Террористический акт как экстремальная ситуация в обществе рисков

Зинченко Юрий Петрович Федеральный научный центр психологических и междисциплинарных исследований, Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова

Солдатова Галина Уртанбековна Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова

Шайгерова Людмила Анатольевна Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова

Осенью 2001 г. в одной из школ Канады, которая всегда славилась и гордилась своей политикой мультикультурализма и толерантностью к культурным и религиозным различи­ям, 12-летний мальчик из небольшой монреальской общины сикхов узнал, что у этой толерантности есть границы. Играя во дворе своей школы, он случайно выронил кирпан — неболь­шой кривой кинжал, религиозный символ, с которым, по обычаям, муж­чины-сикхи не имеют права расста­ваться даже во время сна. После жалоб узнавших об этом родителей других учеников директор школы потребовал от мальчика отдать ему нож. Ребенок отказался это сделать. Начиная с это­го момента ценность толерантности вступила в длительную борьбу с цен­ностью безопасности. Приняв внача­ле компромиссное решение, с кото­рым согласился мальчик и его семья, о том, что ему разрешается носить кир­пан, но в плотно зашитом чехле, ди­ректор школы под давлением родите­лей других учеников школы затем из­менил его и запретил ношение кирпана. Противостояние между теми, кто руководствовался обеспече­нием безопасности детей в школах, и теми, кто не хотел приносить в жертву толерантности собственные ценности, оказалось непримиримым. Согласно опросу, проведенному в провинции Квебек, где находится школа, 60% рес­пондентов высказались за то, чтобы запретить ношение кирпана. Однако, когда в 2006 году дело дошло до Вер­ховного суда Канады, суд, ссылаясь на необходимость уважения культурных традиций и принципы религиозной толерантности, провозглашенные в Хартии о правах, постановил разре­шить ношение кирпана в школу при условии, что он будет в чехле и спря­тан под одеждой. Но Министр юстиции провинции Квебек посчитал, что безопасность важнее свободы вероис­поведания, и счел необходимым за­претить кирпан в школе. Тяжба про­должилась.

С того момента прошло десять лет, но этот случай постоянно всплывает в выступлениях журналистов, ученых, политиков и спорах обычных граждан Канады — одной из самых спокойных и безопасных стран мира. Почему эта проблема не теряет своей актуальнос­ти и до сих пор не находит своего окон­чательного решения? По всей видимо­сти, в ней нашла отражение трудно решаемая дилемма, вставшая перед всем миром после серии потрясших человечество террористических актов, совершенных той же осенью 2001 г. в

США. Люди задумались: какой выбор сделать — в пользу толерантности к от­личающимся «другим» или в пользу безопасности «своих». Этот момент стал поворотным в истории и политике, по крайней мере, одной страны. По мнению аналитиков, он привел к обо­стрению длительного противостояния между двумя фундаментальными де­мократическими ценностями амери­канского общества: обеспечением бе­зопасности и защитой гражданских свобод (Keum et al., 2005).

На современном этапе развития человечества остро встал ряд вопросов. Неужели всегда нужно делать выбор: толерантность или безопасность? Воз­можна ли такая ситуация, когда бе­зопасность и толерантность не будут находиться на разных полюсах обще­ственного сознания, в состоянии жесткого противостояния? Возможно ли общество, основанное на ценности толерантности, члены которого будут чувствовать себя в безопасности?

К ответу на эти вопросы можно приблизиться, проанализировав акту­альные проблемы современности, свя­занные с наличием разного рода угроз мирному существованию человече­ства, наиболее концентрированно се­годня выражающиеся в феномене тер­роризма.

Феномен терроризма в современном обществе

Войны и вооруженные конфликты имели место на протяжении всей ис­тории человечества. Но XX век стал одним из самых жестоких: массовые акты насилия унесли небывалое чис­ло жертв, по некоторым данным, от 170 до 300 миллионов людей. В начале XXI века терроризм стал одним из са­мых страшных явлений, возникающих в результате преднамеренных дей­ствий человека или группы людей, на­правленных на причинение вреда, на­несение ущерба здоровью и физичес­кое уничтожение других людей. К подобным явлениям относятся также осуществляемые тоталитарными ре­жимами, сектами и экстремистскими группировками вооруженные конф­ликты, геноцид, войны, преследова­ния по политическим, религиозным, этническим мотивам, дискримина­ция, захват заложников, то есть ситу­ации, к которым применим введенный международными организациями тер­мин «организованное насилие».

С конца 1960-х гг. масштабы терро­ризма начали приобретать угрожаю­щие размеры, а за период с 1986 г. по настоящее время число терактов уве­личилось на 50—60%. Одновременно с увеличением числа терактов изменя­ется их содержание и направленность - они становятся все более жестоки­ми и все чаще угрожающими жизни людей. Так, в 1970-х гг. 80% терак­тов были направлены против соб­ственности и только 20% — против людей; в 1980-х гг., соответственно, 50% и 50%; в 1990-х гг. соотноше­ние составило уже 30% и 70% (http://www.guardantiterror.ru).

Действия террористов, рассматри­ваемые без учета их идеологических основ, — это преступления, преду­смотренные уголовными законода­тельствами государств: убийства и по­кушения на убийство, захват залож­ников, нанесение значительного имущественного ущерба и т. п., в то время как терроризм как целое не сво­дится к комбинации составляющих его преступлений и представляет со­бой более опасное явление, угрожа­ющее обществу и государственному порядку как таковому. Поэтому для его осмысления и предупреждения следует применять другие подходы, нежели к обычным криминальным преступлениям.

Криминальный акт, совершенный по идеологическим соображениям, вызывает совершенно иной резонанс в обществе и несет иную степень угро­зы государственности, чем те же дей­ствия без идеологической подоплеки. В любой стране преступления против личности совершаются ежедневно, однако, за исключением критически высоких уровней преступности, они не угрожают государственной безопас­ности. Главная цель террористической деятельности состоит как раз в нару­шении общественного спокойствия и разрушении государственного устрой­ства. Террористические акты тщатель­но готовятся, поэтому значительная их часть в той или иной мере достигает своих целей. Террористические груп­пы характеризуются высокой степе­нью организации. Группировки, нахо­дящиеся в разных странах, сотрудни­чают между собой, координируя свои действия. Выявление причин возник­новения терроризма и факторов, обеспечивающих его рост, становится на­сущной проблемой. Без ее решения все усилия по борьбе с терроризмом обречены на неудачу.

На сегодняшний день проведено большое количество теоретических и эмпирических исследований, связан­ных с аспектами терроризма (Зинчен­ко, 2007, 2008; Зинченко, Шилко, 2007, 2008; Солдатова, Шайгерова, Шляпников, 2008; Bell, 1978; Caracci, 2002; Hoffman, 1998; Horgan, 2005; Jenkins, 1975, 2001; McCauley, 2002; Perl, 2006; Redlick, 1979; Schmid, 1983; Zinchenko, 2008). Но определение того, что же такое терроризм, продол­жает вызывать затруднения. В своей классической книге «Политический терроризм» Алекс Шмид рассматрива­ет 109 определений терроризма и вы­являет общие для этих определений элементы. Одна из важнейших отличительных особенностей терроризма, которая объединяет большинство его определений, — это «экстранормаль­ность» террористического акта, на­правленного против мирных граждан, для которого характерно использова­ние жестоких средств, вызывающих у населения ужас, и произвольность выбора места и времени его соверше­ния, также имеющее целью держать людей в страхе (Schmid, 1983).

Понимание того, что такое «терро­ризм» и «террорист», часто отражает точку зрения, цели и позицию субъекта, дающего определение. Так, Госу­дарственный департамент США дела­ет акцент на политической природе феномена, а Министерство юстиции, в первую очередь, принимает во вни­мание криминальный характер дей­ствия, тогда как Министерство наци­ональной безопасности дает его опре­деление через понятие конфликтной ситуации и т. д.

В Российской Федерации принци­пы противодействия терроризму, ос­новы его профилактики и пути ликви­дации последствий установлены Феде­ральным законом о противодействии терроризму (от 26 февраля 2006 года). Он предусматривает «системность и комплексное использование полити­ческих, информационно-пропаганди­стских, социально-экономических, правовых, специальных и иных мер противодействия терроризму» и опре­деляет терроризм как идеологию наси­лия и практику воздействия на приня­тие решения органами власти или международными организациями, связанные с устрашением населения и другими формами противоправных насильственных действий (Собрание законодательства РФ, 2006).

Очень важно проводить различие между терроризмом и восстанием или революционными действиями. Многие специалисты считают, что ключевым фактором, различающим их, является то, что терроризм символичен и стре­мится к подрыву авторитета действую­щей власти, но не имеет достаточных сил для ее свержения (Hoffman, 1998).

Необходимо учитывать, что обыч­ные критерии успеха неприложимы к действиям, направленным против тер­роризма. То, что кажется успешным в ближайшее время, может иметь нега­тивные последствия в долгосрочной перспективе и наоборот. Поэтому сложности в предотвращении терро­ристических актов не должны воспри­ниматься только как неудачи в контек­сте разработки долговременной стра­тегии борьбы с терроризмом.

Принципиально важным момен­том в противодействии терроризму является правильное понимание мо­тивации террористических организа­ций. Это сложная задача, так как в на­чале своей деятельности все национа­листические и террористические группировки имеют идеальные цели, достижение которых не всегда предпо­лагает применение силовых методов.

Существующие социально-психо­логические модели повышения эф­фективности противодействия терро­ризму различают два уровня воздей­ствия:

1. профилактический уровень, на ко­тором проводится анализ условий, способствующих распростране­нию террористической «идеоло­гии» и террористических действий;

2. уровень, оптимизирующий сред­ства воздействия непосредственно в ходе конкретного антитеррористического мероприятия.

Понимание природы терроризма и эффективное противодействие ему невозможно без выявления его соци­ального и культурно-исторического контекста. Поэтому необходимо изу­чать явление терроризма в его взаимо­связи с целым рядом феноменов.

