О роли психологии в профилактике терроризма

Караяни Александр Григорьевич Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова, Военный университет Министерства обороны РФ

Психология терроризма и антитеррористической деятельности стано­вится весьма популярным объектом исследования. Это обусловлено как высокой актуальностью и социальной значимостью проблемы, так и ее ис­следовательской привлекательностью. Действительно, исследовательская де­ятельность в этой области хорошо фи­нансируется, и научные труды неглас­но пользуются особым статусом. Дис­сертации по антитеррористической проблематике проходят «на ура», у их авторов неожиданно обнаруживается некая харизма. Все это обуславливает широкое вовлечение в процесс изуче­ния терроризма большого числа иссле­дователей.

В научной и учебной литературе появилось множество классификаций террористических актов и мотивации участия в терактах, типологий лично­стей террористов, психологических характеристик террористических со­обществ.

Кажется, такая ситуация должна радовать. Но на практике возникает явление, которое в психологии войс­ковой маскировки называется «со­крытием цели среди множества лож­ных объектов». Количество публика­ций значительно превышает их качество.

Дело здесь не только в том, что на­учные труды по терроризму нередко пишутся людьми, никогда не встре­чавшимися с террористами, не изучав­шими документов допросов, характе­ристик, аналитических материалов. И даже не в том, что в этих исследовани­ях не выполняются требования к репрезентативности выборки, валидно­сти и надежности методик и исследовательских процедур (большое коли­чество этих типологий составлено не психологами).

Главное, что для решения подоб­ных задач, на мой взгляд, явно не хва­тает методологической базы. Как го­ворил один известный политический деятель, философ и методолог В. Уль­янов, — мы все время будем натыкать­ся на частности, пока не решим общих вопросов.

Существующее официальное опре­деление терроризма, данное в соответ­ствующем законе (от 6 марта 2006 г. № 35-ФЗ «О противодействии террориз­му»), на мой взгляд, не только не схва­тывает психологической сущности определяемого явления, но и недоста­точно валидно. Оно гласит: «Терро­ризм — идеология насилия и практика воздействия на принятие решения органами государственной власти, органами местного самоуправления или международными организациями, связанные с устрашением населения и (или) иными формами противоправ­ных насильственных действий». Именно это определение чаще всего берется психологами в качестве мето­дологического конструкта.

Очевидно, что данная дефиниция, с психологической точки зрения, усечен­ная и односторонняя. В ней применена схема «субъект-объектных отношений». Субъект (терроризм) воздействует на объекты (органы государственной вла­сти, местного самоуправления, между­народные организации) и это воздей­ствие связано с воздействием на другой объект (население).

Однако, как известно, любая иде­ология, тем более идеология насилия, не может существовать вне социально­го контекста, вне процесса социально­го взаимодействия. Любая идеология, по существу, есть заявление, послание, интеракция. Она предполагает нали­чие адресата, причем адресата «реаги­рующего», чаще всего — оппонента.

Преобладание политического ком­понента в рассматриваемом определе­нии терроризма затрудняет постиже­ние его глубинной природы.

Что является системообразующим в данном определении? Мотивы со­вершения терактов? Но среди таких мотивов и вера, и жажда личной сла­вы и патологические стремления. С психологической точки зрения, дея­тельности, основанные на столь разных мотивах, суть разные деятельнос­ти. Насколько правомерно их объеди­нять в единую группу?

Не могут составлять ядро рассмат­риваемого определения терроризма и цели террористических актов. Как можно сравнить цели «уничтожение как можно большего количества лю­дей» и «срыв контрольной по матема­тике» (телефонный терроризм)?

Трудно структурировать рассмат­риваемое определение терроризма и по последствиям для самих преступни­ков. В одном случае это может быть личное обогащение (в случае захвата заложников), в другом случае таким результатом может стать смерть.

Может быть, в основе определения лежат специфические средства совер­шения преступления? Тоже нет. Сред­ства совершения терактов столь разнообразны, что нет общего основания для их классификации.

