Суверенитет и демократия в России в условиях трансформации мировой политической системы

Бочкова Мария Сергеевна Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова

В современной политической сис­теме мира любое явление и событие не может изучаться и объясняться толь­ко одной отраслью знания. Если рань­ше инновационные идеи и технологии возникали преимущественно на сты­ке естественных наук (как модные ныне нанотехнологии), то теперь по­добные процессы происходят и в гума­нитарной сфере.

В этом плане показательным стал мировой финансово-экономический кризис 2007—2009 годов, последствия которого до сих пор ощущаются во многих странах. Рассматривать кризис исключительно с экономических пози­ций представляется неверным. Это комплексное явление, обусловленное политическими, экономическими и социальными трансформациями современности. В свою очередь, послед­ствия этого явления изменяют конфи­гурацию системы международных от­ношений. И если ключевыми игроками мировой политики по-прежнему останутся государства, то система взаимо­отношений этих государств может кардинально измениться.

Во-первых, экономическая неста­бильность внутри государств ведет к массовым протестам граждан и, как результат, к смене политического ру­ководства. Возникает угроза прихода к власти радикально настроенных группировок в странах, ранее считавшихся вполне благополучными.

Хочется обратить внимание на эво­люцию социальных слоев, участвую­щих в демонстрациях. Если в 1960— 1970 годы протестные и воинствую­щие акции в западноевропейских государствах проводили представите­ли «неформальных» общественных движений (марксисты, хиппи и т. п.), то в период экономического кризиса, например, в Греции, Исландии и Латвии в демонстрациях участвовали вполне благополучные слои населения (служащие, врачи, работники сферы образования).

Во-вторых, экономические интере­сы государств начинают доминировать над их ценностно-идеологической ори­ентацией. Возможно формирование новых блоков и коалиций. Финансы становятся ключевым фактором меж­дународных отношений. Примером могут служить следующие события: от­каз Киргизии в дальнейшем размеще­нии на своей территории американской военной базы «Манас», при этом Россия предоставляет стране кредит и финансовую помощь (2009 год).

Часто имеет место влияние на внутреннюю политику со стороны го­сударства, предоставляющего финан­совую помощь. Здесь можно указать на план «контролируемого банкротства» Греции, предложенный Германией (2010 год).

Интересы США по спасению соб­ственной экономики способствовали сближению с Китаем, становлению подлинно партнерских отношений между этими государствами. Многие американские ученые не исключают, что Администрация Барака Обамы бу­дет целенаправленно содействовать принятию Китая в G8 или расшире­нию участия Китая в МВФ.

Интересен вопрос о роли Китая как наиболее активного уже не региональ­ного, а глобального игрока на мировой арене в посткризисном мире. Очевид­но, что мировая история перестает быть традиционно европоцентричной. В середине 2008 года Ричард Хаасс, Председатель Совета по международ­ным отношениям, заявил, что миро­вая система станет «бесполярной» (nonpolar world) [19]. Но возможно, что она станет «китаецентричной» (Chinapolar world). Конечно, кризисные явления сказались и на Китае, например, на сокращении объема его экспортного рынка. За счет снижения спроса в США и Европе темпы его ро­ста снизились. Так, в третьем квартале 2008 года они упали до 9%. По про­гнозам МВФ, в 2009 году темпы роста могли составить 8.5%. Вместе с тем, по данным Государственного статисти­ческого управления Китая, к концу 2009 г. темпы роста составили 8.9%, а в 2010 г. — 10%. При этом надо учесть, что если для Китая это действительно одни из самых низких показателей за после­дние 5 лет, то для экономик многих государств это весьма оптимистичные показатели даже в докризисный пери­од. Кроме того, за время кризиса резерв Китая вырос на 700 млрд. долларов.

Озабоченные решением внутрипо­литических проблем, европейские правительства, вероятно, будут мень­ше привлекать собственные ресурсы для достижения глобального господ­ства, а их место на мировой арене мо­жет занять Китай. В 2010 году была создана зона свободной торговли Ки­тай — АСЕАН, что укрепило не только Китай, но и весь Азиатский регион.

Китай способен оказать помощь развивающимся странам и странам тре­тьего мира, например, Анголе, Судану. Взамен он, скорее всего, попросит при­родные ресурсы. Уже сегодня велика экспансия китайского капитала и ки­тайского населения и в Африке, и в Австралии, и в Новой Зеландии.

В целом, сокращение объемов меж­дународной помощи странам «третье­го мира» и незаинтересованность за­падных стран в государственном стро­ительстве в неблагополучных районах Земного шара может привести к увели­чению числа «дефектных» стран (failed states). И чем больше будет «слабо кон­тролируемых территорий», тем ярче станет доминирование Китая.