Терроризм и ксенофобия

Связь между изучаемыми феноме­нами чрезвычайно сложна. Помимо того, что терроризм является высоко- травмирующим явлением как для лич­ности, так и для отдельных групп, он имеет еще одно социально-психологи­ческое последствие — это негативное влияние на межгрупповые отношения. Очевидно, что действия террористов основаны на ксенофобии. Террористы стремятся максимизировать насилие против врагов, то есть тех, кто не яв­ляется одним из них. Они разделяют весь мир на «мы» и «они». В то же вре­мя, в результате спонтанных, непроду­манных комментариев, преподноси­мых прессой и официальными пред­ставителями структур разных уровней власти, внимание зачастую акценти­руется на национальной и религиоз­ной принадлежности террористов, что приводит к генерализации образа тер­рориста в глазах обычных людей и укреплению негативного этнического гетеростереотипа. Постепенно вы­страивается цепочка, приводящая к усилению межэтнической напряжен­ности и росту рисков ксенофобии в об­ществе, например: террорист — чече­нец — кавказец — нерусский. К страху общества перед терроризмом присое­диняются все более масштабные фо­бии в отношении групп, которые в общественном сознании ассоциируются с терроризмом, фобии, охватывающие не только людей с уязвимой психикой, но и психически здоровое население, кавказофобия, этнофобия, мигрантофобия и ксенофобия в целом. В США, например, предрассудки, дис­криминация и насилие против мусуль­ман и арабов после 11 сентября 2001 года существенно возросли. Примерно треть арабов и половина мусульман чувствовали себя объектом дискрими­нации в течение 8 месяцев после те­ракта: мечети и бизнес, которым вла­дели мусульмане, подвергались дей­ствиям вандалов, отдельные личности становились жертвами вербального и физического насилия и даже убийств. Государство также держало под прице­лом мусульман и арабов, их религиоз­ные и общественные объединения (Padela, Heisler, 2010). Подавляющее большинство представителей мусуль­манской общины, опрошенных после теракта, отмечали, что им постоянно приходится сталкиваться с такими си­туациями, как усиленный досмотр в аэропорту, оскорбления в собствен­ный адрес, проявления дискримина­ции. Получили небывалое распростра­нение насилие, унижение, исламофобия. В результате у представителей этих народов часто развиваются де­прессия, чувства злости и гнева (Abu-Raiya, Pargament, Mahoney, 2011). Как следствие, мусульмане, испытываю­щие на себе влияние возросшей дискриминации, становятся жертвами психологического стресса, их уровень доверия принимающей стране не­уклонно падает. Это неизбежно при­водит к неприятию, враждебности и отчуждению с их стороны, что может стать причиной ответной ксенофобии.

Человек, охваченный ксенофоби­ей, начинает видеть угрозу в предста­вителе любой группы, которую он счи­тает чужой, группы, отличающейся по этническим, религиозным, мировоз­зренческим признакам. В результате возникает угроза благополучию и здо­ровью общества в виде националисти­ческих движений, таких, как скинхе­ды, неофашистские группировки, в основе идеологии которых лежит не­нависть к людям других рас, вероис­поведаний и национальностей. Моло­дежь, вовлекаемая в эти группировки, оказывается еще одной группой рис­ка, становящейся легкой добычей иде­ологов неофашизма. Специалисты предостерегают, что, хотя у большин­ства людей наблюдение за развитием трагических событий вызывает состра­дание, соучастие, идентификацию с пострадавшими, нельзя забывать о той категории, которая склонна к так называемой «идентификации с агрессо­ром». Последняя возникает преиму­щественно у молодых людей и способ способ­на привести к росту преступности (Решетников, 2004).

Таким образом, с одной стороны, терроризм можно рассматривать как порождение ксенофобии, ненависти к чужой группе, а с другой стороны, тер­роризм сам способствует распростра­нению ксенофобии в обществе и ее усилению.

Вовлечение в террористическую деятельность: внутренние и внешние условия

У каждого нормального человека в связи с действиями террористов воз­никает вопрос: как человеческое суще­ство оказывается способным на жес­токие проявления по отношению к себе подобным, ни в чем не повинным и, как правило, значительно более сла­бым по сравнению с ним людям? От­вет на него ищут специалисты — пред­ставители гуманитарных наук, так как он имеет большое значение для приме­нения на практике. Во-первых, для воз­действия на лиц, уже вовлеченных в террористические группы, например, в ходе ведения переговоров. Во-вторых, для выявления групп, представляющих наибольшие риски вовлечения в терро­ристическую деятельность, а также в целях организации системы диагнос­тики и профилактики.

В течение последних десятилетий было предпринято множество попы­ток объяснить природу вовлечения людей в террористическую деятель­ность. Для изучения этого сложнейше­го процесса необходима разработка фундаментальной концептуальной базы, опираясь на которую исследователи получили бы возможность эф­фективно соотносить и координировать различные подходы к проблеме. Очевидно, что проблема вовлечения в террористическую деятельность является мультидисциплинарной, в том числе, психологической. Психологи­ческий подход рассматривает в каче­стве основной причины мотивации терроризма особенности человеческой психики. Согласно ему, террористами используются драматически актуали­зированные потребности в идентифи­кации определенной части населения, представляющей своего рода группу риска.

Механизмы, запускающие кол­лективное насилие, изучаются в ряде исследований по социальной и ког­нитивной психологии, психологии личности. В них предпринимаются попытки понять природу социальных групп, межгрупповых отношений, механизмов и процессов, способствую­щих совершению насилия, особенно в отношении других групп. Для того чтобы групповое насилие стало воз­можным, необходимо наличие целого ряда условий:

1. возможность координировать кол­лективные действия;

2. способность проводить различия между членами ин-групп и аут-групп;

3. тенденция ставить членов ин-группы выше членов аут-группы;

4. тенденция не доверять или быть враждебным по отношению к чле­нам аут-группы (ксенофобия);

5. способность избирательно игнори­ровать нормальные эмоциональ­ные реакции, которые препятству­ют убийству себе подобных;

6. способность добровольно вовле­каться в коллективное насилие (Durrant, 2011).

Анализ внутренних и внешних факторов, причин и условий, способ­ствующих вовлечению граждан в тер­рористическую деятельность, возмож­ностей влияния на эти факторы необ­ходим для создания обоснованной и эффективной государственной систе­мы предупреждения терроризма (Зин­ченко, Шилко, 2007; Зинченко, 2009).

Многофакторная природа терро­ризма требует построения модели во­влеченности в террористическую дея­тельность, которая позволила бы учесть влияние различных факторов на возникновение и развитие данного феномена в обществе. Проанализиро­вав существующие исследования в этой области, мы считаем необходи­мым рассмотреть следующие факторы:

• культурно-исторический контекст,

• индивидные особенности,

• когнитивно-мотивационную сферу,

• социальную ситуацию развития.

В рамках каждого из них можно выделить инициирующие, ингибиру­ющие и катализирующие факторы, которые требуют особого рассмотре­ния. Мы остановимся только на осве­щении четырех вышеперечисленных групп факторов в целом, а также об­ратим внимание на наиболее важные с точки зрения профилактики терро­ристической деятельности ускоряю­щие, или катализирующие, факторы.

1. Культурно-исторический контекст

Для понимания мировоззрения террористов, то есть того, как они вос­принимают самих себя и окружающий мир, необходимо изучать социальный и культурно-исторический контекст, в котором действуют террористические организации (Caracci, 2002).

Социальные условия. Терроризм ред­ко возникает только на основе разжи­гания политических или религиозных розней. Всегда есть более глубокие причины его возникновения. Среди них: социальное неравенство, дискри­минация, политическая беспомощ­ность, бедность и депривация, чувство несправедливости и безнадежности. Все они создают внешние условия, способствующие появлению или оживлению террористических групп. Процессы вербовки в группу ИРА свидетельствуют о том, что в основе най­ма в первичные инстанции террорис­тических групп лежат социально-эко­номические условия и политические причины.

Фундаментализм. Данный фактор не сводится к простому объяснению террористических актов стремлением к выполнению шариатского закона. Идеологический экстремизм (религи­озный или национальный) имеет осо­бую притягательность, потому что, с одной стороны, позволяет вылиться гневу, фрустрации и безнадежности, а с другой — предлагает привлекатель­ное будущее в данной жизни или по­сле смерти. То есть террористы моти­вированы как идеологическим, так и человеческим фактором. Даже если террористические группировки обра­зованы не на религиозной основе, они все равно подвержены влиянию экс­тремистов, которые преподносят себя в качестве божественного авторитета, имеющего право оправдывать и прощать любые действия против человека.

Радикализм. Одним из возможных источников вовлеченности в террори­стическую активность является ради­кализм. Не все радикалы становятся террористами, но многие террористы начинали свою деятельность с радика­лизма. Приоритетной задачей здесь является выявление психологических условий трансформации радикальных политических движений в экстремис­тские. Радикализм обычно связан с идеями и представлениями о необхо­димости кардинального и решитель­ного переустройства существующих социально-политических отношений в обществе. Радикализм предполагает отрицание существующей структуры общественных отношений и выдвиже­ние новой — альтернативной, которая рассматривается как единственно возможная и правильная в сложив­шейся несправедливой и неприемле­мой социально-политической действительности.

2. Индивидные особенности

«Портрет террориста» — это то, что мечтали бы получить в свое распоря­жение службы безопасности для контр­террористической деятельности, осо­бенно для организации профилактической работы. Основанные, как правило, на статистических данных попытки исследователей составить та­кой портрет успеха не имели. Напри­мер, какой вывод можно сделать из того факта, что террористами чаще всего являются принадлежащие к ев­ропеоидной расе мужчины 17—24 лет? Подозревать в принадлежности к тер­рористическим действиям всю эту категорию?

Предпринято также множество по­пыток поиска специфических черт «личности террориста». Наиболее по­пулярной из них было объяснение по­ведения террориста с точки зрения психодинамического подхода (Horgan, 2005). В рамках этого подхода отмеча­ются следующие характеристики, при­сутствующие у террористов.

