действий с собственной ценностно-нор­мативной системой. В связи с этим в ходе опроса школьникам задавался вопрос: «Оправдываете ли Вы экстремистские дей­ствия, которые влекут за собой нанесение телесных повреждений, вандализм и нару­шение общественного порядка?».

Школьники и в Москве, и в Риге в целом склонны негативно оценивать любые действия экстремистского ха­рактера, аргументируя ответы тем, что подобное поведение противоречит их личным принципам. На общественные нормы («нет, так как это нарушение за­конов общества») учащиеся ссылаются значительно реже.

На отношение к экстремистским дей­ствиям влияет характер микросоциаль­ного окружения подростка. Наглядной иллюстрацией подобного влияния явля­ются результаты, полученные при срав­нении ответов школьников, которые указали на свое непосредственное членство в экстремистской организации и тех, кто отметил, что «не знаком с экстремистски­ми организациями» (см. рис. 1).

Рисунок 1 . Влияние фактора микросоциального окружения на отношение к экстремизму среди подростков Москвы и Риги (%)

Как видно из рисунка 1, наиболее по­пулярным ответом среди тех москов­ских и рижских респондентов, кто от­метил свое непосредственное членство в экстремистской организации, являет­ся оправдательный вариант проявления экстремистских действий. В то же время, свое негативное отношение к экстре­мистским действиям, как на уровне фиксации нарушения общепринятых норм, так и на уровне личного непринятия, на­иболее часто демонстрируют школьни­ки незнакомые с экстремистскими орга­низациями.

Отношение подростков к санкциям относительно проявлений экстремизма

Характерным индикатором отноше­ния к экстремизму является мнение о необходимости применения санкций против экстремизма. Оно основано на оценке легитимности экстремистских действий в соответствии с принятыми законами и общественными нормами. Обратимся к мнениям подростков отно­сительно того, какие именно действия, с их точки зрения, должны преследо­ваться по закону.

Рисунок 2. Мнение школьников Москвы и Риги относительно тех действий, которые необходимо преследовать по закону (%)

Как видно из рисунка 2, около тре­ти московских и рижских респонден­тов (29,8% и 32,1%, соответственно) считают, что по закону следует пресле­довать сами насильственные действия против определенной идеологии, расы и религии. Немного меньше число тех, кто отмечает, что наказанию подлежат и прямые призывы к насильственным действиям (27,4% в Москве и 29,6% в Риге). В то же время, следует отметить заметные различия в ответах москви­чей и рижан. Так, москвичи значитель­но реже рижских школьников выбирают вариант ответа: «по закону должны пре­следоваться оскорбительные высказы­вания, основанные на идеологической, политической, расовой, национальной и религиозной ненависти» (соответст­венно – 15,9% и 21,8%, р = .02). Если сре­ди опрошенных москвичей 14,9 % счи­тают, что ни одно из перечисленных действий не должно преследоваться по закону, то среди рижан таких всего 3,0%, (р = .0004). Таким образом, москвичи оказываются более лояльными к прояв­лениям вербальной агрессии и экстре­мистским действиям.

Существенные различия в распреде­лении ответов по данному вопросу были выявлены при сравнительном анализе ответов русских школьников, прожива­ющих в Риге, и латышей (см. таблицу 2).

Таблица 2. Мнение русских и латышских подростков Риги относительно тех действий, которые должны преследоваться по закону (%)

Как видно из таблицы 2, русские школьники в Риге занимают более ра­дикальную позицию относительно не­обходимости законодательного пре­следования действий экстремистского толка.

В целом большинство школьников демонстрируют негативное отношение к экстремистским действиям, оценивая их как противозаконные и наказуемые. Такие факторы, как характер микросо­циального окружения и статус нацио­нальности (отнесенность к националь­ному меньшинству/большинству), во многом определяют характер отноше­ния подростка к экстремизму. Более де­тальный анализ показывает, что ответы национального меньшинства (русских) носят амбивалентный характер: они требуют законодательного преследо­вания, когда экстремистские действия проявляются в отношении к собствен­ной группе и, в то же время, экстремист­ские действия легитимизируются, когда выступают средством самозащиты (Ениколопов, Мкртычян, 2008).

