Предмет качественного исследования как методологическая проблема социальной психологии

Хорошилов Дмитрий Александрович Институт имени Л.С. Выготского

Предмет качественных исследова­ний определяется в современной литературе крайне редко (Мель­никова, 2007), а в монографиях и практи­ческих руководствах часто подменяет­ся обсуждением их эпистемологической панорамы и общих методологических особенностей, поэтому в настоящей ста­тье мы хотели бы остановиться на со­циально-психологических феноменах и механизмах, которые попадают в фокус качественного анализа. Обращаясь к оте­чественной психологической традиции, можно сказать, что предметом качествен­ных исследований в психологии являет­ся то, «как в процессе своей деятельнос­ти индивиды строят образ мира - мира, в котором они живут, действуют, кото­рый они сами переделывают и частично создают» (Леонтьев, 1983, C. 254). Кон­струируемый образ (социального) мира - вот общее обозначение предметной проблематики качественных исследова­ний, задаваемое логикой деятельност­ного подхода А.Н. Леонтьева и в целом определяющее осмысление их методоло­гических проблем.

Задача качественных исследований заключается в том, чтобы достигнуть «понимания того, как конструирует­ся мир» (Mcleod, 2011, С. 3), то есть по­нимания значений и смыслов, которые раскрывают отношение людей к тем или иным сторонам социальной реальности. Однако качественные исследователи не ограничиваются описанием значе­ний с точки зрения респондента, они стремятся достичь более глубокого их понимания, опираясь на уже существующие теоретические подходы в психоло­гии (Willig, 2012).

Коль скоро научное понимание опо­средуется психологическими теориями, логично возникает эпистемологический вопрос о соотношении теории и пред­мета в исследовании. Ответ представлен в знаменитой статье В.П. Зинченко и М.К. Мамардашвили. Они полагают, что изучение отношений метода и эм­пирии, стоящей за этим методом теории и реконструируемой в ней психологиче­ской реальности, предполагает форму­лирование «предельных представлений, опирающихся на уже обнаружившиеся свойства предметной области, но дово­дящих их до мыслимо возможного мак­симального вида» (Зинченко, Мамардашвили, 2004). Следовательно, процесс верификации и интерпретации эмпири­ческих данных обусловлен теорией, ею же и задаются координаты для определе­ния предметного пространства исследования. Настоящий тезис позволяет нам перейти к теме, заявленной в заглавии настоящей статьи.

Предмет качественных исследований в парадигме социального познания

Проблематика современной соци­альной психологии во многом опре­деляется так называемой «парадигмой социального познания», которая изна­чально возникла в лоне когнитивной психологии, однако в настоящее время понимается достаточно широко - то, как люди интерпретируют, анализиру­ют и запоминают информацию в соци­альном окружении (Pennington, 2000). Парадигма социального познания ста­вит общий вопрос «не о том, как надо познавать окружающий человека соци­альный мир, а о том, как обыденный человек практически делает это в повсед­невной жизни» (Андреева, 2005, С. 43). Познание является процессом констру­ирования социального мира, который строится исходя не только из особен­ностей поступающей информации, но и социального контекста восприятия и того смысла, который человек вкладывает в наблюдаемые факты. При этом такая конструкция восприятия представля­ется объективно, реально существующей и определяет то, как люди действуют в отношении друг друга (Moscowitz, 2005). Социальная реальность, согла­сно хорошо известной формуле П. Бер­гера и Т. Лукмана, - «созданная человеком, сконструированная объективность» (Бергер, Лукман, 1995).

Объект психологии социального по­знания - это обыденное сознание. Оно является формой общественного созна­ния (Штомпка, 2010b) и составляет полуструктурированный, комплексный набор верований, убеждений и идей, которые отличаются нерациональным и противоречивым характером и, бу­дучи закреплены в социальных отно­шениях в обществе, репрезентированы в символических формах (Улыбина, 2001). Основная психологическая фун­кция обыденного сознания заключается в трансформации неизвестных и пуга­ющих событий в нечто знакомое и довольно легко объяснимое, т.е. снятии со­циальной ситуации неопределенности. Обыденное сознание организует инди­видуальный и социальный опыт людей и тем самым помогает установлению коммуникаций между ними. Считается, что обыденное знание является формой архаического и мифологического понимания мира, которая отчасти за­мещается в обществе научно-экспер­тным знанием, но при том никогда не вытесняется до конца (Flick, 1998a). В отличие от здравого или практическо­го смысла, обыденное знание находится под влиянием научных рационализаций и приспосабливает - переконструирует их сообразно своей внутренней логике.

