Психологическое представление о труде в сочинениях М.В. Ломоносова

Климов Евгений Александрович Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова

Велико есть дело смертными и преходящими трудами дать бессмертие множеству народа, соблюсти — похвальных дел должную славу и, перенося минувшие деяния в потомство и в глубокую вечность, соединить тех, которых натура долготою времени разделила.

(М.В. Ломоносов. Полн. собр. соч., том 6, с. 171)[1]

В рамках данной статьи мы попы­таемся реконструировать представле­ния Михаила Васильевича Ломоносо­ва о психологических составляющих условий труда и качествах трудящего­ся человека, исходя из его работ. Для этого имеются веские основания:

Во-первых, Ломоносов — основа­тель и представитель многих и разно­образных отечественных «наук и художеств»[2], начиная от «рудных дел», «первых оснований металлургии» и кончая грамматикой и поэзией. Куль­тура в широком значении этого слова рассматривается как совокупность до­стижений людей в материальном и ду­ховном производстве, умственном, нравственном развитии и обществен­ном устройстве. А поскольку труд мыс­лится как ее (культуры) существенное условие и звено, то характеристика места и значения Ломоносова в отече­ственной культуре будет неполной, если не принимать во внимание его идеи и разработки, относящиеся к вопросам психической регуляции тру­да как важнейшей стороны человечес­кой активности.

Во-вторых, ученый имел своеоб­разный склад личности, что ставит его на особое место среди людей, мнение которых о труде и его психологичес­ких особенностях может представлять историко-культурную, а следовательно, и актуальную ценность.

Реконструируя склад личности Ло­моносова, выделим следующие его особенности, важные для понимания его взглядов на психологические со­ставляющие труда.

Уважительное отношение к челове­ку как субъекту труда, доверие к его инициативе, интеллекту.

Наряду с тем, что ученый в необ­ходимых случаях разрабатывает под­робные предписания, касающиеся выполнения каких-либо работ, он умышленно оставляет те или иные стороны дела «на произволение» лю­дей, занятых им. Например, «после обыскания руд при копании непосредственно ям и рудников требуется укрепление и махины для внутренних работ и для отвращения препят­ствий..., которые исправить может без предписания всякий смышленый плотник» (5, с. 395).

А вот что он пишет в связи с инст­рументами «горных людей» («лотки и коробы для подъему из неглубоких ям горной выбитой или размытой мате­рии»): их «всяк по своему изволению и по рассмотрению места сделать и употреблять может» (5, с. 446). Завер­шая речь об укреплении «штольн», он добавляет: «Для прочих малых обсто­ятельств, при укреплении рудников случающихся, всяк может по состоя­нию места и твердости горы рассудив, сам средства выдумать и произвесть в дело» (5, с. 451).

Поучительно, что Ломоносов счи­тал необходимыми работы по улучше­нию условий труда, заботясь не о выго­де, а о здоровье людей и их безопасно­сти. Например, говоря об устройствах для очищения воздуха в шахтах, он приводит в качестве основного такой довод: в глубоких рудниках «собирает­ся обыкновенно пар, человеческому здравию вредительный, по штольнам расходится и в них труждающихся лю­дей грудь ядом своим повреждает ... дух занимает, свечи гасит», а «особливо сказывается тем, что иногда загорает­ся» (5, с. 458). Предлагая учитывать закономерности «вольного движения воздуха в рудниках», Ломоносов заме­чает, что расположение шахт и штолен «по выше показанным правилам» при­ведет к тому, что «работникам легче и хозяевам безубыточнее» (1, с. 331). То есть выгоду он ставит на второе место после заботы о работниках.

Обсуждая вопросы металлургии и оговорившись, что существует очень много особенностей смешений минералов, и что для каждого случая «пра­вил особливых» предусмотреть «отнюдь нельзя», он пишет: «Искусные плавиль­щики сперва сыскав руду разными об­разами с разными материями через плавление пробуют, и который способ больше металла подаст без лишней траты, тот и употребляют» (5, с. 500).

Аналогичного рода замечания есть и по отношению, например, к работ­никам науки и их труду (речь идет о членах Академии наук): «однако ж как не всяк одарован систематическим смыслом, хотя в частных изобретениях удачлив, то отдается каждому на произволение, чтоб испытав свои силы, принялся за труд с успехом» (10, с. 144). Это сказано не где-нибудь и не походя, а в разработанном Ломоносо­вым проекте «Регламента» Российской академии наук, то есть в документе, определяющем, в частности, обязан­ности работников этого учреждения.

В том же «Регламенте» сказано, что астроном должен доверять инструменты младшим работникам, «ибо и они могут быть счастны в наблюдениях, поскольку могут обнаружить “острое зрение” и “постоянное внимание”» (10, с. 145).

Обращаясь к слушателям на пуб­личном собрании Академии наук, он говорит: «ежели слово мое где недо­вольно будет, собственною ума ваше­го остротою наградите» (2, с. 351).

Ломоносову было свойственно широ­кое понимание труда вообще как сози­дательной деятельности в любой обла­сти науки и практики.

Слова «труд», «труждаться» он при­меняет и к рудокопу, и к полководцу, и к живописцу, члену императорской Академии наук, и к мореплавателю и т. д. И это отнюдь не от бедности сло­варя. Лексикон Ломоносова, как известно, богат и разнообразен. Слово его метко, точно и, если нужно, хлестко. С этими качествами его языка мы да­лее столкнемся.