Выражение политического протеста

Выбор тех или иных форм выраже­ния политического протеста представляет собой индикатор как уровня раз­вития самого общества, так и степени сформированности гражданской пози­ции его членов. Можно не принимать экстремизм как форму политической активности, но использовать актив­ные способы выражения своих взглядов в определенных социально-экономиче­ских и политических ситуациях (Соб­кин, 1997). В связи с этим, в ходе опроса респондентам задавался вопрос относи­тельно наиболее приемлемой для них формы выражения политического про­теста. Распределение ответов приведено на рисунке 3.

Рисунок 3. Предпочтение школьниками Москвы и Риги различных форм выражения политиче­ского протеста (%)

Большинство: 24,8% – среди москви­чей и 27,2% – у рижан считает наиболее приемлемой формой выражения политического протеста участие в митингах и забастовках. Показательными являют­ся различия, связанные с доверием стар­шеклассников к социальным институ­там. Так, на «обращение в суд» указывают 9,7% в Москве и 13,1% в Риге; «обраще­ние к властям» отмечают 5,6% в Москве и 7,1% в Риге; «обращение в СМИ» – 9,7% в Москве и 13,5% в Риге (все различия между москвичами и рижанами стати­стически значимы, р≤ .05).

Участие в митингах не следует ото­ждествлять с собственно экстремист­скими способами выражения поли­тического протеста, но, тем не менее, подобные формы поведения достаточ­но часто объединяет именно отсутствие легитимности. Исходя из этого, можно предположить, что участие в митингах – это, в определенной степени, проявление установки к принятию более радикальных форм социальной активности, в том числе, и экстремистских дейст­вий. Как отмечают зарубежные иссле­дователи экстремизма и терроризма (в частности, McCormick G.H.), подобные трансформации весьма вероятны. По мнению ряда авторов, само наличие протестных настроений и опыт их вы­ражения в виде различных нелегитим­ных массовых акций (митинги, шествия, забастовки), которые формально отличаются от экстремистского поведения, представляют собой основу для даль­нейшего проявления откровенно собственно экстремистских форм разреше­ния конфликта (McCormick, 2003).

Опыт структурного анализа отношения подростка к экстремизму

Рассмотренные выше данные пока­зывают, что на отношение подростков к экстремизму существенное влияние оказывают параметры, характеризую­щие особенности их социокультурной ситуации развития. Среди них, в первую очередь, выделяются два: своеобразие микросоциального окружения (вклю­ченность и дистанцированность от экстремистских организаций) и отне­сение себя к национальному большин­ству/меньшинству. Влияние этих двух параметров проявилось и в отношении подростков к коллективному насилию, и в их оценке допустимости экстремистских действий как способов разрешения конфликтов, и во взглядах на примене­ние санкций против различных видов агрессивного поведения и, наконец, в различных установках на выражение политического протеста. Мы рассматривали их влияние независимо друг от друга. Вместе с тем, можно предпо­ложить, что имеет место своеобразный комплекс параметров, характеризую­щий склонность к принятию или, на­против, отвержению открытых форм агрессии, в зависимости от своеобра­зия социокультурной ситуации разви­тия подростка.

Для проверки этого предположения был проведен факторный анализ по­лученных данных. С этой целью была сформирована матрица данных, где столбцы определяли подвыборки ре­спондентов в соответствии со степенью их включенности в экстремистские ор­ганизации в трех опрашиваемых груп­пах: москвичи, русские подростки в Риге и латыши. Строки же матрицы характе­ризуют варианты ответов на вопросы, выявляющие особенности отношения к экстремизму. Сформированная матри­ца данных (средние проценты выбо­ров различных вариантов ответов для разных подвыборок) была подвергну­та процедуре факторного анализа («ме­тод главных компонент» с последующим вращением «Varimax» Кайзера).

В результате факторного анализа было выделено шесть факторов, опи­сывающих 96,9% общей суммарной ди­сперсии.