Маккиавеллизм. Желание манипу­лировать как своими жертвами, так и прессой, публикой, властью. Исследо­ватели подчеркивают, что потенциаль­ному террористу достаточно увидеть примеры террористической деятель­ности других — и его собственная аг­рессивность возрастает.

Нарциссизм. Терроризм часто рас­сматривается как специфическая фор­ма нарциссического гнева в контексте нарциссической травмы. Нарциссический гнев выражается через стрем­ление приобрести или удерживать власть посредством унижения других. Нарциссизм может проявляться и че­рез желание защищать одну соци­альную группу от других, будь то ре­альный или воспринимаемый враг. Следует отметить, что подобное жела­ние представляет собой один из фундаментальных мотивов, который спо­собен привлечь к террористическим группам большее количество людей.

Идеализм. Образованные молодые люди могут присоединиться к терро­ристическим группировкам из-за сво­их искренних политических или рели­гиозных убеждений. Люди, имеющие идеалистические взгляды, более склонны к разочарованию в реально­сти и, как следствие, к переживанию фрустрации.

Фрагментарная личностная иден­тичность. Для членов террористичес­ких организаций характерно отсут­ствие целостной личностной идентич­ности, наличие противоречивых ценностей, взглядов, установок. Такая личность способна далеко зайти в сво­их преступлениях, она может реагиро­вать на действия служб безопасности и полиции жестокими поступками.

На протяжении десятилетий ве­дутся споры о том, можно ли рассмат­ривать личность террориста сквозь призму патологии, основываясь на доминировании у террористов опре­деленных личностных черт, или пси­хопатологические категории к ним неприменимы. Точка зрения, допуска­ющая наличие патологии, доминиро­вала в исследованиях более тридцати лет. Она аргументируется, прежде все­го, тем, что человек, способный на жестокость по отношению к ни в чем не повинным людям, просто по опре­делению не может быть нормальным (Becker, 1977; Wagenlehner, 1978). В на­стоящее время, однако, редко кто при­держивается этого мнения. Так, иссле­дование, основанное на анализе сотен интервью с участниками и бывшими активистами террористических груп­пировок, не выявило у них каких-либо патологий, соответствующих перечню DSM (Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders) (McCauley, 2002). В Германии было проведено исследо­вание, изучавшее досье на членов груп­пировки Баадер-Мейнхоф. В нем ис­пользовался значительный качествен­ный и количественный материал о каждом члене группы — от записей в роддоме до дошкольных, школьных и университетских оценок, включаю­щий беседы с членами семей, соседя­ми, друзьями, сравнение с конт­рольной выборкой. Оно также не об­наружило никаких значимых отличий террористов от обычных людей в том, что касается наличия психопатологии.

Тем не менее, попытки выявить какие-то особенности, которые пусть и не позволяют отнести личность террориста к патологии, но являются ха­рактерными для членов террористи­ческих группировок, продолжаются. Кроме того, они не утратили своей ак­туальности при анализе личности террористов-одиночек, чье поведение в большей степени опосредствовано их нейрофизиологической организаци­ей. Здесь речь идет, прежде всего, о чрезмерной агрессивности, которая развивается, в том числе, и как реак­ция на фрустрацию — субъективно невозможную ситуацию удовлетворения важных потребностей. Отмечается также склонность к экстернализации - возложению ответственности за не­удачи на внешние обстоятельства, дру­гих людей и поиску внешних факто­ров для объяснения несоответствия собственного поведения объективно предписанным условиям. Некоторы­ми специалистами выделяется еще ряд индивидуальных особенностей, якобы способствующих вовлеченности в тер­рористическую деятельность.

3. Когнитивно-мотивационная сфера

Террористы редко словесно форму­лируют ответы на вопросы о соблазни­тельности и ожидании личных выгод от вступления в террористическое дви­жение. Анализ ответов на эту группу вопросов показывает, что к принятию такого решения их привлекают следу­ющие моменты, на их взгляд, характе­ризующие будущую деятельность: сила, мощь; высокий статус; чувство товарищества и надежной самоиден­тификации; наслаждение, «кайф», по­чти наркотический, сопровождающий радостное возбуждение от принятия новой роли и новой жизни. В отдельных случаях в качестве причины мо­жет выступить и прекращение забот о личном финансовом благополучии.

Предпринимаются попытки диа­гностировать и классифицировать ха­рактерные для групп риска способы построения образа мира, самоиденти­фикации, целеполагания, процессы социальной и психологической адап­тации. В ряде исследований выделены следующие особенности, характерные для личности, склонной к террористи­ческой деятельности:

1. преобладание иллюзорно-компен­саторного способа удовлетворения потребностей над деятельностно-­созидательным способом;

2. направленность на поиск быстрых и окончательных простых решений сложных вопросов;

3. упрощенная мифологизация и знаково-символическое опосред­ствование ведущей деятельности с обязательным акцентом на образе врага;

4. искусственная драматизация ситу­ации;

5. манипулятивно снижаемый с по­мощью специальных психотехник порог агрессивного поведения;

6. импульсивность и склонность к немедленным действиям;

7. героизация террористической дея­тельности с непременным элемен­том жертвенности;

8. примитивность и ригидность кар­тины мира и когнитивных стилей;

9. высокая внушаемость;

10. специфическое состояние массо­вого сознания и менталитета:

• «неосвоенная» толерантность, от­сутствие стандартов ведения про­дуктивных переговоров,

• вера в эффективность насильст­венных действий и в право на них,

• «метаморфозы» исторической па­мяти различных этнических групп, политических партий и т. п.,

• несформированность адекватных представлений о демократии, в ча­стности, о правах человека,

• бинарная, архаическая картина мира.

Психологически корректный ответ на вопрос, что мотивирует людей на вовлеченность в террористическую деятельность, может содержать в себе отчасти ответ на вопросы: что они делают (или что им позволяется делать) в качестве террористов и как они об­ретают и поддерживают мотивацион­ную вовлеченность в террористичес­кие мероприятия и действия. Харак­терной чертой мотивационной сферы террориста является сильная потреб­ность во включенности в группу по­добных людей, обеспечивающая про­цесс самоидентификации.

Поскольку членами террористи­ческих групп становятся выходцы из разных социальных слоев общества, мотивация, определяющая их ради­кально настроенное поведение, доста­точно разнообразна (Зинченко, Сурнов, Тхостов, 2007). Мотивационно­-ценностной и идейной основой терроризма является внутренняя субъективная убежденность человека в том, что он служит абсолютной, выс­шей, единственной истине, отсюда — фанатизм и готовность утверждать эту истину любыми средствами. По мере того как террорист проникается идео­логией своей организации, он усваива­ет абсолютистскую риторику. Объек­ты окружающего мира он видит сквозь призму простых и однозначных харак­теристик: свои и чужие, правильное и неправильное. Исследователи, инте­ресующиеся глубинной мотивацией террористов, указывают на большую привлекательность ощущения при­надлежности к тайной могуществен­ной организации, способствующего успешному решению задачи само­идентификации при сохранении вы­сокого уровня самооценки. При рас­смотрении подобных глубинных мотивационных основ вовлечения в террор нередко используется понятие «соблазн». Именно соблазны следует рассматривать как основные источни­ки субъективной привлекательности терроризма. Они могут быть многочисленными и в какой-то степени ин­дивидуализированными, но имеют единую психологическую сущность — когнитивно простое, быстрое и эф­фективное решение трудных жизнен­ных задач.

Террористами не становятся сразу, в одночасье. Прежде чем стать членом террористической группы, человек ча­сто проходит через утрату смысловых ориентиров, апатию и депрессию, вызванные социальной дезадаптацией.

4. Социальная ситуация развития

Множество исследований, осно­ванных на жизнеописаниях, автобио­графиях и анализе жизненного пути будущих террористов, подтверждают влияние на вовлеченность в террористическую деятельность, если приме­нить термин Выготского, «социальной ситуации развития» (Выготский, 1984). Выявлен целый ряд особеннос­тей, характерных для социальной ситуации развития людей, которые ста­ли террористами (Shaw, 1986). На­пример, членами террористических организаций часто становятся выходцы из неполных семей, люди, которые по тем или иным причинам испытали трудности адаптации к существую­щим социальным институтам — шко­ле и т. п. Чувство отчуждения, возни­кающее в подобных ситуациях, стано­вится основой для маргинализации ценностно-смысловой сферы личнос­ти человека. Это приводит к трансфор­мации базовой потребности в аффиляции и заставляет человека присоеди­ниться к группе, которая кажется ему родственной, в данном случае терро­ристической группировке.

К особенностям социальной ситу­ации развития, определяющим фор­мирование личности террориста, ис­следователи относят следующие:

• преждевременная социализация;

• специфика раннего опыта (пребы­вание в роли жертвы, пострадав­шей от служб безопасности, вос­приятие себя в качестве жертвы посредством идентификации с груп­пой или сообществом, подвергшим­ся гонениям и преследованиям);

• влияние общественного мнения внутри релевантной группы на от­ношение к возможным послед­ствиям вступления в организацию, т. е. соотнесение такого поступка с системой ценностей данного сооб­щества;

• частая вовлеченность в конфликт­ные ситуации;

• наличие связей с членами террори­стических организаций.

Важнейшими факторами, влияю­щими на развитие будущих террорис­тов, являются семейные и культурные традиции насильственных протестов, которые выступают почвой для ради­кализации молодого поколения. Школы, религиозные группы и дру­гие социальные институты, где распространены экстремистские взгля­ды, способствуют появлению террори­стических групп и помогают процессу вербовки в них. Большая опасность возникновения терроризма имеется там, где годами и поколениями суще­ствовала ненависть и вражда между на­родами, например, как в Северной Ирландии, или в Стране басков, или в южных регионах России.

Специфика социализации в более взрослом возрасте может как способ­ствовать, так и препятствовать форми­рованию личностной готовности инди­вида к террористической деятельности. Например, многие террористы-смер­тники оказываются одинокими неже­натыми мужчинами, у которых нет обязательств перед семьей и эмоцио­нальных связей с родными людьми. Это обстоятельство, при прочих рав­ных условиях, облегчает задачу вер­бовщиков.