Одним из следствий кризиса стало возрождение теоретической парадиг­мы реализма. Причем чем сильнее проявлялся кризис, тем реалистичнее становились рассуждения экспертов. Прежде всего это связано с возвраще­нием государственного регулирования экономики. Мировой финансово-эко­номический кризис 2008—2009 годов привел к следующим изменениям.

1. Отказ от либеральных экономи­ческих, а вместе с ними и идеалисти­ческих политических теорий. Напри­мер, Фрэнсис Фукуяма осенью 2008 года отказался от идеи завершения своего труда «Конец истории...», объявив, что либерализм в экономи­ке и демократия в политике не при­вели к равновесию и благополучию в мировой политике.

2. Повышение роли государства, возврат к государству как к первосте­пенному институту, основе мировой политики. Финансово-экономичес­кий кризис подсказывает нам теоретический вывод: в классическом споре внутри науки международных отноше­ний между госцентристами и трансна­ционалистами победу одержали госцентристы — представители реалисти­ческой школы.

Поиски новых союзников и отказ от идейно-демагогических принци­пов демонстрируют, что акторы [1] ми­ровой политики будут исходить ис­ключительно из представления о собственном конъюнктурном наци­ональном интересе. Напомню, что основоположник политического ре­ализма Ганс Моргентау применил по отношению к мировой системе вы­сказывание К. Маркса об интересе и в труде «Politics among Nations. The struggle for Power and Peace» (1948 г.) и сформулировал тезис: «Ключевой категорией реализма является поня­тие интереса, определенного в тер­минах власти» [19].

Десятилетиями постмодернисты уверяли, что мы живем в «новом обще­стве» — информационном, в котором главный продукт — не что-то реальное, а нечто виртуальное — информация. Конструктивисты убеждали, что мы самостоятельно моделируем реаль­ность. Б. Андерсон еще в 1980-е годы написал книгу «Imagined Communities» — «Воображаемые сообщества» [17]. Уже одно ее название отрицает реали­стический подход. Все это привело к огромному объему нереальных финан­совых средств, к беспрецедентным по масштабам финансовым пирамидам, к «нереальной жизни» — жизни в кредит. Все это способствовало развитию фи­нансово-экономического кризиса.

Глобалисты утверждали, что про­исходит эрозия и размывание госу­дарственного суверенитета. Кризис показал, что выстоять смогут только реально независимые государства с четко выраженным национальным интересом. И легче всего это будет сделать Китаю как государству, кото­рое за 60 лет своего существования меньше других ограничивало свой суверенитет.

Важным, на наш взгляд, является то, что уже в начале 2000-х годов в Рос­сии наметилась тенденция к возвраще­нию на реалистический, нелибераль­ный политический курс и, как следствие, к укреплению суверенитета. Интересно, что в 2010 году экспертное сообщество может отметить своеобраз­ный юбилей: пять лет назад «суверен­ная демократия» стала одной из ключевых концептосфер современного по­литического дискурса России. И что поразительно — на протяжении этого времени она не теряла актуальности, подтверждая право оставаться приоритетной темой при обсуждении внутри­политического развития России.

Помимо актуальности «суверенная демократия» приобрела универсаль­ность. В российском политическом лексиконе этот термин впервые был использован в 2005 году главным редак­тором газеты «Московские новости», авторитетным экспертом В.Т. Третья­ковым при анализе Послания Прези­дента В.В. Путина Федеральному Со­бранию РФ от 25 апреля 2005 г. [16]. Тогда суверенная демократия, прежде всего, характеризовала идеологи­ческо-философские основы россий­ской государственности: «Суверенная (и справедливая) демократия России — вот лингвистическая и сущностная формула политической философии Путина, прямо не выведенная в По­слании, но фактически все его прони­зывающая» [16]. Затем приблизитель­но через полгода после внедрения этого термина в русскоязычное лек­сическое поле он использовался для описания политического режима. Так, заместитель Руководителя Адми­нистрации Президента РФ В.Ю. Сур­ков, выступая перед слушателями Центра партийной учебы и подготов­ки кадров ВПП «Единая Россия» 7 февраля 2006 года, заявил: «Россия <.. .> станет суверенной демократией. То есть выйдет на путь устойчивого развития. Будет экономически про­цветающей, политически стабиль­ной, высококультурной...» [14].