Качественные исследования в соци­альной психологии направлены и на из­учение обыденного сознания: как чело­век придает значения и смыслы своим действиям и происходящим в его социальном окружении событиям. При этом, сегодня они исходят не только из «ме­тодологии понимания», ориентирован­ной на «насыщенное описание» (Гиртц, 2004) опыта людей и того, как он «за­крепляется» (anchoring - ср. с одноименным понятием в теории Московиси) в культурных практиках и объектах, но и из «методологии открытия» (Бусыги­на, 2012b), претендующей на то, чтобы реконструировать - путем интерпрета­ции (Willig, 2012) - общие фундамен­тальные механизмы, которые использу­ются людьми в их повседневной жизни для создания социальной реальности (Flick, Kardorff, Steinke, 2004). Качествен­ные методы, рассмотренные под таким ракурсом, объединяются в методологию исследования конструирования обра­за социального мира, выступают в роли основного практического инструмента анализа этого процесса и реализуют ос­новные положения концепций социаль­ного познания в области эмпирии. Раз качественная методология, с нашей точ­ки зрения, является конкретно-научной методологией исследования проблемы социального познания, то и ее предмет в социально-психологической перспек­тиве может быть раскрыт через катего­рии обыденного сознания и социально­го контекста восприятия.

Обращение к проблемам обыденно­го сознания и социального контекста восприятия окружающего мира являет­ся следствием кризисных событий в со­циальной психологии, которые прои­зошли во второй половине XX столетия и были связаны с критическим переос­мыслением ее метода и предмета (Анд­реева, Богомолова, Петровская, 2001). Эти события называются когнитивным, языковым и историческим «поворотами» в истории психологии (Flick, 1998b). Кратко рассмотрим каждый из них.

Когнитивный поворот, иногда на­зываемый «первой когнитивной рево­люцией» (Харре, 1996), связан с классическими исследованиями восприятия в рамках школы New Look и возникно­вением когнитивной психологии. Как показал Р. Харре, когнитивная психоло­гия исходит из гипотезы о том, что су­ществуют ненаблюдаемые познаватель­ные процессы, которые не осознаются человеком и моделируются как компьютерная система обработки информации (Harre, 2002). Однако предположение об абстрактном уровне индивидуальной ментальной активности и состояний не очевидных для человека терпит по­ражение при ответе на вопросы о роли значений и интенциональности в орга­низации взаимодействий между людьми и на этом основании должно быть от­вергнуто.

Языковой поворот - «вторая ког­нитивная революция», согласно ло­гике Харе, ознаменован зарождением дискурсивной психологии. Ее сторон­ники выступили с критикой когнитив­ного принципа, якобы сводящего наше знание о социальном мире к индивиду­альным ментальным репрезентациям, и постулировали возможность изучения познания через анализ языка, разговорных практик, дискурсивных стратегий, с помощью которых люди конструи­руют различные версии социального мира и придают им смысл и значение. Таким образом, «исследование социаль­ной перцепции в значительной степени касается того, как люди говорят о дру­гих людях» (Potter, Wetherell, 1987, P. 36), а язык, следовательно, получает двойст­венный статус: он становится эмпириче­ским материалом, «субстратом» анализа и вместе с тем инструментом интерпре­тации данных, что создает ряд методо­логических сложностей.

Исторический поворот является продолжением темы языковой опосредованности социального познания. Измен­чивость языка как кодировочной системы оборачивается проблемой социального контекста познания, его зависимости от условий и структуры конкретного об­щества и культуры, т.е. историчности. По формуле К. Гергена социальная психоло­гия является историческим исследовани­ем (Герген, 1995), которое, по выражению историка, должно раскрыть «семантиче­ский инвентарь культуры» (Гуревич, 1972, С. 16), складывающийся в обществе и составляющий характерный для него спо­соб мышления и рассуждения о мире. Психология и история (в логике теорети­зирования во французской школе «Анна­лов») решают схожие методологические задачи (Гусельцева, 2009).