5. Катализирующие факторы

Еще одна специфическая группа факторов, влияющих на процесс во­влечения индивида в террористичес­кую активность, — это ускоряющие, или «катализирующие», факторы. Как правило, будущий террорист оказыва­ется участником или свидетелем так называемого «события-катализатора» - конкретного драматического проис­шествия, связанного с проявлением несправедливости, безнаказанным злодейством и т. п. Это событие спо­собствует процессу формирования террориста через его самоидентифика­цию с безвинно пострадавшими соплеменниками, сотоварищами по со­циальному классу, родственниками или с самим собой в качестве жертвы другой группы. В автобиографиях тер­рористов отчетливо проявляется закономерность: по мере увеличения сте­пени вовлеченности в террор событие-катализатор становится все более ярким, страшным, драматическим, обрастает художественной и мистической конкретностью, которой оно не имело при изначальных воспроизведениях. Однако было бы ошибкой пытаться обнаружить некие общие, подобные архетипическим образам, события-катализаторы даже для одной группы террористов в качестве несом­ненных «подталкивающих» факторов.

В качестве таких событий, которые катализируют переход к насилию, мо­гут выступить, например, неадекват­ные действия правительства в ответ на беспорядки и террористические акты. Так, война испанского правительства против ЕТА оказала отрицательное влияние не только на народы Страны басков, но и на действия террористов во всем мире. Израильское давление на Палестину имело такое же воздей­ствие на общее усиление террористи­ческих настроений. В случае ИРА таким фактором явилось превращение мирных организованных протестов за гражданские права в кровавые беспо­рядки. Очевидно, что террористы все­гда будут искать способы подтолкнуть правительство к неадекватным дей­ствиям. Реакции недовольства на эти действия служат основой для вербов­ки новых членов в террористические группы. Потенциальные террористы обычно просто симпатизируют терро­ристическим группам и их требовани­ям. От симпатий всего один шаг к пас­сивной поддержке.

В противодействии терроризму не­обходимо использовать комплексные методы, направленные на коррекцию идеологии, повышающей риски ксено­фобии и препятствующей принятию толерантности как ценностной осно­вы современного общества. Препят­ствуют вовлечению индивидов, осо­бенно молодежи, в террористическую деятельность следующие факторы:

• обсуждение актуальных соци­альных проблем, например, заня­тости молодежи и имущественно­го неравенства в современном мире;

• уделение особого внимания взаи­модействию общества с марги­нальными группами (дискуссии о понимании критериев социальных ценностей, соотношения свободы и закона и пр.);

• поддержка системы образования в духе толерантности и культуры мира;

• развитие политической культуры (например, знакомство с возмож­ностями ненасильственных форм решения социальных противоре­чий);

• целенаправленное формирование позитивных моделей поведения;

• формирование позитивного обра­за страны.

Терроризм как угроза безопасности общества

C социально-психологической точки зрения, террористический акт относится к особому ряду событий, которые можно классифицировать как ситуации, экстремально опасные для их непосредственных жертв и для об­щества в целом, ситуации, выходящие за рамки повседневного человеческо­го опыта. В XX веке с повышением уровня рисков в обществе в ряде наук усилился интерес к проблематике ка­тастроф и экстремальных ситуаций. В 1950-х годах зародилась математи­ческая теория катастроф (Г. Уитни, Р. Том), в 1960-70-х годах возникла социология катастроф (А. Бартон, Р. Дайнс, Э. Карантелли и др.), занимающаяся изучением катастрофичес­ких процессов, поиском возможных способов их предотвращения и мини­мизации разрушительных воздействий.

С точки зрения психологии катас­трофу следует рассматривать в ином ракурсе, нежели в социологии. По мнению психологов, степень катаст­рофичности события определяется не столько его масштабом для человече­ства в целом, сколько его воздействи­ем на психику человека. Событие мо­жет стать катастрофическим в преде­лах жизненного пути отдельной личности, расколов его на две части — «до и после» (Хараш, 1996).

Понятие «экстремальная ситуа­ция», наряду с понятием «катастрофа», трудно поддается научному определе­нию. Одна из причин этого в том, что под ней подразумеваются любые со­бытия, выходящие за рамки нормаль­ной жизни человека, — от распростра­ненного сегодня так называемого «экстрима» (экстремальных видов спорта и развлечений) до ситуаций, вызван­ных природными бедствиями или на­меренными действиями людей, при­чиняющими вред человеку или груп­пам людей. В связи с этим проблемное поле психологии экстремальных ситу­аций оказывается чрезвычайно широ­ким. В качестве синонимов понятия «экстремальная ситуация» часто ис­пользуют слова «чрезвычайная ситуа­ция», «стрессовая ситуация», «крити­ческая» или «кризисная» ситуации. В ряде случаев это оправдано, так как все эти ситуации объединяет то, что они содержат в себе опасность для жизни и здоровья человека. Однако если речь идет о научном определении, то это понятие трудно поддается конкретиза­ции. В специальной литературе и в средствах массовой информации в ка­честве аналогичного часто использует­ся понятие «чрезвычайная» ситуация. Одна и та же ситуация может быть на­звана и экстремальной, и чрезвычай­ной. Ситуация, расцениваемая как чрезвычайная для помогающих лиц (спасателей, психологов), является экстремальной для тех людей, которые невольно оказались в ней, поскольку требует от них максимального напря­жения физических и психических ре­сурсов. Одна и та же ситуация может выступать как чрезвычайная — с пози­ции общества, государства и как экстремальная — с позиции отдельной лич­ности. С точки зрения жизненного пути личности, подобные ситуации можно назвать также и «критически­ми» или ситуациями «невозможнос­ти», по определению Ф.Е. Василюка. Когда невозможно жить, реализовы­вать свои потребности, справляться с внешними и внутренними условиями жизнедеятельности (Василюк, 2003).

Наряду с психологией катастроф в настоящее время предпринимаются попытки выделения в самостоятель­ную отрасль психологии экстремаль­ных ситуаций (Анциферова, 1998; Магомед-Эминов, 2004; Малкина-Пых, 2005; Психология экстремальных си­туаций..., 2007; Хараш, 1996).

Выраженность тех или иных пара­метров в экстремальной ситуации по­зволяет провести условные границы между их различными видами. Суще­ствующие классификации используют самые разные основания. Важным ос­нованием для классификации, на наш взгляд, может стать специфика чувства контроля — ситуация контролируется самим человеком, не поддается конт­ролю или контролируется другими людьми. Любая экстремальная ситуа­ция может выйти из-под контроля человека, так как уже в самом понятии «экстремальность» заложена возмож­ность превышения человеческих сил. Поэтому при выделении видов экстре­мальных ситуаций по данному осно­ванию речь идет о контролируемости не самих ситуаций, а причин их воз­никновения.

В контролируемых ситуациях че­ловек, оказывается, как правило, доб­ровольно. Это ситуации, связанные с профессиональной деятельностью, предъявляющей повышенные требова­ния к человеку, его способностям и воз­можностям. Сюда же можно отнести экстремальные виды спорта и развле­чений. Человек по собственной воле ставит себя в ситуацию повышенного риска, или так называемой надситуативной активности, чтобы пережить необычные физиологические состоя­ния и эмоции, испытать собственные силы и возможности. Выбирая экстре­мальные виды профессиональной де­ятельности или увлечений, люди заранее готовят себя физически и психологически к тому, чтобы справляться с возникающими трудностями и воз­можными последствиями. Высокая потребность в риске, готовность к так называемой надситуативной активно­сти позволяет человеку подниматься над требованиями ситуации, преодо­левать внешние и внутренние препят­ствия на пути к осуществлению своей деятельности, осознанно совершать выбор, который, возможно, приведет к срыву или разочарованию (Петров­ский, 1992, 2010). Несмотря на созна­тельный выбор, психика этих людей подвергается тяжелым испытаниям, в результате чего их психическое здоро­вье оказывается под угрозой. Это на­блюдается у военных летчиков, космо­навтов, полярников. Последствия для психики могут носить как кратковре­менный характер — возникновение галлюцинаций, негативных эмоцио­нальных состояний, иррационально­го поведения, так и долговременный - вплоть до развития неврозов и пси­хозов (Лебедев, 1989). К этому же клас­су в полной мере можно отнести те профессии, которые связаны с оказа­нием помощи пострадавшим в результате трагических событий: спасателей, медицинских работников и психоло­гов. В данном случае имеют место та­кие феномены, как: профессиональ­ный стресс, эмоциональное выгора­ние, синдром хронической усталости. Важной задачей психологии экстре­мальных ситуаций является разработ­ка специальных профилактических и реабилитационных программ, препят­ствующих развитию у данной катего­рии работников психопатологических последствий.

Неконтролируемые ситуации чаще порождаются случайными событиями. Это ситуации, являющиеся результа­том природных катаклизмов (земле­трясения, наводнения, ураганы, пожа­ры, сходы лавин), а также возникаю­щие вследствие непреднамеренных действий других людей или выхода из строя оборудования (аварии на произ­водстве и транспорте, авиакатастро­фы, техногенные катастрофы, пожары и взрывы на производстве, аварии на атомных электростанциях). Прямых виновников этих ситуаций обычно нет. Отличительная их черта — неподвластность человеку. Такие события, порой грандиозные по своему масш­табу, уносят огромное количество че­ловеческих жизней и оставляют глубо­кий след в памяти многих поколений, особенно в тех местах, где они про­изошли. Два события такого рода: авария на Чернобыльской атомной электростанции в 1986 году и земле­трясение в Армении в 1988 году, — от­личались огромным количеством по­страдавших, получивших физические и психические травмы, и поставили вопрос о необходимости массового оказания психологической помощи.