Часто используемые для определе­ния терроризма страх и ужас также перестают быть основаниями для его дефиниции. Появившиеся новые виды терроризма: кибертерроризм, экономический терроризм и другие, — выходят за пределы таких опреде­лений. Более того, практика показы­вает, что даже при совершении «тра­диционных» терактов значительная часть населения не только не пугает­ся их, но и мгновенно подтягивается к месту трагедии, чтобы просто «по­бывать там».

Включение в поле действия опре­деления терроризма таких форм пре­ступного поведения, как телефон­ный и экономический терроризм, пиратство, не только расширяет, но и размывает границы этого понятия, что ведет к утрате его специфичнос­ти. В результате понятие «терроризм» все более сливается с понятиями «ху­лиганство», «стяжательство», «бан­дитизм».

Политическое определение, дан­ное в Законе, с психологической точ­ки зрения, не вполне валидно. Давай­те задумаемся, что в большей мере подходит под это определение: месть смертницы, взрывающей бомбу в мет­ро в отместку за уничтожение любовника-боевика, или убийство первого зампредседателя ЦБ РФ Андрея Коз­лова? Первое не нацеливалось на изменения в принятии решений органа­ми власти, а второе именно на это и было нацелено.

Подходит ли под данное определе­ние терроризма взрыв бомбы в редак­ции газеты «Московский комсомолец» в октябре 1994 года, в результате кото­рого погиб корреспондент Дмитрий Холодов и была ранена сотрудница га­зеты? А явно нацеленное на устраше­ние наиболее активных журналистов, жестокое избиение Олега Кашина? Перечисленные основания приводят к выводу о том, что психология сможет приблизиться к пониманию сущнос­ти терроризма лишь тогда, когда абст­рагируется от политических рамок де­финиции и выработает собственное определение этого явления.

Очевидно, приступая к научному изучению терроризма, психология должна определить родовидовые свя­зи этого феномена с базовыми катего­риями психологии, определить его место в системе хорошо изученных явлений. Наиболее эвристичным представляется рассмотрение терроризма с позиций психологической те­ории конфликта. При таком подходе терроризм будет пониматься как де­структивная асимметричная стратегия поведения в конфликте, реализуемая с использованием средств насилия (см. рисунок 1).

Рисунок 1. Терроризм как стратегия поведения в социальном конфликте

Такие асимметричные стратегии поведения в конфликте больше изве­стны в психологи управления и семей­ной психологии. Они реализуются по типу «Если ты будешь мешать мне, я нанесу вред ему, я сделаю плохо то-то, и тогда будет плохо тебе».

Конфликтологический подход к пониманию терроризма, представлен­ный на рисунке 1, позволяет сформу­лировать следующие положения.

1. Причиной появления терроризма могут быть:

• а) личные и групповые психологичес­кие проблемы,

• б) некоторые паттерны поведения властей,

• в) неблагоприятные изменения среды,

• г) формы активности населения.

2. Терроризм воздействует на органы государственной власти, местного самоуправления и международные организации:

• а) непосредственно (убийство пред­ставителей, препятствие в осуще­ствлении функций),

• б) опосредованно (через устрашение населения, порождение у него недовольства властью, протестного поведения),

• в) опосредованно через социальную среду (создание угроз для суще­ствования власти),

• г) опосредованно через население (создание недовольства у населе­ния неблагоприятными изменени­ями социальной среды).

3. Власти могут воздействовать на терроризм:

• а) непосредственно (переубеждение, устрашение, внушение, вербовка),

• б) опосредованно через социальную среду (создание барьеров на пути де­ятельности террористов, невыноси­мых условий жизнедеятельности),

• в) опосредованно через население (формирование враждебного отно­шения населения к террористам, закрытие каналов рекрутирования новых членов, предоставление информации властям о подготовке терактов),

• г) опосредованно через изменение собственных представлений влас­ти о терроризме.