Распространению понятия способ­ствовало и издание книг, посвящен­ных суверенной демократии. Основ­ные из них, выпущенные издатель­ством «Европа», представляли собой сборники статей. Важно отметить, что в одном из первых подобных сборни­ков «Суверенитет» (2006) расположе­ние текстов обусловлено их идейным содержанием. А более полный сбор­ник текстов о суверенной демократии, вышедший год спустя, — «PRO суве­ренную демократию» (2007) точно от­ражает хронологию появления работ и дает возможность проследить историю внедрения понятия и его последующее употребление российскими эксперта­ми и политическими деятелями.

Использование понятия суверен­ной демократии для описания внутри­политической системы России не мог­ло не привлечь внимания представи­телей международного сообщества. Пожалуй, наиболее ярким стало упо­требление данного термина вице-пре­зидентом США Диком Чейни в мае 2006 года в Вильнюсе на конференции «Единое видение общего соседства», где присутствовали преимущественно лидеры государств Балтийского и Чер­номорского регионов. В своем выступлении Чейни четко разделил «сообще­ство суверенных демократий, которое преодолевает старые обиды, почитает многочисленные культурные и исто­рические связи, поддерживает свободу торговли, взаимоуважение и совмест­но стремится к миру» [22] и Россию, которая хотя и не является частью данного сообщества, но имеет шанс ею стать. Такой подход воскресил в памяти эпоху конфронтации и холод­ной войны, когда термин «sovereign democracy» употреблялся для обозна­чения политических режимов, не за­висимых от коммунистов — СССР и Китая.

Интересно, что составляющие кон­цептов «суверенитет» и «демократия» изучались на протяжении всей истории человечества многими науками. При этом не существует фундаментального научного труда, в котором «суверенная демократия» была бы объектом иссле­дования. Отсутствие такой работы по­зволяет трактовать этот термин или как синоним народного суверенитета, или как понятие, противопоставленное ли­беральной демократии, или как специ­фическую разновидность демократии, функционирующую исключительно в России.

Чтобы лучше понять, что подразуме­вается под «суверенной демократией», рассмотрим две ее составные части.

Суверенитет и демократия

«Суверенитет» — понятие, вне­дренное представителями европейс­кой политической мысли. Оно тради­ционно имеет два основных значения: верховенство власти и ее независи­мость. Вместе с тем, в современном мире суверенитет следует рассматри­вать и в третьем значении, подразумевающем могущество государства, его потенциал и конкурентоспособность. Чтобы избежать терминологической путаницы, вводится новое обозначе­ние для этого третьего значения — ре­альный суверенитет.

Применительно к российской го­сударственности все три значения су­веренитета весьма актуальны. Это подтверждается исторической прак­тикой. В моменты внутриполитичес­ких кризисов иностранные державы стремились ослабить мощь России именно посредством посягательства на ее суверенитет. Территориальная целостность России нарушалась ино­странной интервенцией (например, в период Революции 1917 года и после­дующей Гражданской войны), либо России пытались навязать внешнее управление (например, в период Смутного времени). Сильная государ­ственная власть необходима России. Но, вместе с тем, существование мощ­ного централизованного аппарата вла­сти не должно приводить к ущемле­нию свобод и прав граждан. Наоборот, их реализация в полной мере может быть достигнута исключительно в условиях сильной власти.

Для предотвращения трансформа­ции сильной власти в ее крайнюю фор­му —диктатуру России необходима пол­ноценная демократическая система. При этом развитие демократического политического режима невозможно без сохранения суверенитета России.

Отметим, что и с теоретических по­зиций суверенитет предполагает де­мократию. Исходя из хрестоматийно­го определения, суверенитет означает признание независимости власти государствами, действующими на меж­дународной арене. Так, с международ­но-правовых позиций определенное государство суверенно, если его неза­висимость признана другими государствами.

Одновременно суверенитет как верховенство власти подразумевает признание ее со стороны граждан, что возможно лишь в демократических условиях.

Действующий Президент РФ Д.А. Медведев отметил, что «демократия может быть эффективной только в условиях полноценного государ­ственного суверенитета, а суверенитет как независимость государственной власти внутри страны и вне ее может давать свои результаты только в усло­виях демократического политическо­го режима» [11].

Понятие демократии имеет раз­личные трактовки. Демократию, на­пример, рассматривали с позиций ми­нималистской, аггрегативной, эгали­тарной, совещательной и иных концепций.

В современном мире набольшую популярность получила концепция либеральной демократии. Представи­тели западной научной мысли призна­ют успешное функционирование ли­беральной демократии только в 31 стране, которые располагаются пре­имущественно в Северной Америке и Западной Европе. Они выделяют сле­дующие признаки либеральной де­мократии [20]: представительная сис­тема власти, основанная на всеобщих справедливых выборах при тайном го­лосовании; успешно функционирую­щие политические институты; откры­тость политической сферы; высокая политическая активность граждан; многообразие форм участия граждан в политической жизни; юридическая защита прав и свобод личности; защи­та частной собственности; вера в ра­венство; наличие активных оппозици­онных сил и уважение свободы слова; постиндустриальная рыночная эконо­мическая система; высокий уровень урбанизации и развитая инфраструк­тура; достаточно высокий уровень жизни, измеряемый предоставлением услуг в сфере образования, здраво­охранения и др.