В психологической литературе не прекращается обсуждение накоплен­ного тогда опыта, имевших место про­фессиональных ошибок и отсрочен­ных последствий для людей, пережив­ших эти события. При анализе первого события значительное внимание уде­ляется воздействию на ликвидаторов чернобыльской аварии так называемо­го «невидимого» стресса в виде радиационной опасности (Тарабрина, Петрухин, 1994). Вспоминая второе — чаще всего обсуждается вопрос о специфике психологических проблем людей, ока­завшихся в этой ситуации, о том, насколько оправданной и эффективной является экстренная психологическая помощь в очаге стихийного бедствия, позволяет ли она предотвратить или уменьшить отсроченные последствия.

Отдельную категорию составляют те ситуации, которые возникают в ре­зультате преднамеренных действий человека или группы людей, направ­ленных на причинение вреда, нанесе­ние ущерба здоровью, физическое уничтожение других людей. К ним от­ носятся: вооруженные конфликты, ге­ноцид, войны, преследования по поли­тическим, религиозным, этническим мотивам, дискриминация, моральное притеснение, террористические акты, захват заложников. Любые экстре­мальные ситуации могут вызвать у по­падающих в них людей сходные психофизиологические и поведенческие реакции, эмоции и чувства, однако именно намеренное применение на­силия приводит к наиболее глубокому и длительному воздействию на психи­ку пострадавших и их близких.

Террористический акт — одно из самых зловещих воплощений ситуа­ций такого типа. Несколько лет назад невозможно было представить, что российское общество буквально захле­стнет волна террористических актов, поэтому государство и другие структу­ры оказались безоружными перед ли­цом этой новой угрозы, не подготов­ленными к разрешению ситуаций с заложниками и оказанию экстренной и долговременной помощи постра­давшим. Одной из отличительных особенностей этого вида насилия яв­ляется то, что практически всегда тер­рористы используют в своих личных, политических или социальных целях мирное население. Пытаясь привлечь к себе внимание, добиться устрашения противника, они применяют насилие или угрозы против заведомо более сла­бых. Современный терроризм включа­ет такие действия, как террористичес­кие акты, взрывы, убийства безвин­ных, захват самолетов.

Сегодня социальные последствия террористических актов и их психоло­гическое воздействие на общество ста­новятся все более значительными, чему в немалой степени способствуют средства массовой информации, воль­но или невольно помогающие терро­ристам привлечь внимание к своим действиям и требованиям. По оценке специалистов, теракты в России ока­зывают сильнейшее воздействие на психическое состояние значительной части населения страны. Так, опрос Фонда «Общественное мнение», про­веденный в 40 различных населенных пунктах (от маленьких деревень до крупнейших городов) через месяц по­сле событий в Театральном центре на Дубровке, показал, что почти 70% опрошенных считали, что следующий теракт произойдет именно в их городе или поселке. Свыше 70% опрошенных испытывали чувство настоящего ужа­са, как если бы это произошло с их близкими, коллегами, детьми. По ре­зультатам проведенного Отделом кли­нической психологии Научного цент­ра психического здоровья РАМН опроса 300 москвичей, у которых на Дубровке не было ни родственников, ни знакомых, более чем у четвертой части их были обнаружены симптомы посттравматического стрессового рас­стройства.

Практика позволяет выявить груп­пы риска, для которых чрезвычайные ситуации и, информация о них пред­ставляют большую угрозу, чем для всех остальных. Так, во время событий на Дубровке на базе Центра «Гратис» [1] был организован телефон доверия, куда мог позвонить любой, кто ощущал в данный момент потребность в психо­логической поддержке. Анализ телефонных звонков позволил выделить круг людей, на которых информация о терактах оказывает наибольшее воз­действие. Поступившие звонки были преимущественно от женщин, обла­давших сильной склонностью к иден­тификации с жертвами. Среди звонив­ших было много пожилых людей, тех, кто прикован к постели или по состо­янию здоровья не может надолго отлучаться из дома. Несколько человек отметили, что не смогли заставить себя выйти из дома и не пошли в этот день на работу, сказавшись больными. Еще одна, особая категория звонивших по телефону доверия — это люди, которые попадали в экстремальные ситуации несколько лет назад, в том числе те, кто сам или чьи близкие были в залож­никах у террористов. У них под воздей­ствием информации о развитии собы­тий на Дубровке начали проявляться те же симптомы, которые возникли во время или сразу после случившегося с ними, — ощущение беспомощности, ужас, паника, сильная тревога, психо­соматические нарушения — головок­ружение и головная боль, сердцебие­ние, боль в области сердца и т. д.

Не только сам терроризм, но и объявленная ему война несет угрозу безопасности личности и общества. Опыт Израиля, десятилетиями живу­щего в условиях войны с терроризмом, показывает, насколько опасна такая ситуация для индивидуальной психи­ки и общественного сознания. Она порождает коллективную травматизацию — патологические деформации коллективного бессознательного и развитие коллективных травматичес­ких комплексов, диагностировать и корректировать которые крайне труд­но. Согласно концепции о «травмиро­ванных обществах», переживших мас­совую катастрофу, в них происходит ретрансляция травмы из поколения в поколение, родители бессознательно формируют у ребенка идентичность, основанную на травмированном обра­зе «Я» (Volkan, 2003). Каждому из по­следующих поколений необходимо тем или иным способом отреагировать на исходную травму. Конструктивный вариант отреагирования коллектив­ной травмы основан на механизмах горевания и прощения, а когда это не­обходимо — на признании своей вины, например, как в послевоенной Германии. Однако отреагирование может быть деструктивным — актуализирует­ся потребность в отмщении за поне­сенные жертвы и утраты, что порож­дает экстремизм и межнациональные конфликты. Автор данной концепции объясняет также, как коллективная травма влияет на процессы консоли­дации социальной группы. Он назы­вает соответствующий механизм «из­бранной травмой» («chosen trauma»). Под этим он понимает особый мента­литет травмированного общества, ко­гда в основе идентичности лежит память о трагедии предков, которая по каким-то причинам не прошла через нормальный процесс горевания: «не­кое событие заставляет большую груп­пу людей <...> почувствовать себя беспомощной жертвой другой группы, испытать унижение от обиды или при­чиненного вреда. Травмированная та­ким образом группа избирает путь психологизации и мифологизации «рокового» для нее события. Она как бы встраивает его образ в самую ос­нову своей идентичности, и сопут­ствовавшие ему чувства боли и позо­ра передаются в нации от поколения к поколению в качестве маркера ее эт­нической идентичности. И с того мо­мента, как реальная травма трансформировалась в «избранную травму», подлинные исторические факты пере­стают играть какую-либо роль. Сохра­няет значение лишь их психологичес­кое преломление в качестве централь­ного стержня чувства этнической общности» (Волкан, Оболонский, 1992, с. 41). Именно этот механизм ис­пользуют лидеры экстремистских организаций в кризисных ситуациях, направляя социальную активность в деструктивное русло (Volkan, 1997, 2000).

Исследование, проведенное нами в Беслане спустя год после теракта 2004 года, подтвердило предположение о влиянии теракта не только на психи­ческое состояние непосредственно пострадавших и их близких, но и на всех без исключения жителей неболь­шого города (Солдатова, Шайгерова, Шляпников, 2008). В зависимости от индивидуальных характеристик и от степени вовлеченности, это событие по-разному сказалось на психическом состоянии разных категорий населе­ния. Дети и взрослые — бывшие залож­ники, потерявшие близких, другие жители, не затронутые непосредствен­но терактом, — в разных формах отре­агировали на перенесенный экстре­мальный жизненный опыт. Большин­ство опрошенных на декларируемом уровне оценивали свое состояние как психологически комфортное, демон­стрируя позитивные эмоции — бод­рость, силу, мужество, а на глубинном, неосознаваемом уровне у них сформи­ровался эмоциональный комплекс враждебности, направленный у взрос­лых — на внешнее окружение, а у де­тей — на самих себя. В силу специфи­ки социальной ситуации, сложившей­ся в Беслане, процесс переживания трагедии принял деформированно за­тяжной характер. У большинства по­страдавших наблюдался рост уровня тревожности, причем не только ситу­ативной, но и личностной. У бывших заложников это нашло свой выход в повышенном уровне агрессии, а у тех, кто потерял близких, трансформиро­валось в депрессивную симптоматику. Совокупность выявленных у взросло­го населения реакций гнева, отвраще­ния и презрения образовала сложный когнитивно-аффективный комплекс, который определяется в психологии как комплекс враждебности (Изард, 2003). Зарождающаяся на эмоцио­нальном уровне враждебность, в свою очередь, может стать одной из главных детерминант агрессивного поведения и ксенофобии.

Масштаб и характер теракта обусло­вил трансформацию базовых убежде­ний и картины мира у всего населения города. Из трех базовых убеждений, лежащих в основе представлений о себе, мире и окружающих людях, трансформировались два, связанные с отношением к миру и окружающим людям, — «доброта мира» и «осмыс­ленность мира». Было разрушено ба­зовое доверие к другим, что также спо­собствует повышению рисков прояв­лений ксенофобии.

Террористический акт как угроза безопасности личности

Трудно переоценить силу воздей­ствия террористических актов на все общество, однако специалистам, рабо­тающим с людьми, ставшими жертва­ми организованного насилия, необходимо, в первую очередь, понимать его психологические последствия для лю­дей, непосредственно пострадавших в таких ситуациях, и их близких (Зин­ченко, 2007; Zinchenko, 2008).

Все экстремально опасные ситуа­ции, в которые человек попадает не по собственной воле, имеют ряд общих характеристик, которые определяют­ся их универсальным сущностным признаком — фактором опасности, создающим угрозу для здоровья и жиз­ни людей и оказывающим воздействие на психику человека. Опираясь на ре­зультаты исследований различных ав­торов (Солдатова, Шайгерова, Калиненко, Кравцова, 2002; Atkinson, Atkinson, Hilgard, 1983; Everstine, Everstine, 1993; Kahana, Kahana, Harel, Rosner, 1988), мы выделили следую­щие характеристики таких событий:

• враждебность ситуации (угроза жизни, физической и психической целостности самого человека или его близких),

• неожиданность и интенсивность негативных воздействий,

• продолжительность негативных воздействий,

• неопределенность ситуации (ее не­предсказуемость, многознач­ность),

• невозможность контроля над ситу­ацией (происходящее совершается против воли человека),

• недостаток социальной поддержки,

• несовместимость нового опыта с привычной реальностью,

• невозможность рационального объяснения происходящего,

• горе и утрата.