Вместе с тем, он последовательно применяет понятие труда именно к разнотипным процессам продуктив­ной полезной деятельности человека — будь то материальное или духовное производство, обучение людей или упорядочение социальных процессов. Так, характеризуя сложность задачи подбора («прибирания») оттенков цве­тов «по произволению художника», он отмечает, что делается это «с великим трудом» (2, с. 364). В свою очередь, когда мы созерцаем картину, то «услаждаемся видением зеленеющих лесов, текущих источников, пасущих­ся стад и труждающихся земледельцев» (2, с. 363-364).

Характеризуя научный и практи­ческий вклад в изготовление больших «зажигательных зеркал и линз», он говорит: «Многочисленные ученые, а равно опытные и искусные мастера положили огромный труд на их изготовление» (1, с. 87). Говоря о членах Академии наук, он отмечает, что «кро­ме обыкновенных трудов, которые от них полагаются на изыскание новых приращений в высоких науках, долж­ны трудиться в наставлении молодых людей» (1, с. 535).

Давая подробнейшие предписания к снаряжению экспедиции по освое­нию «Сибирского океана» (Северно­го морского пути), Ломоносов счита­ет нужным в заключительном разделе отметить: «Сии предписанные для показанного морского путешествия пун­кты наблюдать господам командирам со всякою исправностию; однако, смотря по обстоятельствам имеют по­зволение делать отмены, служащие к лучшему успеху, что полагается на их благорассуждение и общее согласие, которое им паче всего рекомендуется, чтобы единодушным рачением и яко­бы единым сердцем и душою внимали, прилежали и усердствовали...» (6, с. 535).

Приведенные высказывания де­монстрируют не только стабильное положительное отношение ученого к людям, занятым делом, но и его впол­не определенные взгляды на общность людей (сейчас это предмет социальной психологии), на проблематику управ­ления.

Очень типично для Ломоносова отношение ко всякому труду «без гнушания», уважительное отношение: «предостеречь мне должно, дабы кто не подумал, якобы я с некоторыми нерассудными любителями одной своей должности с презрением взирал на прочие искусства. Имеет каждая наука равное участие в блаженстве нашем» (2, с. 368). Еще одна реплика, характеризующая с этой стороны академика Ломоносова: «Сколь разнообразные и удивительные тела рождает природа в недрах земли, хорошо знают те, кто когда-либо имел удовольствие осмот­реть хорошее собрание минералов или не гнушался ползать по темным гряз­ным рудникам» (1, с. 391). Судя по многочисленным высказываниям, об­молвкам, примерам подобного рода, сам ученый как раз не гнушался ни «ползать» по рудникам, ни бить обу­хом по замерзшей ртути, исследуя ее свойства, ни обследовать солеварню, ни иметь дело с «химическим дымом и пепелом».

Рассуждая о придуманном им оп­тическом инструменте, Ломоносов среди научных доводов, математичес­ких выкладок, аргументов экономи­ческого характера вдруг замечает: «Тут не нужно потеть за отливкой огромных стекол и заниматься докучнейшим трудом, полируя их, ибо несколько меньших стекол произведут то же действие» (1, с. 101). В этом же роде заме­чание в «Слове о пользе химии»: «...природные камни много поту и тер­пеливости требуют» (2, с. 364). Тема «пота» (в контексте работ Ломоносова это своего рода образный синоним не­легкого труда) всплывает в его сочине­ниях нередко — надо полагать, акаде­мик Ломоносов хорошо знал, что это такое. И в этом, по-видимому, состоит одно из психологических объяснений того, почему уважительное отношение ученого ко всякому труду является не­случайным. Ему была свойственна глубокая (мотивационная и операци­онная) включенность в разнообразные виды труда, сопровождающаяся соответствующей умелостью.

Идет ли речь об «учинении проек­та» нового «Регламента» Академии наук или об изготовлении цветного стекла, о написании трагедии по по­велению Ее Императорского Величе­ства или о проведении химических, физических опытов, об анализах солей или «пробах» руд по ордеру (распоря­жению) академической канцелярии, Ломоносов везде обнаруживает глубо­кое понимание общественного смыс­ла, перспективного значения твори­мого, дотошность, настойчивость и изобретательность в исполнении дела.

Многократно отмечена и обще­признанна неуемная любознатель­ность, необычайная широта и актив­ность интересов Ломоносова. Мы по­кажем лишь некоторые «будничные» ее проявления, объясняющие его под­ходы к рассмотрению психологичес­ких сторон труда. Приведем отдельные примеры, характеризующие его ошеломляющую пытливость по отноше­нию к разнородным объектам.

Мало кому, вероятно, может (мог­ло) прийти в голову пощупать из лю­бопытства дно только что снятого с огня котла с кипящей еще водой. А в заметках Ломоносова, сделанных им для себя (для будущих размышлений и работ), читаем: «У котла, полного кипящей воды, дно по удалении от огня имеет едва заметную теплоту, но, как только вода перестает кипеть, дно нагревается» (1, с. 123). «Собаки безо­шибочно отыскивают хозяина на улицах и на перекрестках среди беспоря­дочной толпы идущих в разные сторо­ны людей» (1, с. 109). «Так как нам нередко представляются цвета, кото­рые на самом деле не существуют вне нас, как то: после смотрения на солн­це — желтуха и т. д., то, значит, в нас самих есть начала, действующие на глаз» (2, с. 157). А ведь это идея о внут­ренних условиях отображения дей­ствительности, как уместно говорить сейчас.