Положительный полюс фактора F1 (34,6%) объединил в себе следующие ут­верждения:

• «Я считаю, что по закону должны пре­следоваться насильственные дейст­вия против определенной идеоло­гии, расы, национальности, религии» (0,96);

• «Я не оправдываю экстремистские действия, которые влекут за собой на­несение телесных повреждений, вандализм и нарушение общественного порядка, потому что сочувствую жер­твам подобной агрессии» (0,95);

• «Я считаю, что по закону должны пре­следоваться прямые призывы к на­сильственным действиям против определенной идеологии, расы, наци­ональности, религии» (0,87);

• «Я не оправдываю экстремистские действия, которые влекут за собой на­несение телесных повреждений, вандализм и нарушение общественного порядка, потому что это противоречит моему представлению о способах разрешения конфликтов» (0,88);

• «Наиболее приемлемой для меня фор­мой выражения политического проте­ста является обращение в СМИ» (0,82);

• «Я не оправдываю экстремистские действия, которые влекут за собой на­несение телесных повреждений, вандализм и нарушение общественного порядка, поскольку отношу себя к тем, в отношении которых предпринима­ются экстремистские действия» (0,81);

• «Наиболее приемлемой для меня фор­мой выражения политического проте­ста является обращение в суд» (0,68);

• «Я не оправдываю экстремистские действия, которые влекут за собой на­несение телесных повреждений, вандализм и нарушение общественного порядка, поскольку это нарушение за­конов общества» (0,57).

• В свою очередь, отрицательный по­люс фактора объединил в себе следу­ющие утверждения:

• «Если в моем классе будет учиться человек, который подвергается на­смешкам, издевательству или игнорированию со стороны других одно­классников, то я буду издеваться над ним» (-0,91);

• «Я оправдываю экстремистские дей­ствия, которые влекут за собой нане­сение телесных повреждений, ван­дализм и нарушение общественного порядка, поскольку только такими способами сегодня можно отстоять свою позицию» (-0,83);

• «Я оправдываю экстремистские дей­ствия, которые влекут за собой нане­сение телесных повреждений, ван­дализм и нарушение общественного порядка, поскольку именно такими способами можно указать остальным их место» (-0,82);

• «Я не считаю, что насильственные действия против определенной иде­ологии, расы, национальности, рели­гии должны преследоваться по зако­ну» (-0,81).

Первый выделенный фактор, явля­ясь биполярным, определяет противо­поставление отрицательных и поло­жительных установок по отношению к проявлению открытой агрессии. Поло­жительный полюс фактора (F1+) содер­жит варианты ответов, фиксирующие непринятие респондентами агрессии как способа разрешения конфликтов. При этом негативное отношение к от­крытому насилию в данном случае, име­ет несколько оснований. Так, можно от­метить, что установка на блокировку открытого проявления агрессии связана с личностным непринятием насилия со стороны респондентов, она также осно­вывается и на процессах идентифика­ции себя с жертвой подобных действий. Другим основанием негативного отно­шения к экстремистским действиям яв­ляется их несоответствие общественным нормам, их нелегитимный характер. Та­ким образом, негативное отношение к экстремистским действиям формиру­ется исходя из двух векторов оценива­ния. С одной стороны – это вектор лич­ностного непринятия, с другой – оценка подобного поведения относительно его легитимности.

Отрицательный полюс первого фак­тора (F1-) характеризует установку на проявление открытой агрессии. Здесь также можно выделить ряд оснований положительного отношения к экстремистским действиям. Прежде всего, это оценка агрессивного поведения с пози­ции соответствия моральным нормам самого респондента. Другим основание является оценка подобного поведения с точки зрения его необходимости. В дан­ном контексте школьниками оценива­ется инструментальный, прагматичный компонент агрессивного поведения. В основе подобной оценки лежит уже не только личностное принятие насилия, но и своеобразная защитная реакция. Указанные выше основания демонстри­руют собой процесс легитимизации насилия, обоснованный его необходи­мостью как эффективного способа за­щиты. Подобный механизм легити­мизации описывается специалистами, в частности А. Бандурой, как «утилитарный» (Bandura, 1999).

Первый выделенный фактор характе­ризует собой позицию школьников от­носительно экстремизма, соотносимую как с их личными принципами, так и с общественными нормами. Его можно обозначить через оппозицию: «непри­нятие – принятие экстремистских про­явлений».

Второй биполярный фактор F2 (14,4%) объединил на положительном полюсе следующие утверждения:

• «Я оправдываю экстремистские дей­ствия, которые влекут за собой нане­сение телесных повреждений, ван­дализм и нарушение общественного порядка, поскольку люди, к которым применяются подобные действия, за­служивают именно такого отношения к себе» (0,93);

• «Я оправдываю экстремистские дей­ствия, которые влекут за собой нане­сение телесных повреждений, ван­дализм и нарушение общественного порядка, поскольку такая форма по­ведения вызывает одобрение в кругу моих друзей» (0,82).