Чем больше вышеперечисленных параметров соответствуют конкретной экстремальной ситуации, тем боль­шую опасность она представляет для личности. Любые экстремальные си­туации, возникающие по вине при­родной стихии или в результате непреднамеренных действий человека, могут вызвать у попадающих в них людей сходные психофизиологичес­кие и поведенческие реакции, эмоции и чувства. Но намеренное применение насилия, в том числе, террористичес­кие акты, связанные с захватом и ги­белью заложников, приводит к наибо­лее глубокому и длительному воздей­ствию на психику пострадавших, их близких и общество в целом.

В экстремальной ситуации грани­ца между нормой и патологией стано­вится менее определенной и размы­той. То, что в обычных жизненных об­стоятельствах следует трактовать как нарушения психического здоровья, в трагической и неординарной ситуа­ции может представлять нормальную реакцию на ненормальные обстоя­тельства. Возникающие в этом случае расстройства психики можно рас­сматривать как пограничные состоя­ния — слабые, стертые формы нервно­психических расстройств, находящи­еся между психическим здоровьем и выраженной патологией. К пограничным состояниям такого рода относят расстройства двух типов. Во-первых, это психогенные расстройства, воз­никающие под влиянием либо одно­моментных, либо продолжительных психических травм и выражающиеся в готовности к психическому срыву. Во-вторых, обостряющиеся под влиянием негативных обстоятельств пси­хопатии — патологии характера, при которых наблюдается практически необратимая выраженность свойств, препятствующая адекватной адапта­ции человека в социальной среде (Гиндикин, 1997). То есть возникно­вению психических расстройств у по­страдавших могут способствовать как внешние условия, нарушающие при­вычную жизнедеятельность человека, так и внутренняя (индивидуально-личностная) предрасположенность. Жизненные обстоятельства могут стать толчком к возникновению рас­стройства, а пограничная личностная организация выполняет роль «пато­генной почвы» для превращения вре­менных расстройств в хронические нарушения (Соколова, 2001). Приме­ром служит обострение акцентуаций (неклинических форм психопатий), когда выраженность определенных черт в структуре характера под влия­нием особого рода психических травм или трудных ситуаций приобретает статус серьезной психологической проблемы.

Нарушения психического здоро­вья, возникающие у переживших эк­стремальные ситуации, разнообразны и затрагивают практически все сферы личности. Наиболее распространен­ными и типичными являются депрес­сии, суицидальные тенденции, тре­вожные расстройства и страхи. Они могут быть разной степени тяжести, иметь разные причины и проявления. Психологическая помощь чрезвычай­но важна и актуальна при расстрой­ствах невротического уровня, не име­ющих в своей основе органических нарушений, но причиняющих челове­ку большие страдания.

В отличие от стихийных бедствий и других неконтролируемых катастро­фических событий пережитый теракт может привести к серьезным транс­формациям базовых убеждений лич­ности, зачастую необратимым. Если, став жертвой неконтролируемых бед­ствий, человек начинает ставить под сомнение справедливость мира и воз­можность самому контролировать собственную жизнь, то насильствен­ные действия, совершенные другими людьми, приводят его к потере убеждений, связанных с верой в доброту и благосклонность других людей. Чело­век, ставший жертвой насильствен­ных действий, часто бывает не спосо­бен на протяжении последующей жизни устанавливать гармоничные отношения с другими людьми — стро­ить нормальную семью, поддержи­вать дружбу. А это создает условия для развития новых рисков ксенофобии в обществе.

Исследования психического состо­яния пострадавших и практика оказа­ния им помощи убедительно доказы­вают необходимость организованной системы психологической помощи, включающей создание специализиро­ванных центров, телефонов доверия, подготовку квалифицированных спе­циалистов в этой области.

Методы повышения безопасности и управления рисками ксенофобии

Учитывая комплексность и многоуровневость феномена психологичес­кой безопасности, для ее повышения необходимо применять методы и тех­нологии на самых разных уровнях. Не претендуя на всю полноту описания методов, техник и технологий, пред­ставим возможную схему комплекса мер повышения психологической бе­зопасности на уровне отдельной лич­ности, группы и общества.

Индивидуальные методы повышения психологической безопасности

Оказание психологической помо­щи пострадавшим в экстремальных ситуациях имеет свою специфику как по сравнению с другими видами помо­щи, так и по сравнению с повседнев­ной психологической практикой. Если гуманитарную, материальную, соци­альную помощь пострадавшие вос­принимают как необходимую и есте­ственную, то психологическая помощь для многих людей является неожидан­ной и вызывает у них определенные опасения. В отличие от клиента обыч­ной психологической практики по­страдавший в экстремальной ситуации не мотивирован на психологическую помощь. В тяжелых условиях, прямо в очаге событий или сразу после них психолог должен создать условия для того, чтобы пострадавший мог почув­ствовать себя рядом с ним в безопасно­сти, довериться, выговориться.

Сам подход к оказанию психологи­ческой помощи пережившим экстре­мальный опыт должен быть принци­пиально иным по сравнению с психо­логической помощью «обычным» клиентам. М.Ш. Магомед-Эминов приводит в своей работе очень пока­зательный в этом отношении пример из практики американских психотера­певтов. Вернувшиеся с вьетнамской войны солдаты не только оказались изгоями в своем обществе, но и не на­шли понимания у психотерапевтов, к которым обращались за помощью. Психотерапевты пытались интерпре­тировать ночные кошмары о войне и посттравматические реакции с точки зрения классического психоанализа, связывая психические нарушения вьетнамских ветеранов с детскими травмами, сексуальными проблемами. Подобная интерпретация приводила в ярость людей, переживших войну, и попытки оказать им психотерапевти­ческую помощь традиционными мето­дами на первых порах потерпели пол­ный провал. Лишь со временем были найдены пути оказания помощи таким людям. Например, были созданы рэп- группы, в которых пострадавшие вы­говариваются о наболевшем. Актив­ность в этих группах делегируется по­страдавшим, а психологи лишь создают атмосферу для их самовыражения (Магомед-Эминов, 2001).

Психическое состояние и солдат, которым самим приходилось убивать других людей, и ни в чем не повинных жертв теракта оказывается сходным в том, что они пережили трансорди­нарный опыт — опыт, выходящий за рамки обыденного сознания, опыт, с которым в своей жизни столкнулись лишь немногие люди. Психолог, ока­зывающий помощь таким пострадав­шим, всегда должен помнить, что пе­ред ним человек, переживший по­трясение личности, а не просто повседневный стресс, или, по выраже­нию Магомед-Эминова, столкнув­шийся с проблемой бытия, а не с бы­товой проблемой.

В зоне бедствия психолог немину­емо столкнется с амбивалентным от­ношением со стороны населения. С одной стороны, пострадавшим необ­ходимо выговориться, поделиться сво­ими страхами и тревогами, для этого психолог — человек со стороны — яв­ляется идеальным адресатом. Но с другой стороны, в ситуации, когда у пострадавшего подорвано доверие к людям вообще, то и к психологу он чувствует недоверие, настороженность и отчужденность. Такое отношение к постороннему человеку, пытающему­ся «заглянуть в душу», вполне понят­но — пострадавшие опасаются того, что психологи, как и другие помогаю­щие, могут руководствоваться некими скрытыми мотивами, а не стремлени­ем действительно оказать помощь. Та­ким скрытым мотивом может быть, например, стремление успокоить, «убаюкать» людей, чтобы не допустить выхода ситуации из-под контроля вла­стей (Хараш, 1996).

Важно рассмотреть еще одну сфе­ру — сферу взаимоотношения постра­давших с окружением в целом. Кон­фронтация между пострадавшим и его окружением может быть охарактери­зована как особая форма конфликта — смысловой конфликт, то есть конф­ликт в духовной жизни пострадавше­го, и индукция этого конфликта на «обычных» людей (Magomed-Eminov, 1997). Пострадавший в экстремальной ситуации считает, что человек, кото­рый никогда не был в подобных обсто­ятельствах, не способен понять его чувства, состояния, переживания, по­этому порой даже близкие ему люди не могут «достучаться» до травмирован­ной души.

На современном этапе развития науки при разработке мер обеспечения психологической безопасности необ­ходимо предпринимать попытки ис­пользования принципиально новых методов, таких, как технология вирту­альной реальности. Такого рода мето­ды, наряду с уже апробированными и хорошо зарекомендовавшими себя, могут применяться для коррекции фобий и тревожности у пострадавших, например, освобожденных заложни­ков и их близких; для развития психо­логической устойчивости и толерант­ности к неопределенности у помога­ющего персонала — спасателей и военных, участвующих в операциях.

Групповые методы повышения психологической устойчивости

К таким методам относятся, в пер­вую очередь, групповые тренинги, на­правленные на формирование толе­рантности, профилактику различных социальных фобий, в частности, ксенофобии и мигрантофобии. Примене­ние данных технологий особенно эф­фективно в подростковых группах. Оно позволяет не только формировать и развивать толерантные установки по отношению к другим группам, но и повышать уровень собственной психо­логической безопасности, позволяя преодолевать страхи, социальные фо­бии, развивая психологическую устой­чивость. Серия таких тренингов была разработана, прошла успешную апро­бацию и успешно применяется во мно­гих регионах России (Солдатова, Шайгерова, Шарова, 2001; Солдатова, Шайгерова, Макарчук, Хухлаев, Щепина, 2002; Солдатова, Шайгерова, Макарчук, Щепина, Лютая, 2004; Сол­датова, Макарчук, 2006).