Конечно, даже между признанны­ми либеральными демократиями су­ществуют различия. Так, французская политическая философия разрабаты­вала понятие абсолютного государ­ства, и государственное строительство основывалось на представлении о сильном государстве, способном обес­печить гражданам и защиту, и полити­ческие свободы, и социальные права.

И все же большинство стран — чле­нов Европейского Союза являются признанными носителями ценностей либеральной демократии. Еще до рас­ширения ЕС в 2004 году Романо Про­ди, занимавший тогда должность Председателя Европейской Комис­сии, заявил, что ЕС «хранит сущность федерации суверенных демократий».

В связи с этим интересно рассмот­реть соотношение понятий суверен­ной демократии и демократии либе­ральной. Определение демократии с либеральных позиций подчеркивает активную роль граждан в политике, подразумевает защиту их прав, свобод, частной собственности.

Определение демократии с пози­ций суверенитета демонстрирует неза­висимость и самостоятельность наро­да как источника реальной власти в стране и невозможность для внешних сил оказывать давление на государство с целью изменения политики.

Учитывая особенности становле­ния российской государственности, характеризующиеся постоянной борь­бой за суверенитет и независимость от внешних сил, демократию в Рос­сии важно охарактеризовать как су­веренную.

Суверенная демократия в России

Выступление В.Ю. Суркова 7 фев­раля 2006 года возвратило суверенной демократии философско-идеологичес­кий аспект, выделенный еще весной 2005 года. Возникает вопрос: стоит ли рассматривать суверенную демократию как идеологию современной России? Суверенная демократия, безусловно, не может рассматриваться как единствен­но возможная идеология, хотя бы из-за положений действующей Конститу­ции РФ, признающей идеологическое многообразие (ст. 13, п. 1) и невозможность установления никакой идеологии в качестве государственной или обяза­тельной (ст. 13, п. 2) [8].

Суверенная демократия может считаться идеологией лишь в контек­сте поиска идей, которые способны вдохновить российскую нацию на бу­дущее успешное развитие. За после­днее время это стало наиболее удачной попыткой восстановления легитимности демократических идей.

Одним из негативных последствий государственного кризиса в период 1990-х годов в России явился подрыв доверия к ценностям демократии в глазах населения. Многие российские представители либеральной мысли [18] и иностранные эксперты считают последнее десятилетие XX века в Рос­сии временем, когда в стране успеш­но функционировала либеральная демократия. Поэтому для значительной части населения России либеральная демократия стала синонимичной по­литическому хаосу, экономическому кризису, перманентному нарушению прав человека. Провозглашение идеи суверенной демократии способствует преодолению недоверия населения к российской власти и к демократии как политическому режиму.

Значение независимости, подразу­мевающееся в понятии суверенной демократии, тоже должно импониро­вать населению России. Ведь сувере­нитет как способность к самостоятель­ности — это ни что иное, как самодер­жавие, и «суверенная демократия», таким образом, аналогична понятию «самодержавного самоуправления» — основополагающей ценности российской нации [15].

Краткий экскурс в историю упо­требления термина «суверенная де­мократия» в современной России и применительно к ней показывает, что он используется в контексте актуаль­ных политических проблем. Вместе с тем, политический дискурс о «суверенной демократии» практически ос­тавил в стороне проблему теоретичес­кой основы этого понятия.

Изучением понятия суверенной демократии занимаются не только по­литические эксперты. Важную здесь роль играют и представители юриди­ческой науки. Обращаясь к их рабо­там, можно отметить, что многие оте­чественные юристы трактуют понятие суверенной демократии как синоним народного суверенитета. Так, Предсе­датель Конституционного суда РФ Валерий Зорькин в 2006 году на круг­лом столе на тему «Суверенное госу­дарство в условиях глобализации» за­явил: «... правомерно говорить “суве­ренная демократия”». В современных условиях сочетание демократии и су­веренитета мне представляется как верховенство Конституции, в которой выражается государственный сувере­нитет народа. Это не суверенитет мо­нарха, а республиканский демократи­ческий суверенитет» [6].