Данный полюс определяют утвержде­ния, которые оправдывают экстремист­ские действия. Причем, в основе одно­го из них лежит мотивация, связанная с наделением негативными атрибутами потенциального объекта агрессии. Дру­гое утверждение мотивирует проявле­ния экстремизма одобрением ближай­шего социального окружения. По сути дела, мы сталкиваемся здесь с прояв­лением «диффузии ответственности» и с проявлением конформистских уста­новок по отношению к нормам группо­вого поведения.

Отрицательный полюс данного фак­тора (F2-) представлен лишь одним ут­верждением: «У меня никогда не возни­кало желания протестовать» (-0,85).

Поскольку это утверждение связа­но с вопросом о возможности проявле­ния политического протеста, то данную позицию можно охарактеризовать как проявление пассивности по отношению к политической жизни (политическая «аномия»).

Данный фактор можно обозначить через оппозицию: «оправдание насилия – политическая «аномия».

Третий биполярный фактор F3 (12,7%) определяют ответы на один и тот же вопрос, касающийся позиции респондента относительно буллинга. Положительный полюс F3+ характери­зуется утверждением: «Если в моем клас­се будет учиться человек, который под­вергается насмешкам, издевательству или игнорированию со стороны дру­гих одноклассников, то я буду сочувст­вовать, но ничего не сделаю для его под­держки» (0,75).

Отрицательный же полюс фактора определяет утверждение: «Если в моем классе будет учиться человек, который подвергается насмешкам, издевательст­ву или игнорированию со стороны других одноклассников, то я буду высмеи­вать его вместе с другими» (-0,93).

Этот фактор можно задать через оп­позицию: «пассивное сочувствие жер­тве – активное участие в буллинге». Оба полюса фактора F3 характеризуют со­бой особенности позиции школьника в актах групповой агрессии. При этом положительный полюс фактора (F3+), несмотря на выражение «сочувствия» к жертве, характеризует пассивное при­нятие групповой агрессии: «…но ничего не сделаю для его поддержки». Согласно А. Бассу, подобный тип поведения мож­но отнести к форме пассивной непря­мой агрессии (Бэрон, Ричардсон, 2001). Отрицательный же полюс (F3-) фикси­рует кардинально противоположенную позицию респондента в процессе бул­линга, готовность к активному участию в открытых формах коллективной аг­рессии: «…буду высмеивать его вместе с другими».

Следующий биполярный фактор F4 (12,6%) характеризует социальную чув­ствительность к вербальным формам агрессии. Его положительный полюс (F4+) определяет утверждение: «Я считаю, что по закону должны преследо­ваться оскорбительные высказывания, основанные на идеологической, рас­овой, национальной и религиозной не­нависти» (0,98).

Отрицательный же полюс (F4-) ха­рактеризуют следующие утверждения:

• «Если в моем классе будет учиться человек, который подвергается на­смешкам, издевательству или игно­рированию со стороны других одно­классников, то я не буду обращать на это внимание» (-0,75);

• «Мне безразличны какие-либо экстре­мистские действия, которые влекут за собой нанесение телесных поврежде­ний, вандализм и нарушение общест­венного порядка» (-0,66).

В обобщенной форме его можно определить через оппозицию: «недопу­стимость вербальной агрессии – безраз­личие».

Пятый биполярный фактор F5 (11,9%) задается оппозицией: «открытое коллек­тивное выражение политического про­теста – конспиративность политическо­го протеста».

Положительный полюс данного фак­тора определяет высказывание: «Наибо­лее приемлемой для меня формой выра­жения политического протеста является участие в митингах, забастовках» (0,90).

А отрицательный полюс фактора объединил в себе утверждения:

• «Если в моем классе будет учиться че­ловек, который подвергается насмеш­кам, издевательству или игнорирова­нию со стороны одноклассников, то я буду стараться избегать общения с ним» (-0,82);

• «Я предпочитаю не выражать соб­ственный политический протест, «ношу» протест в себе» (-0, 75);

• «Наиболее приемлемой для меня фор­мой выражения политического про­теста является экстремистский путь» (-0,58).