Меры повышения психологической безопасности на уровне общества и государства

Неожиданность, случайность по­падания в экстремально опасные си­туации не только оказывает воздей­ствие на психику пострадавших, но и становится важнейшей причиной конфликта между пострадавшими и структурами, не сумевшими предот­вратить эти ситуации. Это особенно остро проявляется в ситуациях, свя­занных с захватом заложников терро­ристами. При оказании помощи спа­сатель, врач или психолог должен быть готов к сильным и порой непредска­зуемым реакциям со стороны постра­давших.

В отношении обеспечения безо­пасности интересы людей, являющих­ся жертвами событий, и властей, пы­тающихся разрешить ситуацию, порой оказываются диаметрально противоположными, и «именно в кризисе ин­ститута добровольности коренятся причины, по которым взаимодействие властей с пострадавшим населением принимает столь патологические и фрустрирующие формы. Одно дело, когда я сам подвергаю свою жизнь опасности, и совсем иное дело, когда кто-то другой принимает решение рискнуть моей жизнью и здоровьем во имя прогресса, государственных инте­ресов, борьбы с терроризмом» (Хараш, 1996). Часто те, от кого зависит при­нятие решения в экстремальных ситу­ациях, применяют «некий принцип “допустимых жертв”, основывающий­ся на законе больших чисел, но никто не желает укладывать свою живую плоть в отвлеченную статистику. Каж­дый бы предпочел, чтобы к нему при­менялся швейцеровский принцип благоговения перед жизнью» (Хараш, 1996, с. 112—113). Поэтому в подобной ситуации конфликт властей и населе­ния практически неизбежен, и даже по прошествии времени, когда притупля­ется острота восприятия травмирую­щего фактора, непрекращающиеся «успокоительные» манипуляции орга­нов управления сохраняют свое пси­хотравматическое действие, обособив­шись от травматической ситуации и превращаясь в самостоятельный фак­тор, усугубляющий последствия экс­тремальной ситуации.

За последнее время помогающими службами и спасательными структура­ми в России был накоплен немалый опыт по преодолению последствий те­рактов. Однако терроризм начинает приобретать новые формы, пугая сво­ими масштабами и жестокостью и ста­вя все более сложные задачи перед по­могающими службами. Одна из них — это разработка специальных методов оценки ситуации и практических мер по реабилитации пострадавших. При этом следует учитывать возможные отдаленные последствия этих мер в зависимости от типа ситуации. Не­сколько лет назад был поднят вопрос о необходимости проведения гумани­тарной экспертизы экстремальных ситуаций, которая призвана предот­вратить возможные конфликты, раз­работать альтернативные сценарии выхода из кризисной ситуации — в ка­тегориях, отличных от тех, которыми оперирует обыденный здравый смысл. Проводить такую экспертизу необхо­димо с позиций образа мыслей и дей­ствий человека, попавшего в беду, ко­торый руководствуется собственными интересами, а не с позиций эксперта, работающего для других. Предметом гуманитарной экспертизы служат устойчивые, глубинные образования мотивационной сферы человека, в наименьшей степени подверженные изменениям под действием окружаю­щей среды. Поскольку речь идет о больших группах людей, то предмет гуманитарной экспертизы можно обо­значить как общественную потреб­ность, взятую в развитии и динамике. На основании данных социологичес­ких опросов выделены качественные компоненты общественной потребно­сти: фактор комфорта (человек испы­тывает те или иные неудобства) и фак­тор выживания (под угрозой жизнь и здоровье человека). Такое разграниче­ние дает надежные основания для того, чтобы относить опасности к тому или иному классу и соответствующим об­разом на них реагировать — оценивать последствия для населения, вырабаты­вать практические меры по реабилита­ции пострадавших (Хараш, 1996).

Важнейшая роль в сохранении и поддержании чувства психологичес­кой безопасности пострадавших отво­дится социальной поддержке. Под со­циальной поддержкой понимаются взаимоотношения с ближайшим окру­жением (семьей, друзьями, коллегами и другими людьми), помогающие пе­режить кризисную жизненную ситуа­цию. Социальная поддержка очень значима для людей, поскольку удов­летворяет жизненно важную потреб­ность в эмоциональной привязаннос­ти, а значит — обеспечивает защиту от чувства беспомощности и потери смысла. Для переживших травму зна­чение этого фактора особенно велико, поэтому специалисты называют соци­альную поддержку «травматической мембраной». Доказано, что дети бы­стро восстанавливаются после трав­мы, если имеют надежную поддерж­ку в семье (Макфарлейн, ван дер Колк, 2003).

Социальная поддержка имеет сле­дующие виды: эмоциональная, моти­вационная, инструментальная (по­мощь в поведении) и информацион­ная (обеспечение информацией) (Wills, 1987). Отсутствие любого из этих видов поддержки может негатив­но отразиться на психическом здоро­вье. Нормативным элементом соци­альной поддержки является взаим­ность и определенные обязательства — если человек сам не оказывает ее, то он, чаще всего, ее и не получает. М. Аргайл считает, что социальная поддержка снижает воздействие тяжелых ситуа­ций на психическое здоровье личнос­ти, способствуя росту самооценки и уверенности в себе, предотвращая раз­витие депрессии и тревожности, фор­мируя уверенность в такой поддержке в будущем и делая человека менее вос­приимчивым к стрессовым воздей­ствиям (Аргайл, 1990). Недостаток со­циальной поддержки, напротив, ока­зывает негативное влияние на психическое здоровье и может даже стимулировать возникновение психи­атрических симптомов.

Оказание поддержки пережившим экстремальную ситуацию — непростая задача. Травматический опыт наруша­ет уверенность в контроле над соб­ственной жизнью, представление об устойчивости и предсказуемости мира. Поэтому окружающим так нелегко признать такой опыт, а это — одно из важных условий поддержки прошед­ших через травму людей. Дж. Херман так описывает внутренний конфликт, связанный со свидетельством травмы: «исследовать психическую травму — значит, сталкиваться лицом к лицу как с уязвимостью человека в реальном мире, так и со злом, присутствующим в природе человека. Исследовать пси­хологическую травму означает быть свидетелем ужасных событий. Когда травматические события являются де­лом рук человеческих, свидетели за­хвачены конфликтом между жертвой и преступником. Невозможно оста­ваться нейтральным к этому конфлик­ту. Свидетель вынужден принять чью-либо сторону. Весьма соблазнительно встать на сторону преступника. Все, чего просит преступник, — чтобы наблюдатель ничего не делал. Он апел­лирует к свойственному всем желанию не видеть, не слышать и не говорить ничего злого. Напротив, жертва про­сит свидетеля разделить бремя боли. Жертва требует действия, вовлеченно­сти, активной памяти...» (Макфарлейн, ван дер Колк, 2003, с. 11—12). В силу этих психологических трудностей даже близкие люди часто не могут пре­доставить необходимую поддержку че­ловеку, пережившему травму. Поэтому так важны профессиональные обще­ственные институты, специализирую­щиеся на реабилитации людей, пере­живших экстремальные ситуации.

Проблема социальной поддержки осложняется дилеммой ответственно­сти. Социальная поддержка не будет эффективна при отсутствии внутрен­него контроля. В этом случае она мо­жет оказаться препятствием на пути к выздоровлению, поскольку травма ослабляет внутренний контроль, и из­быточная социальная поддержка мо­жет угрожать восстановлению чувства самоэффективности. Такая поддерж­ка должна, прежде всего, усилить мо­тивацию пострадавшего снова начать управлять собственной жизнью. Эф­фективность поддержки зависит от многих личностных факторов, но в первую очередь — от того, насколько сам помогающий человек способен справиться с тяжелым опытом. Если люди «принимают реальность своих ран и страданий и принимают соб­ственную боль, то это перерастает в терпимость и сочувствие к другим. Напротив, если люди отрицают влия­ние собственной травмы и притворя­ются, что ничего страшного в их жиз­ни не произошло <...> и, хуже того, если они идентифицируют себя с агрессором, то и с другими они будут обращаться с той же жестокостью, с какой обходятся с собственными ра­нами» (Макфарлейн, ван дер Колк, 2003, с. 19).

Позитивные межличностные взаи­моотношения, наиболее значимы из которых семейные, уменьшают по­следствия стресса. Поддержка всегда более успешна, если ее оказывает че­ловек, с которым существуют взаим­ные доверительные отношения. Неудовлетворенность потребности в дру­жеских связях порождает тревогу и озабоченность, дополняя комплекс причин возникновения депрессии.

Одним из направлений долгосроч­ной помощи после теракта должна стать работа, направленная на сниже­ние уровня тревожности и укрепление чувства психологической безопаснос­ти у всего населения. До определенной степени рост уровня тревоги можно рассматривать как нормальную реак­цию в ситуации повышенного риска, но длительное пребывание в состоя­нии тревоги препятствует восстанов­лению после травмы и способствует развитию стойких расстройств психики. Поэтому важной задачей является предотвращение перехода нормальной защитной реакции человеческой пси­хики в невротическую тревогу. Важно, чтобы формирование психологичес­кой безопасности всегда подкрепля­лось реальными мерами по укрепле­нию этой безопасности. В то же время, сама по себе психологическая безопас­ность в критических ситуациях помо­жет справиться со страхом и тревогой, дезорганизующими поведение.

Осознание сути этих феноменов имеет важное практическое значение для организации эффективной пси­хологической и любой другой помо­щи пережившим экстремальную си­туацию.

Примечания

1. Научно-практический центр психологической помощи, организованный на базе кафедры психологии личности факультета психологии МГУ им. М.В. Ломоносова (Асмолов А.Г., Солдатова Г.У., Шайгерова Л.А.).

Список литературы:

1. Анцыферова Л.И. Личность в трудных жизненных условиях: переосмысливание, преобразование ситуаций и психологи­ческая защита // Психологический жур­нал. - 1994. - №1. - С. 3-16.

2. Аргайл М. Психология счастья. - М.: Прогресс, 1990.

3. Асмолов А.Г. Психология личности. - М.: Изд-во МГУ, 1990. - 367 с.

4. Василюк Ф.Е. Методологический анализ в психологии. - М.: Смысл, МГППУ, 2003.