Российским юристам важно под­черкнуть отличие народного суверени­тета и тождественного ему понятия суверенной демократии от суверени­тета государственного. Так, главный научный сотрудник Российской акаде­мии правосудия В.В. Лапаева, рас­сматривая концепцию демократии, пишет: «Согласно демократической концепции государства, государствен­ный суверенитет — это лишь следствие народного суверенитета, уходящего своими корнями в право гражданина участвовать в управлении делами го­сударства. Когда же понятие суверен­ной демократии связывают лишь с су­веренитетом государства, то за этим скрывается “попытка государства в очередной раз обрести полный сувере­нитет от российского демоса, не допу­стить его превращения в гражданское общество, дабы оно не вздумало ему указывать” [7]» [9].

Профессор МГУ имени М.В. Ло­моносова С.А. Авакьян особо отмеча­ет, что в современной России впервые в истории благодаря связи понятий суверенитета и демократии появляет­ся подлинное народовластие, то есть можно говорить о принадлежности «народу всей власти в обществе и государстве» [1]. До этого момента офици­ально говорилось о принадлежности власти определенным классам (рабо­чим, крестьянам и т. д.), но конститу­ционно власть закреплялась за госу­дарственными органами.

Представляется интересным рас­смотреть суверенную демократию не в противопоставлении государственно­му суверенитету, а сопоставив ее с на­ционально-государственным сувере­нитетом.

Народный и национально-­государственный суверенитет

Если «суверенная демократия» — народный суверенитет, то ее родона­чальником надо считать французско­го философа XVIII века Жан-Жака Руссо. Учение Ж.-Ж. Руссо о народном суверенитете было новаторским для своего времени, поскольку предшествовавший период характеризовался доминированием концепции государ­ственного суверенитета, который был персонифицирован в определенной личности — суверене.

 Носитель суверенитета рассматри­вался философом с позиций естествен­ного права, а заключение обществен­ного договора, по Ж.-Ж. Руссо, утвер­ждало народ как единственного суверена и носителя «всеобщей воли». Любое ограничение — и абсолютная монархия, и власть Парламента — рас­сматривалось философом как ограни­чение и узурпация суверенитета народ­ного. Идеи, выдвинутые Ж.-Ж. Руссо, после его смерти были теоретически дополнены, развиты и воплощены в жизнь во время Великой Французской революции. Сам философ считал, что проект народного суверенитета может быть реализован только в небольшом государстве, где элементы непосредственной демократии легко осуще­ствимы [5]. Действительно, народный суверенитет был формально закреплен в якобинской конституции, а в реаль­ности оказалось, что в период якобинской диктатуры лишь небольшой слой людей обладал суверенной властью.

Альтернатива народному сувере­нитету была выдвинута Георгом Геге­лем. Как образно отметил известный советский исследователь суверените­та Иосиф Левин, теория Г. Гегеля яви­лась «аристократической реакцией на учение о народном суверенитете» [10]. Согласно Г. Гегелю, двумя аспектами суверенитета являются внешний и внутренний суверенитет. Рассматри­вая их по отдельности, философ при­ходит к выводу, что внутри государства суверенитет проявляется в единстве и верховенстве государственной власти, которая, будучи категорией идеаль­ной, персонифицируется в суверене. Внешний аспект суверенитета — это независимость, которая существует лишь при наличии отношений между государствами.

Любой суверенитет, как внутренний, так и внешний, есть проявление идеаль­ности. И хотя внутреннему суверените­ту присущи признаки верховенства и единства, а внешнему — независимость, это не противопоставляет их. Наоборот, суверенитет государства воплощается лишь при единстве трех признаков су­веренитета и двух его аспектов.

Подробное обоснование того, что суверенитет, будучи воплощением особенных государственных функ­ций, может существовать только в го­сударстве; утверждение необходимо­сти наличия монарха в государстве; ярко выраженная антиреволюционная направленность концепции суверенитета Г. Гегеля, не согласующаяся с теорией «народного суверенитета» Ж.-Ж. Руссо; дальнейшее развитие го­сударственной идеи Г. Гегеля класси­ческой юридической школой в ХХ веке (К. Шмит, А. Меллер) позволили со­ветским (И.Д. Левин) и современным российским ученым (Ю.А. Дмитриев, Ш.Б. Магомедов, А.Г. Пономарев) считать, что теория Г. Гегеля — теория государственного суверенитета. Вме­сте с тем, его теорию можно рассмат­ривать как теорию государственно-­национального суверенитета.

Государственное начало, помимо уже указанных выше признаков, про­является еще и в своеобразном пере­осмыслении Гегелем концепций госу­дарственного суверенитета, разрабатывавшихся в XVI веке Никколо Макиавелли и Жаном Боденом.

