Я иронизирую, значит, я существую (Интервью А.Г. Асмолова, посвященное 110-летию со дня рождения П.Я. Гальперина)

Асмолов Александр Григорьевич Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова

Александр Григорьевич, Вы принад­лежите к тому поколению психоло­гов, которым посчастливилось много и близко общаться с нашими учи­телями: А.Н. Леонтьевым, П.Я. Гальпериным. В этом году мы праздну­ем 110-летие со дня рождения Петра Яковлевича. Как Вам кажется, какие главные заповеди оставил нам этот замечательный ученый? Чем он руководствовался в своей жизни и что стремился передать своим ученикам?

Когда думаешь о Петре Яковлевиче, вспоминаешь, что в его общении всег­да доминировала потрясающая фило­софская культура, понимаемая в широ­ком смысле этого слова. При этом она не сводилась только к блестящему зна­нию философов, и особенно тех, кто повлиял на развитие нашей психоло­гической науки. Философская культу­ра проявлялась в осмыслении жизни. Если играть словами, вспоминая Де­карта: «я мыслю, значит, я существую», то для Гальперина я бы нашел другую формулу. Петр Яковлевич мог бы сказать: «Я иронизирую, значит, я сущест­вую». Ирония как способ освещения и освоения нашей реальности, уни­кальный добрый юмор, иногда, прав­да, пересекающийся в ситуации раз­дражения с сатирой, были присущи стилю его общения. И при этом всег­да, о чем бы ни говорил Петр Яков­левич, он уникально мог выходить за рамки ситуации, за рамки ограниче­ний и барьеров. Поэтому оставленная им первая заповедь - ироническое до­брое восприятие мира.

Вторая заповедь - искусство есте­ствоиспытателя культуры, психики и природы, умеющего ставить самые необычные вопросы. Вот так я вос­принимаю заповеди Петра Яковлеви­ча Гальперина.

Подобное ощущение рождалось у меня всякий раз во время многочисленных совместных прогулок. Мы с ним и его супругой Тамарой Израилевной гуляли в посёлке писателей на Красной Пахре. Это были «проселочные» беседы, как когда-то назвал их, говоря об общении с А.Н. Леонтьевым, П.Я. Гальпериным и Г.М. Андреевой, писатель Владимир Федорович Тендряков. Это действи­тельно были беседы, которые форми­ровали уникальное мировидение. К Петру Яковлевичу Гальперину пол­ностью относятся слова, которые ког­да-то Гельмгольц сказал о своем учите­ле Иоганне Мюллере: «Кто раз пришел в соприкосновение с человеком пер­воклассным, у того духовный масштаб изменен навсегда, тот пережил самое интересное, что может дать жизнь». Встреча с великим учителем полно­стью изменяет масштаб видения мира. Вот и встречи с Алексеем Николаеви­чем Леонтьевым, встречи с Петром Яковлевичем Гальпериным помогали увидеть мир в другой, необычной си­стеме координат. Его понимание по­рождения психики в ситуации неопределенности - это поразительное открытие. Мы должны выйти за рам­ки гомогенного, стационарного мира в мир изменчивый, чтобы возникла на­добность, необходимость в появлении психики как функционального органа развития жизни на Земле. Петр Яков­левич, продолжая диалоги, концепцию и стиль мышления Л.С. Выготского и А.Н. Леонтьева, все время возвращал­ся к вопросу о том, в чем заключается необходимость психики, в каких ситу­ациях она становится необходима. Та­ким образом, П.Я. Гальперин, развивал, как и А.Н. Леонтьев, телеологическое понимание мира. Вопрос, который от­носится к понятиям неклассической рациональности: «для чего, ради чего, в чем необходимость порождения фе­номена» - это уникальный гальперин­ский прием мышления. Этот прием мышления, приводящий к идеям эво­люции в широком смысле слова и по­ниманию развития как восхождения к сложности, ассоциируется в моем сознании с «проселочными» беседами с Петром Яковлевичем.

И еще один момент: как и Александр Романович Лурия, Петр Яковлевич очень осторожно относился к пробле­матике мотивации личности. Не случайно в разных вариантах его видения поэтапного порождения умственных действий мотивация иногда фигури­рует под рабочим названием «нулево­го» этапа. Но для самого Гальперина мотивация никогда не была нулевым этапом. И когда он рассматривает лич­ность как субъект ответственного по­ведения он, тем самым, «венчает» связь между психологией и этикой. И это невероятно важная вещь. Идеи Петра Яковлевича о связи психологии и эти­ки проступали не столько в его статьях, сколько в его общении, в том числе об­щении в ходе его лекций.