Даже при беглом осмотре его «ре­портов» — отчетов о работе в Академии — видно, насколько разнообразны были виды его деятельности: «делал опыты, коими оказалось, что цветы, а особливо красный, на морозе ярче, не­жели в тепле» (10, с. 390) — такие опы­ты теперь посчитали бы психофизио­логическими; «.деланы пробы над присланными из академической кан­целярии рудами. Сверх химической моей профессии давал наставления в поэзии студенту Николаю Павловс­кому» (10, с. 388); «трудился в дела­нии крашеных стекол и в других химических опытах.» (10, с. 382); «на­чал сочинять трагедию, которую именным Е. И. В. указом сочинять повелено» (10, с. 382); «чинил наблю­дения электрической силы на воздухе с великою опасностью» (10, с. 390); «диктовал студентам первые основа­ния физической химии и по ним лек­ции» (10, с. 384); «кроме исполнения по канцелярским ордерам, как, на­пример, сочинения планов и надпи­сей к иллюминациям, читал я сту­дентам лекции по эксперименталь­ной химии» (10, с. 387); «делал разные приготовления и примечания к со­чинению “Российской истории” (10, с. 387); «делал физические опыты для определения градусов теплоты и сту­жи» (10, с. 387). В иных местах указано, что он писал научные сочинения на латинском языке и т. д.

Ломоносову была свойственна ши­рокая и детальная осведомленность о мире труда. Так, обсуждая вопросы физики, химии, физической химии, он очень часто делает экскурсы в соответствующие области практической деятельности, обнаруживая дотошное знание ее подробностей. Говоря о свойствах воды, он отмечает, что «красильщики, пивовары и другие ремес­ленники жалуются, что в их искусстве нельзя достигнуть одинаковой степени совершенства, пользуясь любою водою» (2, с. 519). Рассуждая о том, как можно «сломить упорство» самых твердых камней (обжигом и последу­ющим «гашением» водой), ученый ссылается на ювелиров, «которые опи­санным выше способом готовят наж­дак для полировки камней» (2, с. 529). Рассматривая различные химические «операции», вспоминает кондитеров, работу в солеварнях, в «заведениях», изготовляющих селитру, оружейни­ков, стеклоделов, «пробирных масте­ров», гончаров, «кирпичников», «ма­стеров фарфоровых изделий», прачек, ремесленников, делающих из свинца сурик и др.

Описание области труда, даваемое Ломоносовым, оказывается подчас поразительно скрупулезным и разно­образным. Он принимает в расчет и внутреннюю — психологическую — сторону труда, и внешние средства — инструменты, производственные ус­ловия. Можно подумать, что он читал современные нам работы по эргоно­мике, в которых провозглашается ком­плексный подход к анализу «человек — средства труда — производственная среда». Вот фрагменты, характеризу­ющие профессиографический, психо­графический (как теперь бы сказали) подход Ломоносова к труду: «Рудоис­катели прежде, нежели руд и жил ис­кать начинают, смотрят и рассуждают наперед положение и состояние всего места, причем следующие вещи при­мечают... » (5, с. 431). Далее следует подробнейшее описание признаков, дающих возможность предположительной оценки месторождения, до­полненное соображениями о том, нет ли наводнений, «ядовитого воздуха» или какого-нибудь иного «противно­го случая» (5, с. 431).

Описывая «горных людей», работа­ющих в шахтах, рудниках, Ломоносов не только указывает «специализирован­ные» и обыкновенные инструменты, но и одежду, и средства обеспечения их отдыха и безопасности: «балахоны, которые для большей способности к работе везде широки сделаны, кроме того, что рукава узко застегивают­ся, дабы мокрота и грязь не проходи­ла. На голове под шапкою носят кукули, чтобы грязь и земля в волосы не вбивалась. Назади кожаный задник, на котором иногда в пологие ямы скаты­ваются. По коленам также повязыва­ют кожаные наколенники» (5, с. 446). Ломоносов отмечает, как мы видим, «эргономичную», по тем временам, одежду. Он говорит также о необходи­мости отделения той части шахты, где «лествица поставлена», от той, где ба­дьи с рудами поднимаются и порож­ние опускаются, «чтобы в яму опускающимся людям и из ней выходящим от бадей вреда не учинилось» (5, с. 449) Говоря об устройстве «лествиц», отме­чает, что примерно через 24 ступени «укреплялись маленькие лавочки, что­бы работник выходящий отдохнуть мог» (5, с. 450). Наверху шахты «быва­ет вбита железная скоба, чтобы опус­кающемуся было сперва за что надеж­но рукой ухватиться» (5, с. 450). «На устье верхнего шахта строят небольшие будки для того, чтобы людям и скоту не упасть в столь глубокую яму, чтобы. работники, входя в рудник во время ветреной или мокрой погоды, свечу зажечь, а вышед из него, отдохнуть и свои инструменты спрятать и запереть мог­ли» (5, с. 449). Не забывал отец россий­ской науки о том, что в наши дни при­нято обозначать «человеческим фактором», что особенно ценно, так как писалось все это в условиях сословно-­классового общества.