Представление о терроризме как о виде деструктивной стратегии поведе­ния в конфликте открывает больший простор для понимания его природы и поиска средств профилактики. И при рассмотрении происхождения терроризма, и при организации его предупреждения и пресечения появ­ляется возможность учитывать не только психологию организаторов и исполнителей терактов, но и тех, кто противостоит им, а также условия при­родной и техногенной среды, влияющие на проявления и живучесть этого явления.

Приоритетным объектом исследо­вания должны стать социально-психо­логические условия, порождающие терроризм. Существующие типологии террористов свидетельствуют о том, что при определенных обстоятель­ствах, когда срабатывает «эффект Лю­цифера», совершить теракт может че­ловек, обладающий практически лю­быми личностными чертами.

Опыт развития человеческого об­щества показывает, что терроризм воз­никает на почве определенных соци­ально-психологических условий и ис­чезает вместе с их элиминацией. Вспомним, что в конце XIX — начале XX в.в. среди террористов в России был значительный процент лиц еврейской национальности. Это было связано с ущемленным положением этого народа, острыми проблемами с его иден­тичностью и т. д. Но с изменениями социально-психологических условий функционирования этой социальной общности исчезли обстоятельства, по­буждавшие их к террористической де­ятельности. Аналогичные тенденции, связанные с угасанием терроризма, наблюдаются сейчас в Северной Ир­ландии, Испании.

И другой пример: как только греки почувствовали некоторую несправед­ливость в отношении к ним европейс­кого сообщества, сразу же появились террористические формы активности в этой стране.

По-видимому, до сих пор имеются существенные проблемы в «социаль­ном самочувствии» и у арабских наро­дов. К сожалению, среди специалис­тов по противодействию терроризму мало людей, которые знают конкрет­ные постулаты пресловутой «идеологии насилия». Можно предположить, что у арабов есть некоторые основания чувствовать враждебность социально­го окружения. Приведу лишь один пример: в 2008 году на одном из меж­дународных семинаров по антитерро­ру ведущий израильский специалист в этой области заявил, что арабы — это патогенная биомасса, недостойная су­ществования на земле. Он сказал, что 300 миллионов арабов производят ничтожно малую часть совокупного общественного продукта, не дают миру выдающихся ученых, деятелей культуры и искусства, политиков. Не способствует ли такая позиция эскала­ции протестных действий арабов?

Вероятно, высокий градус протестных действий накоплен и в современ­ной России в связи с чиновничьим произволом. Например, недавно по телевизионным каналам прошла ин­формация о том, что руководитель од­ной из пензенских городских служб назначил себе оклад, превышающий заработную плату всех сотрудников этой организации вместе взятых. При средней зарплате сотрудников в 5 тыс. рублей он «оценил» свой труд в 200 тыс. рублей в месяц. Какие побужде­ния могут возникнуть у сотрудников этой службы?

Еще больший потенциал деструк­тивного поведения накоплен у рос­сийских граждан в связи с деятельно­стью чиновников ЖКХ. Методы их работы порой мало чем отличаются от методов рэкетиров. На их стороне пра­воохранительные органы, суд, судебные приставы. А требования ЖКХ вы­ходят далеко за пределы физических и психологических возможностей людей и становятся практически несовмести­мыми с жизнью рядовых граждан.

Что должны изучать психологи в этом случае: типы личности протес­тантов или деструктивную деятель­ность чиновников?