Я приведу лишь один потрясающий пример, где различаются ситуативный и импульсивный уровни поведения и, как бы я сказал сегодня, неадаптив­ный, преадаптивный и надситуативный уровни проявления поведения личности. Это недооцененный при­мер с различением военного и гра­жданского героизма. Петр Яковлевич всегда задавал вопрос: «Чем военный героизм отличается от героизма гра­жданского?». Продолжим эту логику - чем военное мужество отличается от гражданского мужества? Петр Яков­левич говорил о том, что ситуация, в которой Александр Матросов бро­сается на амбразуру дзота - это ве­ликий подвиг. Есть подвиг Матросова, подвиг Гастелло и другие подвиги, пе­ред которыми мы в буквальном смы­сле замираем из уважения к героям, которые ради других людей пошли на беспрецедентные поступки, рискуя собственной жизнью. Но этот подвиг отличается от гражданского героизма. Военный героизм - нормативно со­циально санкционирован, одобряем. Ты - герой, потому что ты отвечаешь социальным ожиданиям, и твой геро­изм вписывается в логику социальных ожиданий. И в этом смысле, как не па­радоксально, он выступает как фено­мен, выражающий адаптацию вида. Совершенно другую природу имеет гражданский героизм. Позже, когда я через призму идей Петра Яковле­вича, думал об истории нашей культу­ры, у меня всегда в сознании выступал образ Андрея Дмитриевича Сахарова. Когда мы говорим о таких личностях как Сахаров, то мы четко понимаем - перед нами иной героизм. Он прояв­ляется в ситуации, когда тебя никто не поддерживает, когда ты обречен как Сократ на остракизм, когда ты осмеливаешься один выйти и сказать: «я иду этой дорогой и это мой путь, и я буду на нем стоять». Гражданский героизм - тихий героизм, это героизм поразительного бесстрашия. И в этом смысле разведение военного и гра­жданского героизма, которое предла­гает Петр Яковлевич, приоткрывает мотивационную основу развития лич­ности в разных социальных ситуаци­ях, прямо вписывая мотивацию лич­ности в культуру.

Поэтому по своим примерам Петр Яковлевич был, есть и будет культурно-­историческим психологом. Он всегда извлекал примеры из культуры, всег­да опирался на живую ткань истории. И в этом смысле, когда кто-то говорит, что Петр Яковлевич Гальперин выпада­ет из культурно-исторической научной школы Л.С. Выготского, это вызывает у меня гальперинскую иронию. Никогда, ни при каких условиях, ни по истории жизни, ни по истории мысли, ни по стилю движения науки, он не выпадает из этой школы. П.Я. Гальперин создал культурно-историческую концепцию порождения психики в нестандартных ситуациях. И эта концепция во многом является серьезнейшим шагом на пути понимания эволюции психического развития.

Александр Григорьевич, Вы уже гово­рили об ограничениях, которые ста­вил себе Петр Яковлевич, пытаясь дать объяснения психологическим механизмам развития. А не могли бы Вы представить свою точку зрения на дальнейшую судьбу концепции П.Я. Гальперина?

Продолжая логику работ А.Н. Леон­тьева, Д.Б. Эльконина, П.Я. Гальперина я делаю акцент на системно-деятель­ностном подходе как варианте сов­ременного культурно-деятельност­ного осмысления реальности. В этом контексте мы выделяем несколь­ко планов анализа - мотивационно­смысловой план анализа как методо­логия понимания явления; целевой план анализа как план нашего эв­ристического инструмента при ра­боте с разной реальностью; опера­ционально-технологический план и ресурсный планы анализа при работе с реальностью. Сделанное Петром Яковлевичем, прежде всего, помогает дальнейшим разработкам операци­онально-технологического аспекта системно-деятельностного подхода к проектированию образования как социокультурной практике развития и личности, и общества. И, когда мы прикасаемся к его идеям, они, в от­личие от многих достаточно общих идей культурно-деятельностной шко­лы, невероятно операционалистичны. Петр Яковлевич выступает как гени­альный коммуникатор, и его идеи приобретают особое значение, ког­да мы общаемся с педагогами. Логи­ка операционально-технологическо­го анализа оказывается куда более понятна для педагогов, чем связан­ные с ним, но живущие в несколько ином слое мышления, общие пред­ставления культурно-деятельност­ного подхода. И в этом смысле я бы сказал, что концепция П.Я. Гальпери­на является практическим интеллек­том современного образования. Пра­ктический интеллект нужен каждому учителю, каждому воспитателю. И то, что делает Гальперин, вооружая и да­вая в руки педагогам арсенал мыс­лительных орудий, который можно в буквальном смысле прочувство­вать, пощупать, увидеть его резуль­таты на практике, - это бесценно. Иными словами, практический ин­теллект образования, предложенный П.Я. Гальпериным в широком смысле, благодаря своему подходу - это блистательная операционализация идей всей школы Л.С. Выготского. И в этом направлении я вижу дальнейшее раз­витие идей Петра Яковлевича. Не слу­чайно, когда мы вводили новые стан­дарты общего образования в школах России, то при общении со многими дидактами осознавали, что они луч­ше понимают нас, когда мы с пози­ции теории А.Н. Леонтьева и даже Д.Б. Эльконина помогали им увидеть, как это операционально воплощается в предметных областях знания, бла­годаря работам Петра Яковлевича Гальперина, его психолого-педагогической системе поэтапного порожде­ния умственных действий и понятий.

Беседовала профессор

О.А. Карабанова