Столь же тщательно описывает Ломоносов, например, труд людей, занятых поиском жемчуга в реках. И не забывает отметить, наряду с чисто технологическими подробностями, необходимость бережного отношения к природе: «... раковины из воды вы­нимают, и на некоторых увидят помянутые признаки, те отворяют ножом бережно, чтобы животному ... вреда не учинить. Итак, выняв жемчужину, ра­ковину снова в воду опускают... А еже­ли приметят, что животному вред учинился, тогда раковину прочь отклады­вают» (5, с. 269—270).

«Труждающиеся» у Ломоносова не только совершают рабочие движения, но «рассуждают», «видят», «примечают», проявляют осторожность, имеют «надежды», «изволение» или «произволение», печалятся, радуются, проявля­ют мужество и т. д. Некоторые разделы его сочинения о «рудных делах» изло­жены (и даже озаглавлены) в таких терминах, как «осторожность горных людей», «надежды рудокопов», «на­дежды от положения жил», «надежды от жильных материй» и т. д. Иначе го­воря, технология часто представлена как бы глазами человека, непосред­ственно включенного в труд с его му­ками и радостями, а не с позиции стоящего в стороне (или «надстоящего») наблюдателя-регистратора. Подобного рода психологические «антропоцентрические» интерпретации труда часты и в общих оценочных суждениях Ломо­носова, например: «людей, которые бедственными трудами или паче исполинскою смелостию тайны естествен­ные испытать тщатся, не надлежит по­читать предерзкими, но мужественны­ми и великодушными» (3, с. 23).

Ломоносову было свойственно гар­моничное сочетание теоретического и практического творческого ума. Дан­ное утверждение едва ли нуждается в специальном обосновании — весь его не поддающийся охвату вклад в отечественную культуру свидетельствует об этом как нельзя более красноречиво. Ограничимся лишь отдельными штри­хами, непосредственно относящими­ся к области труда.

Занимаясь каким-либо практичес­ки ориентированным делом (проекти­рованием навигационного инструмен­та или разработкой организационно­го проекта учреждения, о чем речь пойдет несколько ниже), Ломоносов подходит к нему научно-теоретически, а строя теоретический материал, он постоянно, как мы отчасти видели выше, соотносит его с областью прак­тических задач. Отметив, например, что в деле мореплавания много трудностей и что здесь «великие чинятся погрешности и еще чиниться будут», он утверждает, что «от единого учено­го мореплавания (от самой научной те­ории навигации — Е. К.) утешения и помощи ожидать должно» (4, с. 157). Вместе с тем, Ломоносову свойствен­ны резко негативные реакции по отношению к таким профессионально­-научным крайностям, как «суемыс­лие». Так, он горячо предостерегает от «пустых и ложных умозрений», «кото­рые навязывают ученому миру без ка­кого-либо предварительного опыта иные теоретики, злоупотребляющие своим досугом» (1, с . 75). Имея в виду оппонентов такого рода, он пишет в одной из заметок: «С неудержимой болтливостью они станут предлагать схоластические доводы» (1, с. 159).

Перейдем от характеристики лич­ности Ломоносова к рассмотрению его научных представлений, которые можно отнести к области психологии труда.

Тот факт, что Ломоносов четко вы­деляет психологический — субъектив­ный фактор труда, достаточно ясно предстает перед нами по мере рас­смотрения его высказываний, приве­денных выше. В целом материалы сочинений ученого, дающие основание реконструировать его научные пред­ставления, относящиеся к области, именуемой в наши дни психологией труда, можно упорядочить, прежде всего, в виде совокупности следую­щих пяти тем.

1. Построение эмоционально насы­щенных образов целей (и, следователь­но, «смыслов») труда и вопросы его сти­мулирования.

В научных сочинениях, публичных выступлениях, заметках, «мнениях» и разработках Ломоносов неизменно ярко рисует ценностные представле­ния, которые как бы призваны задать мотивационную основу той или иной полезной деятельности. В результате возникает целая система «смыслов» труда. Это и «умножение счастья человеческого рода», и «слава и польза (“вечное удовольствие”) отечества», и преодоление тягостных состояний («умаление скуки»), и «облегчение ра­бот», и «отвращение препятствий», в том числе благодаря использованию приспособлений — «махин», и удоб­ство и безопасность труда, и экономи­ческая выгода, и удовольствие (увесе­ление) от нахождения истины, и страсть «насыщать свой дух приятно­стью самого дела», и многое другое.

Наряду с позитивными ценностя­ми Ломоносов с необходимой долей иронии выделяет своего рода антиценности, в частности, те нежелательные варианты человеческой активности на профессиональных трудовых постах, с которыми надо, по его мнению, бо­роться или которых следует избегать. Например, говоря о мотивации труда работников науки, Ломоносов счита­ет важным, чтобы они «в науках бы упражнялись больше для приумноже­ния познания, нежели для своего про­кормления, и не так, как некоторые, снискав себе хлеб, не продолжают бо­лее упражнения в учении с ревностию. Паче же всего не надлежит быть ... упрямым самолюбом, готовым стоять на несправедливом мнении и спорить до самых крайностей.» (10, с. 141). Го­воря о людях, «в науках свой труд по­лагающих», он считает, что «от слепо­го прилепления к мнениям славного человека» вреда происходит не мень­ше, чем от варварских разрушений прошлых времен (1, с. 423), что от та­кого «прилепления» отнимается у ра­ботников науки «благородное рвение».