Для интерпретации отрицательного полюса фактора обратимся к концеп­ции, в который рассматриваются раз­личные стадии процесса принятия ре­шения о террористическом поведении (McCormick, 2003). Так, выделенная там подготовительная, латентная стадия со­держит в себе два основных этапа: а) конспиративный поиск единомышленников; б) поиск способов выражения своей позиции. В этом отношении ут­верждения «…я буду избегать общения» и «…ношу протест в себе» можно рассма­тривать как относящиеся к подготови­тельному этапу (этап «а»). Утверждения же, касающиеся приемлемости выра­жения политического протеста экстре­мистским путем можно отнести к эта­пу поиска способов выражения своей позиции (этап «б»). Таким образом, отрицательный полюс фактора F5- можно рассматривать как фиксацию процесса принятия решения о реализации экстре­мистского поведения. В этом контексте, положительный полюс фактора можно рассматривать как следующий этап раз­вития экстремистского поведения, выражающийся в открытом столкновении с властными структурами.

Последний шестой фактор F6 (10,8%), характеризуется следующими утвержде­ниями:

• «Наиболее приемлемой для меня фор­мой выражения политического проте­ста является обсуждение с друзьями» (0,81);

• «Если в моем классе будет учиться человек, который подвергается на­смешкам, издевательству или игно­рированию со стороны других одно­классников, то я постараюсь убедить одноклассников не унижать его» (0,79);

• «Наиболее приемлемой для меня фор­мой выражения политического проте­ста является гражданское неповинове­ние» (0,63);

• «Я считаю, что по закону должны пре­следоваться непрямые высказывания, разжигающие идеологическую, расовую, национальную и религиозную вражду» (0,56). 

Данный фактор характеризует своео­бразный поведенческий комплекс. С од­ной стороны, здесь выражена тенденция к защитной реакции на проявление аг­рессии и повышенная чувствительность к косвенным формам агрессии. Оба эти момента дают возможность предположить, что в их основе лежит обострен­ное чувство риска стать возможной жертвой агрессии. С другой стороны, высказывания, связанные с выбором та­ких форм проявления протеста, как «об­суждение с друзьями» и «гражданское неповиновение», можно расценивать как общую тенденцию к социальной ин­теграции. В целом же, объединение в од­ном факторе виктимности и установок на социальную интеграцию позволяет обозначить содержание фактора F6 сле­дующим образом: «виктимность, защит­ная реакция на внешнюю социальную угрозу».

Характеристики членов экстремистских групп: влияние социокультурного аспекта

Обобщая результаты проведенно­го факторного анализа, отметим, что он позволил выделить шесть факторов, определяющих особенности отношения подростков к разнообразным фор­мам проявления насилия (экстремист­ские действия, буллинг, протестное поведение). Результаты факторного ана­лиза позволяют выявить особенности отношения к насилию посредством рассмотрения специфики распределения значений для выделенных нами подвыборок одновременно по всем шести факторам. Особый интерес представля­ет сравнение профилей оценок по шести факторам среди тех старшеклассни­ков Москвы и Риги, которые причисляют себя к членам экстремистских организа­ций (см. рис. 4)

Рисунок 4. Средние профили значений по шести выделенным факторам среди тех подростков Москвы и Риги, которые причисляют себя к членам экстремистских организаций

Как видно из рисунка 4, проявились и общие тенденции и заметные раз­личия между подвыборками. Так, распределение значений по фактору F1 отчетливо иллюстрирует принятие экс­тремистских действий подростками, которые относят себя к экстремист­ским организациям, как в Москве, так и в Риге. В то же время, проявились яв­ные различия между учащимися Мо­сквы и Риги по двум факторам: F2 и F4. Исходя из содержания факто­ра F2, можно сделать вывод о том, что, если для москвичей, придерживающих­ся экстремистской идеологии, харак­терной чертой является политическая «аномия» (низкие значения по полюсу F2-), то для рижан важным аспектом яв­ляются дополнительные мотивировки, оправдывающие насилие (высокие зна­чения по полюсу F2+). Кроме того, по­скольку среди рижан выражены высо­кие значения по фактору F4+, можно сделать вывод о том, что они более чув­ствительны к вербальным формам аг­рессии и склонны следовать существу­ющим нормам их табуирования.