Так, согласно Г. Гегелю, внутрен­ний суверенитет, понимаемый как внутригосударственное единство, пер­сонифицируется в монархе. Это утвер­ждение аналогично мнению, сформу­лированному Макиавелли в «Госуда­ре». Там он объясняет необходимость сильной власти личности, суверена для объединения разрозненных италь­янских земель. Подобно Макиавелли, рассматривающему проблему захвата и удержания верховной власти в раз­личных видах государств (унаследо­ванных или приобретенных оружием), Г. Гегель пишет о проявлении внутрен­него суверенитета и суверенитета вовне.

Боденовская идея о божественном суверенитете, который на земле пер­сонифицируется по-разному в зависи­мости от форм правления, отражается у Г. Гегеля в понимании суверенитета как категории мирового разума, объективного духа, имеющего лично­стное воплощение в монархе.

В теории суверенитета Г. Гегеля присутствует также и национальный аспект, хотя и в минимальном объеме и не слишком четко. Образование го­сударства способствует преобразова­нию народа в нечто единое: из народа формируется органичная высокораз­витая сущность, представителем кото­рой является личность суверена. В этой единой общности граждан отсутствует произвол желания многих, по­этому государство может считаться внутри-суверенным. Одновременно сообщество, возникшее из народа и составляющее государство, является самостоятельным по отношению к внешнему миру, что есть проявление суверенитета вовне.

Национальное начало теории суве­ренитета Г. Гегеля основывается на концепции государственного сувере­нитета. Поэтому проявление нацио­нальной идеи в философии Гегеля намного слабее, чем, например, в кон­цепции национального суверенитета периода Великой Французской рево­люции, взявшей за основу теории на­родного суверенитета. Здесь вполне уместно сопоставление. Французский ученый дореволюционного периода Эмер де Ваттель писал: «Нация, госу­дарство представляет собою... полити­ческий организм, или общество лю­дей, объединившихся для достижения выгод и обеспечения безопасности. <...> Всякая нация, которая сама управляет собою, в какой бы форме это ни осуществлялось, без какой- либо иностранной зависимости, пред­ставляет собою суверенное государ­ство» [3]. Очевидно, французский мыслитель рассматривает государство как организацию, производную от нации, первостепенной целью которой является собственное управление. Г. Ге­гель же рассматривает нацию как образование, возникающее при государ­ственной организации населения. Для него в едином народе в большей сте­пени важно проявление развития объективного духа, а не политическо­го начала нации. Задачу нации он ви­дит в консолидации народа, в его стремлении отказаться от пребывания на патриархально-племенном уровне развития, создать новое правовое мо­рально-нравственное сообщество [2], что возможно благодаря наличию государ­ства. Управление и власть, по Г. Гегелю, — это функции сугубо государственные.

Таким образом, государственно-­национальная теория Г. Гегеля проти­воположна концепции Ж.-Ж. Руссо. Однако принцип народного сувере­нитета, подробно изученный Г. Геге­лем, не отрицается им, а переосмыс­ливается и воплощается в государственно-национальных аспектах. Данная трансформация обусловлена историческим контекстом: филосо­фия Ж.-Ж. Руссо предшествовала ре­волюции, поэтому в ее основе лежали идеи о препятствии монархическому произволу, о роли народа в государ­стве, зависимости власти от воли под­данных, о построении социально-справедливого общества и предостав­лении больших свобод населению. Расцвет творчества Г. Гегеля приходит­ся на эпоху реставрации монархии во Франции. Немецкий философ, буду­чи свидетелем произвола, бесчинств и массовых казней, которые во времена диктатуры происходили от имени на­рода, в полной мере осознавал опас­ность повторения подобной страшной практики. Поэтому его концепция су­веренитета исходит из переосмысле­ния концепции Ж.-Ж. Руссо и во мно­гом определялась новой исторической действительностью.

Здесь нужно отметить, что практи­ческая реализация идей народного су­веренитета привела к якобинской дик­татуре, в то время как реализация принципа национально-государствен­ного суверенитета позволила создать и укрепить итальянское и германское государства.

Суверенная демократия как национально-­государственный суверенитет

В теории национально-государ­ственного суверенитета Г. Гегеля выде­лим две составляющие: государствен­ную и национальную.

Государственная составляющая. Суверенитет базируется на государ­ственных функциях и власти. Г. Гегель отрицает происхождение суверените­та из общей воли народа, подчерки­вая его государственный характер. Он доказывает необходимость под­держания единой верховной власти, выраженной в едином суверене, ко­торая препятствует осуществлению различной частной воли и способна удерживать внутреннее единство го­сударства.