Вот пример, характеризующий рассматриваемую здесь смыслотвор­ческую функцию Ломоносова в отно­шении труда: «Рассуждая о благополу­чии жития человеческого не нахожу того совершеннее, как ежели кто при­ятными и беспорочными трудами пользу приносит. Ничто на земли смертному выше и благороднее дано быть не может, как упражнение, в ко­тором красота и важность, отнимая чувствие тягостного труда, некоторою сладостию ободряет, которое, никого не оскорбляя, увеселяет неповинное сердце и, умножая других удоволь­ствие, благодарностию оных возбуж­дает совершенную радость» (2, с. 349).

Смыслы труда тонко дифференци­руются. Если речь идет о научной ра­боте в лаборатории, то Ломоносов подчеркивает, что труды предприни­маются не для получения выгоды, но ради науки» (2, с. 569). Если речь идет о практической стороне дела, то он акцентирует внимание на том, что «меньшим трудом иждивением (затратами) лучшее действие производит» (2, с. 365). Например, указывая, что имен­но и как нужно рационализировать в солеварном деле, он, произведя эконо­мический расчет и проанализировав способ работы, отмечает излишние расходы в связи с тем, что «.черпание рассола из колодезей в сковороды мешкотливым и трудным образом людскими руками производилось» (5, с. 246).

Проектируя крупное предприятие (например, освоение «Сибирского океана» или «исправление» Санкт-Петербургской академии наук), Ломо­носов детально разрабатывает систему стимулирования занятых соответству­ющими делами людей, в частности, способы их «ободрения», «утешения» и т. д. Приведем краткие фрагменты из его разработки проекта северной экс­педиции: «Ободрение людей и содер­жание в порядке есть важное дело в таковых трудных предприятиях. Для того прилежных и бодрых за особли­вые их выслуги поощрять командирам оказанием удовольствия и обещания награждения или прибавки порции.

Напротив того, с ленивыми, неисправ­ными или ослушными поступать стро­го по Морскому уставу» (6, с. 532—533). При условии успеха обещать офице­рам «произвождение через два ранга, главному командиру флагманство ... матрозам и другим всем нижним чи­нам тройное жалование как в сем пути, так и по желаемом совершении оного до смерти . кто в сем путешествии от тяжких трудов, от несчастия или от болезни, в морском пути бывающей, умрет, того жене и детям давать умер­шего прежнее рядовое жалование, ей до замужья или до смерти, а им до воз­раста...» (6, с. 493).

Особенно интересны с психологи­ческой точки зрения рекомендации ученого на случай вынужденного зимо­вья («Если, Боже сохрани, судно повре­дится...»). Он дает предписания по устройству зимовья, общей организации поведения («всячески быть в движе­нии»), борьбе с цингой и, наряду с этим, советует действовать, «...ограждаясь великодушием, терпением и вза­имным друг друга утешением и обо­дрением, помогая единодушием и тру­дами как брат брату, и всегда представляя, что для пользы отечества все понести должно и что сему их под­вигу воспоследствует монаршеская щедрота, от всея России благодарность и вечная в свете слава» (6, с. 532).

Не в меньшей степени заботила Ломоносова необходимость активиза­ции работников науки. Отчасти выше уже шла об этом речь, вот еще один дополнительный штрих: «Долговре­менным искусством (здесь в значении опытом, наблюдением — Е. К.) приме­чено, что господа академики не схо­дятся в обыкновенные часы в Конференции, и проходит время напрасно мало вступают в ученые рассуждения, от коих обыкновенно выходят идеи к новым полезным изобретениям. Для того должно сыскать способ, чем бы их к прилежному собранию побудить без принуждения, которое никогда с на­уками несовместно. Того ради пред­лагаю, не соизволит ли Канцелярия для показанной причины опреде­лить, чтобы каждому академику и адъ­юнкту за порядочное присутствие, считая с 10 до 12 часов, давать возна­граждение.» (10, с. 82), и далее следу­ет детальная разработка порядка воз­награждения.

«Ежели кто в собрании произнесет слово, подающее повод к ссорам или оскорбительное своему товарищу, тому штраф — молчание, ежели ослушается, то штраф денежный» (10, с. 85).

В затронутых материалах суще­ственно вовсе не то, насколько «веч­ными» являются рекомендации Ломо­носова. Важно другое: он располагал исторически конкретным истинным знанием о психике занятого трудом человека и был при этом не просто ака­демическим «держателем» этого зна­ния, но применял его в практике рационализации труда.

2. Вопросы волевой саморегуляции труда.

Соответствующие идеи Ломоносо­ва закономерно связаны с его пред­ставлениями о трудящемся как о чело­веке, которому многое доверяется на его «произволение», «рассуждение». Так, он отмечает: «При искании жил не надлежит скоро от дела отставать, когда кто нескоро до руд дойдет, еже­ли многие признаки их на том месте показывают» (5, с. 440).Обрисовав сложность задач изучения причин происхождения света, ученый, как бы помогая читателю-исследователю мо­билизоваться, восклицает: «Что ж нам оставить ли надежду? Отступить ли от труда? Отдаться в отчаяние об успехах? Никак! Разве желаем нерадивыми и подвига ... в испытании натуры героев недостойными?» (3, с. 318). Здесь как бы предлагается внутреннее средство мобилизации субъекта труда.

3. Вопросы проектирования средств и условий труда с учетом психологичес­ких особенностей людей.