Особый интерес представляет фак­тор F3, фиксирующий противопостав­ление позиции москвичей и латышей и русских подростков, проживающих в Риге. Как мы видим, москвичи и латы­ши ориентированы на активное участие в буллинге (F3-). Русские же, проживаю­щие в Риге, ориентированы на проявле­ние сочувствия жертве (F3+). В этом, на наш взгляд, проявляется их особая пози­ция как представителей национального меньшинства.

Если фактор F3 фиксирует сходст­во между москвичами и латышами, то фактор F5, напротив, фиксирует явное различие их установок относительно протестного поведения. Так, москвичи находятся на стадии открытого проявле­ния протеста, в то время как латышские старшеклассники находятся в латентной фазе и «носят протест в себе».

И, наконец, обращает на себя внима­ние своеобразие позиции русских уча­щихся в Риге. Частично мы ее уже отме­тили, фиксируя высокие положительные значения по фактору F3+ («сочувствие жертве»). Помимо этого, следует доба­вить и явно выраженную акцентуацию по фактору F6+ («виктимность, реак­ция на внешнюю социальную угрозу»). Учет этих двух моментов позволяет сде­лать вывод о том, что весьма характер­ной тенденцией для русских подростков в Риге (как представителей националь­ного меньшинства) является повышен­ная чувствительность к возможности стать жертвой насилия.

***

Подводя итоги проведенного иссле­дования, следует выделить ряд важных моментов, отражающих специфику отношения подростков к экстремизму.

Во-первых, как среди московских, так и рижских школьников явно доми­нирует негативное отношение к прояв­лениям экстремизма. Прежде всего, оно выражается в личностном непринятии любых действий экстремистского ха­рактера.

Во-вторых, микросоциальное окру­жение подростка и, тем более, его са­моидентификация как члена экстремистских организаций, существенно влияют на оценку и различного рода экстремистских проявлений, и воз­можных санкций со стороны властных структур.

В-третьих, выявлены существенные различия в отношении к экстремизму в зависимости от принадлежности к национальному меньшинству или титуль­ной нации. Особенно отчетливо это проявилось при сопоставлении ответов москвичей с ответами учащихся латыш­ских и русскоязычных школ Риги. Так, «трансформация» национального ста­туса (русские в Риге как меньшинство) позволила выявить характерный фено­мен, когда экстремизм начинает восприниматься представителями мень­шинства в качестве эффективного способа защиты собственной нацио­нальной идентичности.

И, наконец, завершая статью, мы хо­тели бы обратить особое внимание на необходимость проведения кросскуль­турных исследований при изучении про­блематики экстремизма в подростковой и молодежной субкультуре. Кросскуль­турные сопоставления не просто фикси­руют сходства и различия, но, что самое главное, позволяют лучше понять свою собственную культурную ситуацию.

Литература:

Блонский П.П. Избранные произведения / П.П. Блонский. – Москва : Наука, 1964. – 548 с.

Божович Л.И. Личность и ее формирование в детском возрасте: психологическое исследование / Л.И. Божович. – Москва, 1968. – 464 с.

Бэрон Р. Агрессия / Р. Бэрон, Д. Ричардсон. – Санкт-Петербург : Питер, 2001. – 352 с.

Выготский Л.С. Педология подростка / Л.С. Выготский. – Москва : Изд-во БЗО при педфаке 2 МГУ, 1929.

Ениколопов С.Н. Психологические последствия терроризма / С.Н. Ениколопов, А.А. Мкртычян // Вопросы психологии. – 2008. – №3 – C. 71- 80.

Проблемы толерантности в подростковой субкультуре : монография / З.Б. Абросимова, Д.В. Адамчук, Е.В. Баранова и др. ; под ред. В.С. Собкина. – Москва : Центр социологии образования РАО, 2003. – 390 с. : ил., табл.

Собкин В.С. Старшеклассник в мире политики : эмпирическое исследование. – Москва : Центр социологии образования РАО, 1997. – 318 с.

Чупров В.И. Молодежный экстремизм: сущность, формы проявления, тенденции / В.И. Чупров, Ю.А. Зубок. – Москва : Академия, 2009. – 320 с.

Bandura A. Moral Disengagement in perpetration of inhumanities // Personality and Social Psychology Rewiev. – 1999. – № 3. – P. 193–210.

McCormick G.H. Terrorist Decision Making // Department of Defense Analysis, Naval Postgraduate School. – California, Monterey, 2003. – P. 473– 507.