5. Волкан В., Оболонский А. Национальные проблемы глазами психоаналитика с по­литологическим комментарием // Обще­ственные науки и современность. - 1992.-№6. - С. 31-48.

6. Выготский Л. Собрание сочинений. - Т. 6. - М., 1983.

7. Гиндикин В.Я. Лексикон малой психиат­рии (в клинике пограничных психических расстройств). - М.: Крон-Пресс, 1997.

8. Зинченко Ю.П. Методологический ана­лиз причин и условий, способствующих вовлечению в террористическую деятель­ность // Материалы IV Международной научной конференции по проблемам бе­зопасности и противодействия террориз­му. МГУ им. М.В. Ломоносова, 30-31 ок­тября 2008 г. — Т. 1. Материалы пленар­ных заседаний. - М.: МЦНМО, 2009. - С. 381-388

9. Зинченко Ю.П. Психологический порт­рет терроризма: истоки терроризма как социальной формы идентичности // Ве­стник Московского университета. Серия 14. Психология. - 2007. - №4. - С. 3-7.

10. Зинченко Ю.П., Сурнов К.Г., Тхостов А.Ш. Мотивация террориста // Вестник Мос­ковского университета. Серия 14. Психо­логия. - 2007. - №2. - С. 20-34.

11. Зинченко Ю.П., Шилко Р.С. Выявление групп риска, представляющих ресурсы развития терроризма, и обоснование принципов антитеррористической дея­тельности на этом направлении // Со­временный терроризм и борьба с ним: социально-гуманитарные измерения / С.А. Афонин и др.; под ред. В.В. Ященко. - М.: МЦНМО, 2007. - С. 35-52.

12. Зинченко Ю.П., Шилко Р.С. Психологи­ческие аспекты информационной безо­пасности и противодействия терроризму посредством медиа // Информационная и психологическая безопасность в СМИ: В 2-х т. - Т. 2 Феномен «разорванной ком­муникации»: Сб. статей / Под ред. Я.Н. За­сурского, Ю.П. Зинченко, Л.В. Матвеевой, Е.Л. Вартановой, А.И. Подольского. - М.: Аспект Пресс, 2008. - С. 199-226.

13. Изард К.Э. Психология эмоций. - СПб: Питер, 2003.

14. Лебедев В.И. Личность в экстремальных ситуациях. - М., 1989.

15. Магомед-Эминов М.Ш. Экстремальная психология. - М.: Инсайт, 2004.

16. Магомед-Эминов М.Ш. Психопатология смысла. Психологи о мигрантах и миграции в России // Информационно-аналитичес­кий бюллетень. - 2001. - №2. - С. 44-63.

17. Макфарлейн А., Колк ван дер Б. Травма и ее вызов обществу // МПЖ. - 2003. - 1 (36). - с. 7-30.

18. Малкина-Пых И.Г. Экстремальные ситу­ации. - М.: Эксмо, 2005.

19. Петровский В.А. Человек над ситуацией. - М.: Смысл, 2010.

20. Петровский В.А. Психология неадаптив­ной активности. - М.: ТОО «Горбунок», 1992.

21. Психология экстремальных ситуаций для спасателей и пожарных / Под общей ред. Ю.С. Шойгу. - М.: Смысл, 2007.

22. Решетников М.М. Особенности состоя­ния, поведения и деятельности людей в экстремальных ситуациях с витальной угрозой // Психология и психопатология терроризма. Гуманитарные стратегии ан­титеррора / Под. ред. М.М. Решетнико­ва. - СПб: Восточно-Европейский Ин­ститут Психоанализа, 2004.

23. Собрание законодательства РФ. 13.03.2006. №11, ст. 1146.

24. Соколова Е.Т. Модели психологической помощи вынужденным мигрантам в кон­тексте проблематики насилия и рас­стройств самоидентичности // Психоло­ги о мигрантах и миграции в России: Ин­формационно-аналитический бюллетень. - 2001. - №2. - С. 21-43.

25. Солдатова Г., Макарчук А. Может ли «дру­гой» стать другом? Тренинг по профилак­тике ксенофобии. - М.: Генезис, 2006.

26. Солдатова Г.У., Шайгерова Л.А., Шаро­ва О.Д. Жить в мире с собой и другими: тренинг толерантности для подростков. - М.: Генезис, 2000.

27. Солдатова Г.У., Шайгерова Л.А., Калиненко В.К., Кравцова О.А. Психологичес­кая помощь мигрантам: травма, кризис идентичности, смена культуры. - М.: Смысл, 2002.

28. Солдатова Г.У., Шайгерова Л.А., Макарчук А.В. Тренинги по повышению межкультурной компетентности. - М.: МГУ, 2005.

29. Солдатова Г.У., Шайгерова Л.А., Макарчук А.В., Хухлаев О.Е., Щепина А.И. По­зволь другим быть другими: тренинг то­лерантности для подростков по преодо­лению ксенофобии. - М.: МГУ, 2002.

30. Солдатова Г.У., Шайгерова Л.А., Макарчук А.В., Щепина А.И., Лютая Т.А. Раз­ные, но равные: большие психологичес­кие игры. - М.: МГУ, 2004.

31. Солдатова Г.У., Шайгерова Л.А., Шляпни­ков В.Н. Психологические последствия террористического акта: опыт Беслана // Психологический журнал. - 2008. - Т. 29. - №6. - С. 15-25.

32. Тарабрина Н.В., Петрухин Е.В. Психоло­гические особенности восприятия и оценки радиационной опасности // Пси­хологический журнал. - 1994. - Т. 15. - №1.

33. Федеральный закон Российской Федера­ции от 6 марта 2006 г. № 35-ФЗ «О проти­водействии терроризму».

34. Федеральный закон РФ «О противодей­ствии экстремистской деятельности». -­[Электронный ресурс.] - Режим доступа: http://www.referent.ru

35. Халперн Д. Психология критического мышления. - СПб: Питер, 2000.

36. Хараш А.У. Гуманитарная экспертиза в эк­стремальных ситуациях: идеология, мето­дология, процедура // Введение в прак­тическую социальную психологию. - М.: Смысл, 1996. - С. 86-129.

37. Abu-Raiya H., Pargament K.I., Mahoney A. Examining coping methods with stressful interpersonal events experienced by Muslims living in the United States following the 9/11 Attacks // Psychology of Religion and Spirituality. - 2011. - Vol. 3. - №1. - Рp. 1-14.

38. Atkinson R.L., Atkinson R.C., Hilgard E.R. Introduction to psychology. - V.2- N.Y.: Harcourt Brace Javanovich Publ., 1983.

39. Caracci G. Cultural and contextual aspects of terrorism // The psychology of terrorism: theoretical understandings and perspectives. - 2002. - Vol. 3.

40. Durrant R. Collective violence: an evolutionary perspective // Aggression and Violent Behavior. - 2011 (in press).

41. Everstine D.S., Everstine L. The trauma response. Treatment for emotional injury. - V. 3. - N.Y.: Norton, 1993.

42. Hoffman B. Inside terrorism. - N.Y.: Columbia University. Press, 1998.

43. Horgan J. The psychology of terrorism - London: Cass Publications, 2005.

44. Jenkins B. International terrorism. - 1975.

45. Jenkins B.M. Terrorism and beyond: a 21st century perspective // Studies in Conflict and Terrorism. - 2001. - 24. - Pp. 321-327.

46. Kahana E., Kahana B., Harel Z., Rosner T. Coping with extreme trauma // Wilson J.P., Harel Z., Kahana B. (eds.) Human adaptation to extreme stress. - V. 7. - N.Y., L.: Plenum Press, 1988. - Pp. 55-79.

47. Keum H., Hillback E.D., Rojas H., Zuniga de H.G., Shah D.V., Mcleod D.M. Personifying the Radical - how news framing polarizes security concerns and tolerance judgments // Human Communication Research. - 2005. - № 31(3). - Pр. 337-364.

48. Magomed-Eminov M. Posttraumatic stress disorders as a loss of the meaning of life // State of mind / Eds. by D. Halpern, A. Vois- kynsky. - Oxford University Press, 1997.

49. McCauley C. Psychological issues in understanding terrorism and the response to terrorism // Stout C.E. The psychology of terrorism: theoretical understandings and perspectives. - V. 3. - 2002.

50. Padela A.I., Heisler M. The association of perceived abuse and discrimination after September 11, 2001, with psychological distress, level of happiness, and health status among Arab Americans // American Journal of Public Health. - February 2010. - V. 100. - №2.

51. Perl R.F. Terrorism, the media, and the government: perspectives, trends, and options for policymakers. - [Электронный ресурс.] Режим доступа: http://www.fas.org/

52. Perl R.F. Terrorism and national security: issues and trends // Congressional Research Service. - 2006. - Mar.

53. Redlick A.S. The Transnational flow of information as a cause of terrorism // Terrorism: theory and practice. - 1979.

54. Schmid A. Political terrorism: a research guide to concepts, theories, data bases and literature. - New Brunswick, NJ: Transaction Books, 1983.

55. Volkan V. Bloodlines: from ethnic pride to ethnic terrorism. - N.Y.: Farrar, Straus and Giroux, 1997.

56. Volkan V. Traumatized societies // Violence or dialogue? Psychoanalytic insight on terror and terrorism. - London: International Psychoanalytic Association. - 2003. - Pp. 217-237.

57. Volkan V. Traumatized societies and psychological care: expanding the concept of preventive medicine // Mind and human interaction. - 2000. - [Электронный ре­сурс.] - Режим доступа: http://www.healthsystem.virginia.edu

58. Wills T.A. Help-seeking as a coping mechanism // Snyder C.R., Ford C.E. (eds.) Coping with negative life events: clinical and social psychological perspectives. - N.Y., L: Plenum Press, 1987. - Pp. 19-50.

59. Zinchenko Y.P. Psychology of safety and resistance to terrorism // Psychology in Russia: state of the art / Ed. by Zinchenko Y., Petrenko V. - Moscow: Department of psychology MSU & IG-SOCIN, 2008. - 388 p.