Сочинения Ломоносова изобилуют предложениями разного рода средств труда, причем очень часто эти предложения обосновываются ссылками на особенности психики человека. Инте­ресен, с точки зрения психологии тру­да, проект «особливого самопишуще­го компаса», который можно рассмат­ривать не только как навигационный прибор, но и как первый известный нам самопишущий прибор (в проекте) для психологических исследований трудовой деятельности — деятельнос­ти рулевого («правящего») на судне. Приведем фрагменты соответствую­щего текста: «Между тем, чтобы все погрешности, которые от оплошнос­тей правящего бывают, знать кора­бельщику, должен он иметь особливый компас самопишущий, который сле­дующим образом сделать можно...» Далее следует техническое описание, сопровождаемое двумя рисунками. «Присоединенными сим образом ча­сами к компасу станет обращаться вал, и с него бумага на другой свиваться; карандаш, легко к ней прикасаясь, начертит линею, которая покажет сто­ящего у правления прошибки и оплошность, что вообще видеть и ве­сом исчислить можно будет. Сим, как думаю, можно познать и уничтожить все погрешности, кои часто случают­ся от оплошности того, кто на корме правит» (4, с. 150—152). Что это, как не идея экспериментально-психологи­ческого изучения труда того, «кто на корме правит»? Ведь изучение «оплошностей» — это классическая область приложения сил психологии труда.

Предлагая еще один навигацион­ный инструмент, Ломоносов приводит в пользу его рациональности чисто психологический довод: «Для умале­ния скуки точного разделения целого квадранта и для получения большей исправности сие средство за лучшее почитаю» (4, с. 135). С позиций совре­менного психолога это отнюдь не сла­бый довод, поскольку вопрос «умале­ния скуки», переобозначенный в совре­менных терминах, входит в структуру актуальнейшей проблемы коррекции неблагоприятных функциональных состояний человека в труде.

Предлагая новый способ «находить и наносить полуденную линию», Ло­моносов опять-таки опирается на психологические доводы: «Обыкновен­ный способ требует раздвоения внима­ния наблюдателя, именно последний должен и следить за движением звез­ды, и отмечать время; а наш не требу­ет часов, не отвлекает внимания и ни­чем иным не отвлекает зрение, заня­тое одним делом (4, с. 395). Это превосходный пример использования психологических знаний о свойствах внимания — распределения («раздво­ения») и отвлечения его при проекти­ровании средств труда.

Ограничения, которые психологи­ческие особенности человека накла­дывают на вещественные условия и средства труда химика-исследователя, Ломоносов учитывает и при обсужде­нии оборудования химической лабо­ратории — оборудования не должно быть слишком много, так как «химик не может быть в достаточной мере осмотрителен, если поставит опыты в количестве, превышающем то, какое может быть вниманием его мысли» (2, с. 569).

Как известно, свойственная наше­му времени специализация областей науки и техники давно уже привела к тому, что средства труда проектируют одни люди, а о субъектном — психо­логическом факторе труда знают и думают другие, что, в свою очередь, по­родило множество проблем делового «стыкования», «психологического» и «инженерного» проектирования. В силу исторических обстоятельств и специфических личных качеств Ломоносов сочетал в одном лице и кон­структора техники, и знатока челове­ческой психологии. В своих проектах он умел также учитывать область де­лового взаимодействия людей (соци­ально-психологические явления, как теперь говорят). Так, предлагая соеди­нить все подразделения (департамен­ты) Академии в один «корпус» («горо­док», в нашем понимании), он указы­вает на «затруднения», возникающие из-за того, что «дом университетский», лаборатория, ботанический сад, биб­лиотека «от главного корпуса стоят в разделении». Из-за этого происходит следующее: «мастеровые люди ради дальнего расстояния приходить не мо­гут в надлежащее время или, хотя и придут, однако усталые и отдыху тре­буют, отчего чинится напрасная трата времени». А когда профессора «друг от друга в опытах взаимной помощи требуют, то для (из-за — Е.К.) разделе­ния по разным в знатном расстоянии квартирам того чинить не могут» (10, с. 195—196). В основании предложе­ний о «достройке новых зданий» лежат опять-таки доводы душеведческие.

4. Вопросы проектирования больших систем с учетом психологических осо­бенностей труда.

К числу соответствующих проектов Ломоносова можно отнести докумен­ты, касающиеся «исправления» Академии наук (ее, кстати, Ломоносов сам подводит под понятие «система») и освоения Северного морского пути.

В высшей степени интересно то, что первый параграф нового «Рег­ламента» Академии он начинает с оперирования понятиями, которые в современной науке давно и прочно отнесены к разделу психологичес­кого профессиоведения, а именно: «1. Прежде установления и распоря­жения (расположения по «ряду», по­рядку — Е.К.) академических членов (членов Академии, ее работников — Е.К.) должно определить первейших персон сего общества требуемые каче­ства, дабы оных достоинством, знани­ем и рачением вся академическая сис­тема в добром и порядочном движении обращалася» (10, с. 138—139). Выража­ясь современным научным языком, речь идет об определении требований к личным качествам ведущих работни­ков «сего общества».