Национальная составляющая. На­род рассматривается Гегелем как «раз­витая, истинно органическая тоталь­ность» [4], которая обретает закон­ченный характер в государстве, персонифицированном в верховном правителе. Народ преобразуется в государстве: из разрозненной массы с различными частными волями народ становится единым политически организованным сообществом, по­зволяя поддерживать единство госу­дарства. Таким образом, происходит формирование нации (политически организованного этноса).

Обратимся вновь к статье В.Ю. Сур­кова «Национализация будущего», опубликованной в журнале «Эксперт» в ноябре 2006 года [12]. В изложенной им концепции суверенной демократии четко прослеживается национальная составляющая. Первое краткое опреде­ление описывает суверенную демокра­тию как «высшую независимую власть народа». Отсюда следует поспешный вывод, что она базируется на народном суверенитете. Однако, в отличие от на­циональных государств Европы, Рос­сия исторически формировалась как мультиэтничное государство. Поэтому несколько позже в статье под народом в определении суверенной демократии подразумевается российская нация во всей ее мультиэтничности, автор пи­шет, что под «нацией понимается сверхэтническая совокупность всех граждан страны» [12]. Суверенная де­мократия определяется «как образ политической жизни общества, при ко­тором власти, их органы и действия выбираются, формируются и направ­ляются исключительно российской нацией во всем ее многообразии и це­лостности ради достижения матери­ального благосостояния, свободы, справедливости всеми гражданами, социальными группами и народами, ее образующими» [12].

Государственная составляющая подчеркивается и в выступлении В.Ю. Суркова на заседании Президи­ума РАН в июне 2007 года. Согласно тексту его доклада, российская суве­ренная демократия «оправдывает цен­трализацию, концентрацию власт­ных. ресурсов нации в целях самосох­ранения и успешного развития каждого в России и России в мире» [13].

Концепт суверенной демократии подразумевает тесную взаимосвязь нации и государства, централизацию властных полномочий единой россий­ской нации ради обеспечения самостоятельности России. Таким образом, суверенная демократия в большей сте­пени основывается на теории Г. Геге­ля о национально-государственном суверенитете, чем на принципе народ­ного суверенитета Ж.-Ж. Руссо.

Концепция суверенной демокра­тии схожа также с концепцией Г. Геге­ля о национально-государственном суверенитете при отсутствии внешне­го давления на государство в решении вопросов внутриполитической компе­тенции. Напомним, что внешний су­веренитет по Г. Гегелю — это отсутствие внешнего управления. При рассмотре­нии концепции суверенной демокра­тии каждый раз подчеркивается ее су­веренность в понимании независимо­сти именно от внешнего управления.

Суверенная демократия становится политикой обеспечения суверенитета в условиях, когда посягательство на госу­дарственный суверенитет происходит разными способами: и традиционным военным методом, как это происходи­ло на протяжении всей истории, и во­енным методом с согласия международ­ного сообщества. Так, профессор А.Д. Богатуров отмечает, что в своих действи­ях в середине 1990-х годов страны боль­шой семерки, прежде всего США, руководствовались «новой доктриной международного порядка — доктриной «избирательной легитимности»». Со­гласно этой доктрине, страны НАТО присвоили себе право не только определять, насколько легитимны внутрипо­литические действия суверенных прави­тельств, но и устанавливать пределы го­сударственного суверенитета. В качестве примера ученый приводит «гуманитар­ную интервенцию» НАТО в Косово [2].

Возможно и применение мирных средств, когда в нужной стране приво­дится к власти марионеточное прави­тельство. Так, в начале XXI века США одним из приоритетов собственной внешнеполитической стратегии нача­ли рассматривать концепцию смены «потенциально опасных» режимов. Используя международные неправи­тельственные организации, международное общественное мнение, опреде­ленное государство может контроли­ровать процесс смены власти в другой стране, признав выбранную на всена­родном голосовании власть «нелеги­тимной» или «недемократичной». Оно может поддержать оппозиционные силы, провести революцию и поста­вить у власти выгодный себе режим. Подобная возможность обусловлена еще и тем, что стандарты либеральной демократии были сформулированы и изучены представителями зарубежных теоретических школ. Следовательно, мнение представителей западных го­сударств становится решающим при определении демократичности.

В связи с этим идеи о сувереннос­ти российской демократии направле­ны на исключение возможности мани­пулирования политическим режимом России иностранными силами. Поми­мо противопоставления управлению демократией извне, суверенная демо­кратия противостоит характерной для России внутриполитической тради­ции управляемой демократии. Управляемая демократия в России, начиная с Октябрьской революции, была опре­деленным типом власти, хотя и не постоянно действующим, но периоди­чески проявляющимся при смене руко­водства страны. Так, при В.И. Ленине она действовала в форме Советов; в начале правления И.В. Сталина — внутри партии. Важно, что, по сути, являясь переходным этапом, управля­емая демократия в России не приво­дила к установлению подлинного де­мократического политического режи­ма. Корректирование правящей элитой народного выбора трансфор­мировалось либо в диктатуру, либо в авторитаризм.