Понимание терроризма в конф­ликтологической парадигме позволя­ет искать ресурс преодоления этого явления в стратегии поведения обеих сторон и в среде их взаимодействия. Например, 11 ноября 2010 года на пле­нарном заседании VI Международной конференции по противодействию терроризму было заявлено, что моло­дежь в Дагестане и ряде других северокавказских республик продолжает идти к террористам. Ответить на во­прос «почему?» весьма сложно: при­дется выстраивать типологию мотива­ции реальных и потенциальных терро­ристов в этой республике. Однако если переформулировать вопрос так: «По­чему молодежь в Дагестане не идет к нам?», то дать ответ будет проще. Куда «к нам» идти молодежи? Мы можем предложить достойную работу, обуче­ние в престижных местных вузах, по­сещение современных культурных и спортивных комплексов, программы досуга, отдыха и т.п.? Ответив на эти вопросы, мы найдем ответы о том, какими должны быть приоритетные на­правления профилактики терроризма в этом регионе.

Мы считаем, что в деле изучения терроризма психологии нужно вер­нуться на шаг назад. Необходимо вна­чале разобраться в психологической сущности исследуемого явления, «отбросить» все необоснованно «прилип­шее» и лишнее, абстрагироваться от политических фреймов. Здесь видит­ся огромный фронт работы, в первую очередь, для методологов в психологии. Получив четкие представления о психологической сущности террориз­ма, психология сможет продумать свою миссию в деле его профилакти­ки, выделить те его стороны, которые реально доступны для исследования и коррекции, предложить релевантные и валидные методы изучения данного феномена и в дальнейшем осуществ­лять целевые исследования конкрет­ных проявлений терроризма.

Список литературы:

1. Глинский Я.И. Современный терроризм: кто «виноват» и что делать? // Психоло­гия и психопатология терроризма. Гуманитарные стратегии антитеррора: Сб. ста­тей / Под ред. проф. М.М. Решетникова. — СПб: Восточно-Европейский ин-т психоанализа, 2004. - С. 19-26.

2. Давыдов Ю. Савинков Борис Викторо­вич, он же В. Ропшин. Предисловие // Савинков Б.В. Избранное. - М., 1990.

3. Закон Российской Федерации от 6 марта 2006 г. № 35-ФЗ «О противодействии тер­роризму».

4. Иванич Ю. Наркотики и терроризм: пау­тина зла. — М., 2005.

5. Крок Л. Психологическое воздействие терроризма // Человек в экстремальных и трудных ситуациях: Руководство для психологов. — М., 2004.

6. Куликов В.Б., Суслонов П.Е. Социально­-психологический аспект политического экстремизма и терроризма // Психология и психопатология терроризма. Гуманитар­ные стратегии антитеррора: Сб. статей / Под ред. проф. М.М. Решетникова. — СПб: Восточно-Европейский ин-т психо­анализа, 2004. - С. 287-292.

7. Манфред А.З. Великая французская рево­люция. - М., 1983.

8. Московичи С. Век толп. Исторический трактат по психологии масс. - М: Центр психологии и психотерапии, 1996.

9. Ольшанский Д.В. Психология террора. - Екатеринбург: Деловая книга; М.: Акаде­мический проект, ОППЛ, 2002.

10. Решетников М.М. Исламское противо­стояние и проблемы терроризма // Ве­стник психоанализа. - 2001. - №2. - С. 172-185.

11. Решетников М.М. Наброски к психоло­гическому портрету террориста // Психо­логия и психопатология терроризма. Гу­манитарные стратегии антитеррора: Сб. статей / Под ред. проф. М.М. Решетнико­ва. - СПб: Восточно-Европейский ин-т психоанализа, 2004. - С. 341-343.

12. Решетников М.М. Терроризм: «активные» и «пассивные» союзники // Психология и психопатология терроризма. Гуманитар­ные стратегии антитеррора: Сб. статей / Под ред. проф. М.М. Решетникова. - СПб: Восточно-Европейский ин-т психо­анализа, 2004. - С. 13-19.

13. Теракты в США: реакции // Америка: взгляд из России (до и после 11 сентяб­ря). - М., 2001. - С. 151-161.

14. Ястребов В.С. Терроризм и психическое здоровье: масштаб проблемы, толерант­ность населения, организация помощи // Журнал неврологии и психиатрии. - 2004. - №6. - С. 4-9.