Вслед за этим Ломоносов приво­дит серию параграфов, содержащих то, что мы теперь назвали бы кратки­ми профессиограммами или профес­сионально-квалификационными ха­рактеристиками. Что за «требуемые качества» «первейших персон» он имеет в виду? Эти качества выводят­ся из функций, которые предписыва­ются проектом работнику. Они (каче­ства), с одной стороны, дифференци­руются в зависимости от профессии, от места человека в проектируемой системе, с другой — предполагаются качества, общие для многих или всех работников Академии. Кроме того, качества разделяются и по другому основанию — указано, какие из них обязательны, какие желательны, ка­кие нежелательны. Наконец, показа­ны как бы зоны целесообразного взаимного пересечения (расширения) профессиональных профилей. Пояс­ним эти положения фрагментами из текстов Ломоносова.

Президент Академии — «не токмо главный правитель и начальник, но и оберегатель оныя от посторонних приключений и наветов, требуется чело­век именитый и знатный, имеющий свободный доступ до монаршей особы, чтобы мог представлять академи­ческие надобности, коих без высочай­шего повеления произвести Академия власти не имеет. Сверх того, должен быть знающ нужнейших языков и общевникателен во все науки... Еще ж превосходнее было бы и полезнее, ко­гда б президент был при знатности своей и люблении наук достаточен в разных науках (10, с. 139).

Что же касается вице-президента, то «знаемость его требуется больше по наукам, нежели по другим преимуществам, дабы он удобнее мог видеть все состояние Академии, достоинство членов и других служителей, труды и склонности и прочее, и о том изъяс­нять президенту, и с ним дела обще рассматривать. Того ради вице-прези­дент должен быть знающ в разных на­уках» (10, с. 139).

Членов Академии «.достоинство главное состоит в довольном знании своей науки, которыя он профессор, но притом, чтобы такой член не со­всем чужд был и неискусен в других, сродных с его профессиею науках.. .(10, с. 139—140). Далее идет разработка профессиограмм по профилям с ука­занием их «стыков», «пересечений» — «физик должен притом иметь изряд­ное знание химии. », «анатомик, бу­дучи притом физиолог, должен давать из физики причины движения живот­ного тела, а поелику медик — разуметь химию и в ботанике лекарственные травы», «юрист должен быть притом историк и политик.», «ориентальных языков профессор — искусен в древней греческой истории и восточных наро­дов» (10, с. 140).

«Общее от всех академиков неотмен­но требуется знание хотя элементар­ных наук математических» (10, с. 141). «Еще же примечено в академиях, что весьма знающие в своих науках профессоры мало притом искусны в словесных науках, так что их сочинения излишни­ми распространениями, неявственны­ми, сомнительными и ненатуральными выражениями в чтении скучны и невра­зумительны. Для того академики долж­ны быть достаточны в чистом и поря­дочном штиле (литературном стиле — Е.К.), хотя и не требуется, чтобы каж­дый из них был оратор или стихотво­рец» (10, с. 141). И, наконец, еще одно общее требование к представителям разных профессий: «В прочем во всех должно смотреть, чтобы они были чес­тного поведения, прилежные и любо­пытные люди» (10, с. 141).

Требования профессии к человеку отличаются в работах Ломоносова весьма тонкой нюансировкой в зависимости от специфики деятельности. В проектах, связанных с освоением Северного морского пути, указанное обстоятельство обнаруживается с не меньшей очевидностью, чем в только что цитированных. Так, он пишет: «Приуготовляясь к сему важному предприятию, должно рассуждать че­тыре главные вещи особливо: 1) суда, 2) людей, 3) запас, 4) инструменты» (6, с. 483). Что касается людей, то мы чи­таем, в частности, следующее: «Прав­ление сего мореплавания поручить офицеру от флота искусному, бывало­му, особливо в Северном море, у кото­рого есть осторожная смелость и бла­городное честолюбие» (6, с. 484). За­тем указано, какими знаниями и каким специфическим опытом долж­ны располагать разные участники по­хода: «.на всяком судне по два или по три человека, знающих брать астроно­мические наблюдения для длины и ширины, в чем их свидетельствовать в Морском кадетском корпусе и в Ака­демии Наук», «взять на каждое суд­но около десяти человек лучших торосовщиков из города Архангельска, с Мезени и из других мест поморских, которые для ловли тюленей на торос ходят, употребляя помянутые торосо­вые карбаски или лодки по воде греб­лею, а по льду тягою, а, особливо, ко­торые бывали в зимовья и в заносах и привыкли терпеть стужу и нужду. При том и таких иметь, которые мастера ходить на лыжах, бывали на Новой Земле и лавливали зимою белых мед­ведей» (так сказать, «тест» на пригод­ность к предстоящей работе — Е.К). Далее ученый говорит о необходимо­сти знания некоторыми членами экс­педиции языков местных народов, особенно чукотского, и добавляет: «При сем всем смотреть, сколько мож­но, чтобы выбирать людей, которые бы мало причины имели назад огляды­ваться и попечение иметь об остав­шихся домашних» (6, с. 484—485).