Суверенная демократия, подразу­мевающая тесную взаимосвязь нации и государства, централизацию власт­ных полномочий единой российской нации для обеспечения самостоятельности России — это новая альтернати­ва выходу из управляемой демократии. Это способ консолидации России для преодоления как угроз, исходящих от внешних факторов, так и специфических негативных традиций политичес­кого развития государства.

Примечания:

1.От лат. аctor (деятель) – субъект политики.

2.Ступенями развития объективного духа, по Гегелю, было право, мораль и нравственность.

Список литературы:

1. Авакьян С.А. Точка отсчета народ // PRO суверенную демократию. — М.: Европа, - С. 333.

2. Богатуров А.Д. Глобализация как «синд­ром поглощения» в международной поли­тике // Богатуров А.Д., Косолапов Н.А., Хрусталев М.А. Очерки теории и полити­ческого анализа международных отноше­ний. - М.: НОФМО, 2002.

3. Ваттель де Э. Право народов или прин­ципы естественного права, применяемые к поведению и делам наций и суверенов. М., 1960. - С. 40.

4. Гегель Г. Философия права. - М.: Мысль, 1990. - С. 321.

5. Дмитриев Ю.А., Магомедов Ш.Б., Поно­марев А.Г. Суверенитет в науке конститу­ционного права - М.: Манускрипт, 1998. С. 21-24.

6. Зорькин В. Правомерно говорить «суве­ренная демократия». - Электронный ре­сурс. - Режим доступа: viperson.ru/print.php?prnt=1&ID=260657

7. Клямкин И., Кутковец Т. Как нас учат любить Родину // Новая газета. - 2006. 24-26 июля. - С. 11.

8. Конституция Российской Федерации: принята всенародным голосованием 12 декабря 1993 г.. - М.: ОМЕГА-Л, 2007.

9. Лапаева В.В. К дискуссии о концепциях российской демократии // Российское правосудие. - 2006. - №4. - С. 14-31.

10. Левин И.Д. Суверенитет. - СПб: Юриди­ческий центр Пресс, 2003. - С. 15.

11. Медведев Д.А. О демократии: Выступле­ние на встрече ДА. Медведева и В.Ю. Сур­кова с представителями молодежных организаций // PRO суверенную демок­ратию: Сб. / Сост. Л. В. Поляков. - М.: Европа, 2007. - C. 502.

12. Сурков В.Ю. Национализация будущего // Эксперт. - 2006. - №43. - С. 102-108.

13. Сурков В.Ю. Русская политическая куль­тура. Взгляд из утопии: Выступление в здании Президиума РАН 8 июня 2007 г. - Электронный ресурс. - Режим доступа: http://www.edinros.ru/news.html?id=121456

14. Сурков В.Ю. Суверенитет - это полити­ческий синоним конкурентоспособности. Электронный ресурс. - Режим досту­па: http://www.kreml.org/media/111622794

15. Третьяков В.Т. Дефицит идеологии и по­иск стратегии // Московские новости. - 2006. - 10 марта.

16. Третьяков В. Т. Россия была, есть и будет крупнейшей европейской нацией // Су- вернитет: Сб. / Сост. Н. Гараджа. - М.: Европа, 2006. - C. 83.

17. Anderson B. Imagined Communities. Reflection on the Origin and Sread of Nationalism. - London: Verso, 1983. - 224 p.

18. Chudakova M. Current power in Russia is tending to the rigid vertical of power: Интер­вью Чудаковой М.А. международному порталу World Security Network Foundation. Электронный ресурс. - Режим доступа: www.worldsecuritynetwork.com/showArticle3.cfm?article_id=15439.

19. Haass R.N. The Age of Nonpolarity // Foreign Affairs. - 2008. - Vol. 87. - №3. May – June - Электронный ресурс. - Режим до­ступа: http://www.foreignaffairs.com/issues/2008/87/3

20. Hans J. Morgenthau. Politics among Nations. The struggle for Power and Peace (1948) // Теория международных отношений: Хре­стоматия / Под ред. П.А. Цыганкова. - М.: Гардарики, 2003. - С. 72-88.

21. McCormick J. Comparative politics in transition. - Indiana University: Thompson, 2004. - P. 21-25.

22. Vice President’s Remarks at the 2006 Vilnius Conference. - Электронный ресурс. - Ре­жим доступа: http://georgewbush-whitehouse.archives.gov/news/releases/2006/05/20060504-1.html