С точки зрения методологии про­ектирования больших систем (неиз­бежно включающих «человеческий фактор», как ныне говорят), особый интерес представляет то, что Ломоно­сов уделяет специальное внимание общим основаниям и принципам про­ектирования. Приводимые ниже утверждения встречаются в его мате­риалах трижды, причем один раз они сформулированы им на латинском языке. Мы приводим их по документу №395 («Всенижайшее мнение...»): «Для всякого предприемлемого важ­ного дела должно полагать наперед непоколебимые основания и предпи­сывать неложные правила, дабы в про­изведении оных (т. е. при осуществле­нии «предприемлемых дел». — Е.К.) не подвергнуться каким преткновениям, не просмотреть ничего нужного и не употребить бесполезного» (10, с. 14). В связи с «исправлением» Академии наук эти основания сводятся к следу­ющим положениям:

• необходимо отвлекаться от ситуа­ции в том виде, в котором она сло­жилась к настоящему времени, и заботиться о некоторой обобщен­ности устанавливаемой системы. Важно, чтобы академический рег­ламент «всякому будущему време­ни был приличен и согласен и вез­де полезен. Того ради не должно смотреть на лицо, заслуги и недо­статки тех, которые находятся в Академии при нынешнем состоя­нии» (10, с. 14—15);

• надо предусматривать самообеспе­чение системы и ее внешний по­лезный выход. «Дабы Академия не токмо сама себя учеными людьми могла довольствовать, но размно­жать оных и распространять по все­му государству» (10, с. 15);

• следует разумно использовать име­ющийся опыт (свой и зарубеж­ный);

• надлежит «прилежно смотреть на учреждения славных академий в других государствах, из давных времен процветающих, как доб­рые примеры, выключая то, что с прочими узаконениями Российс­кого государства не согласуется» (10, с. 15);

• надо строить оптимальные межлюдские отношения в системе: «Между равными, а особливо выш­ними чинами была бы всегда друж­ба и согласие, от нижних к высшим — пристойное почтение, от подчи­ненных к начальникам — законное послушание» (10, с. 15);

• обязательно дифференцированно подходить к оценке деловой акти­визации людей в системе: «Дабы добрые имели одобрение, а злые — страх, должно определить по мере заслуг награждения, по мере преступлений наказания, но так, что­бы излишеством воздаяний не при­вести к высокоумию и лености, безмерным истязанием — к подло­сти и отчаянию» (10, с. 15—16);

• неукоснительно и точно осуществ­лять порядок распределения руко­водящих функций в системе — «положить учреждения (ст. «чреда», порядок; речь идет об упорядочи­вающих постановлениях — Е.К.), никогда и никем не отменяемые без высочайшего повеления и приписать точно пределы, до кото­рых главные командиры (руково­дители — Е.К.) в потребных обсто­ятельствах отмену учинить могут и что с общего членов согласия, что сами собою» (10, с. 16);

• равномерно, пропорционально, целесообразно распределять мате­риальные ресурсы. Поясняя этот принцип, Ломоносов приводит аналогию с питанием тела и указы­вает на абсурдность ситуации, ко­гда отдельные его части питаются и разрастаются несообразно цело­му (10, с. 16).

5. Вопросы оптимизации межлюдских отношений в труде.

Соответствующие идеи высказыва­ются Ломоносовым, как мы уже не раз имели возможность убедиться, по поводу любого мало-мальски важного дела, будь то проверка кунсткамеры, постройка зданий, работа Академии или работа в лаборатории. Характерны в этом отношении даже деловые замет­ки Ломоносова (для себя) по поводу организации труда работников лаборатории: «Игнат. Сперва помогать Гришке, после Кирюшке» (4, с. 426). «Помогать Колотошину» (4, с. 432) и др. Сам Ломоносов, как мы отмечали, от­носился к работающему человеку с теп­лотой и доверием, будь то академик или плотник. В «Регламенте» Академии, отметив, что геометр «должен прира­щения чинить в чистой математике», Ломоносов указывает и на то, чтобы он старался «о сокращении трудных вы­кладок, кои часто употребляют астро­номы, механики и обще, где в испыта­нии натуры и в художествах требуются исчисления. Товарищам своим, кои в других науках упражняются и требуют иногда для поверения выкладки, кои превосходят их силы, может помогать по-дружески» (10, с. 144—145).

Академики, разбирающиеся «в древностях еврейских, греческих, римских и северных народов ... с историографом сносясь, могут подавать один другому доброе взаимное вспо­можение (10, с. 149). В заметках для себя он пишет: «На людей, имеющих заслуги перед республикой науки (об­щим делом — Е.К.), я не буду нападать за их ошибки, а постараюсь применить к делу их добрые мысли» (1, с. 107). И еще: «Ошибки замечать не многого стоит; дать нечто лучшее — вот что приличествует достойному человеку» (1, с. 129).

Как мы могли заметить, психоло­гическое знание о труде и трудящемся человеке Ломоносов учитывал и развивал не для академических деклара­ций, а для делового применения. В этом состоит важная и поучительная для современных психологов специ­фическая черта великого ученого, определяющая его место и долю учас­тия в нашей науке.

Цели данной статьи, полагаем, бу­дут достигнуты, если она побудит кого-либо к специальному системно­му историко-научному исследованию, направленному на реконструкцию идейного наследия Михаила Василь­евича Ломоносова в области психоло­гии труда.

Примечания

1.Все ссылки на высказывания М.В. Ломоносова будут даны по: Ломоносов М.В. Полн. собр. соч. в 11 т. – М–Л.: Изд-во АН. – Т. 1., 1950. – Т. 10., 1957. – Т. 11, 1983. В круглых скобках указываются номер тома и страницы.

2.Словом «художества» (от старославянского «худог» – умелый, искусный, рукодельный) во времена М. В. Ломоносова обозначали отнюдь не только и не столько живописное искусство, но самые разные практические «мастерства», области практической деятельности: механику, оптику, архитектурное дело, переплетное и т. п. Первейшим художеством М.В. Ломоносов считал, например, металлургию (2, с. 359).