Три обозначенных поворота нашли отражение в концепциях социального познания, которые, на наш взгляд, яв­ляются теориями верхнего уровня в со­циальной психологии - их категори­альный строй задает предметное поле современных исследований и реализу­ется в эмпирических гипотезах о кон­кретных психологических механизмах и закономерностях. К теориям верхнего уровня можно отнести теории социаль­ных представлений, социальной иден­тичности и дискурсивной психологии (Augoustinos, Walker, Donaghue, 2006). Далее мы кратко охарактеризуем пред­метное своеобразие качественных ис­следований, исходя из этих концепций социального познания.

Заранее отметим, что нам придется столкнуться с пересечениями этих те­орий и взаимопроникновением их ка­тегорий, что, по всей видимости, дает возможность говорить о проблемном единстве современной социальной психологии. Т.П. Емельянова, обсуждая сходства и различия современных те­орий, справедливо заключает, что при всей «борьбе за первенство» между тео­риями социальных представлений и дискурсивной психологией, их объединяет методологическая платформа, которая выражается в интересе к обыденному знанию и принципам конструкциониз- ма (Емельянова, 2006). Мы добавили бы еще один дополнительный аспект - ори­ентацию на качественные методы иссле­дования. Задаваемая ими логика анали­за и интерпретации данных позволила сформулировать принципы так называ­емой новой исследовательской «пара­дигмы» в психологии, которая строится, исходя из позиций методологического плюрализма. Вот ее четыре принципа (Smith, Harre, Langenhove, 1995):

• исследование проводится в «реальном мире»;

• центральная роль в нем принадлежит языковой и дискурсивной составляю­щим;

• жизнь и исследование рассматри­ваются как процессы или набор ди­намических взаимодействий между людьми;

• акцент делается на реальных лично­стях и индивидах, а не на статистике и психологических переменных.

Принципы этой новой «парадигмы», выступающие методическим дополне­нием к «парадигме» социального по­знания (мы с неохотой принимаем эти более чем условные определения ис­ходя из традиции, сложившейся в на­учной литературе, т.к. речь идет скорее о некоторых складывающихся трендах развития теории и метода социальной психологии), задают направления ка­чественных исследований в следующих предметных сферах.

Социальные представления. Тео­рия социальных представлений С. Московиси неоднократно анализировалась в отечественной литературе (Андреева, 2005, Бовина, 2007, Донцов, Емельянова, 1987, Емельянова, 2006, Савельева, По­летаев, 2008, Якимова, 1999). Социаль­ное представление - это система веро­ваний, знаний и убеждений, характерных для культуры или группы по отношению к объектам социального окружения. Эта система, во-первых, обладает организованной структурой; во-вторых, разделяется членами конкретной группы людей; в-третьих, является социальной по происхождению, т.е. формируется в процессах межличностной и массовой коммуникаций; в-четвертых, социально полезна, т.к. задает критерии для понима­ния, интерпретации и оценки социаль­ного окружения (Rateau, Moliner, Guimelli, Abric, 2012). Социальное представление предоставляет «код для называния и клас­сификации» культурной реальности и истории (Moscovici, 1973, P. xiii).

Процессы циркуляции обыденно­го знания в обществе и выстраивания в коммуникациях символических репрезентаций социально значимых яв­лений и событий обеспечивают весь­ма широкие возможности для развития качественного анализа. Однако, как ни странно, «несмотря на тот факт, что социальные представления лучше всего поддаются качественным методологи­ям, даже обзор англоязычной литерату­ры по социальным представлениям об­наруживает лишь несколько настоящих качественных исследований» (Bradbury, 1999, С. 27). К удачным примерам каче­ственных исследований, выполненных в русле теории социальных представ­лений, можно отнести следующие ра­боты:

• К. Херзлиш - представлений о здоровье и болезни, проведены интервью с после­дующим качественным тематическим анализом данных (Herzlich, 1973);

• Д. Жоделе - представлений о психи­ческих заболеваниях, использовались методы включенного наблюдения, глубинных интервью, опроса и анали­за документов (Jodelet, 1991);

• Г. Дувена и Б. Ллойд - представлений о гендерной идентичности детей, эт­нографические техники, метод струк­турированного наблюдения за школь­ным классом (Duveen, Loyd, 1993);

• Э. Жоффе - представлений о психо­логическом риске заражения ВИЧ-ин­фекцией, полуструктурированные ин­тервью с 60 британцами и выходцами из Южной Африки, с последующим компьютеризированным качественным контент-анализом данных (Joffe, 1999);

• М. Брэдбери - представлений о смер­ти, методы включенного наблюдения и анализа документов, метод глубинно­го интервью с 12 женщинами, пережив­шими смерть близких (Bradbury, 1999).

В названных исследованиях различ­ные предметные категории соотносят­ся друг с другом, а качественные методы используются вкупе с количественными для более полного раскрытия смысло­вой и символической структуры социальных представлений. Обращение к тео­рии социальных представлений уместно не только из-за эвристичности ее ме­тодологических положений, но и из-за предоставляемых возможностей для использования так называемой стратегии триангуляции, которая считается тради­ционной стратегией валидизации каче­ственных исследований и предполагает соотнесение нескольких типов данных и методов их анализа в рамках одного ис­следования (Flick, Foster, 2008).

Социальная идентичность. Про­блема личности в истории социальной психологии раскрывается через несколь­ко категорий: базовую и модальную кате­гории (А. Кардинер, Р. Линтон), социального характера (Э. Фромм), Я-концепцию (Р. Бернс), категории личностной и соци­альной идентичности (Э. Эриксон). В те­ориях А. Тэшфела и Дж. Тернера успеш­но реализован когнитивный подход к пониманию социальной идентичности. В современных качественных исследо­ваниях тема социальной идентичности прорабатывается в рамках нарративной психологии и теории позиционирова­ния, которые, будучи ориентированы на конструкционистскую эпистемологию, акцентируют внимание на нормативном и дискурсивном аспекте мышления и действия человека.

Методы позиционного анализа идентичности. В теории позициониро­вания речь идет о том, как конструируются и поддерживаются «моральные порядки» (moral orders), т.е. наборы прав и обязан­ностей, которые ограничивают возмож­ные социальные действия человека и за­дают нормативы, как следует себя вести и что чувствовать в той или иной ситуа­ции взаимодействия (Moghaddam, Harre, Lee, 2010). Взаимодействие представля­ется изменчивой структурой значений, отнесенных к социальным действиям и упорядоченных в соответствии с пра­вилами и договоренностями, приняты­ми в обществе. В отличие от ролевой теории, где роль задает устойчивое фик­сированное положение индивида, тео­рия позиционирования делает акцент на языковой и ситуативной природе вза­имодействия.

Как считают Б. Дэвис и Р. Харре, субъективная позиция задает реперту­ар понятий и действий, определяющий положение человека в нормативной структуре взаимодействия и обязываю­щий его принять права и обязанности, неизбежные для всех, кто использует этот репертуар. Как только человек при­нимает некую позицию как свою собст­венную, он рассматривает мир с точки зрения образов, метафор, сюжетных ли­ний и понятий, которые соответствуют этой позиции (Davies, Harre, 1990). Че­ловек конструирует идентичность в от­ношениях с другими, «публикой», при­нимая или не принимая различные субъективные позиции, т.е. модели вза­имодействия, закрепленные и облада­ющие социальным значением в данной культуре. К ним можно отнести бинар­ные позиции: жертвы - агрессора, сла­бого - сильного, принца - принцессы, жены - мужа (Benwell, Stokoe, 2006). Для позиционного анализа идентично­сти предлагается «треугольник позиционирования» (Harre, Moghaddam, 2003), чьи вершины составляют «иллокутивные силы» (фактический социальный смысл сказанного и сделанного), «позиции» (модель распределения прав и обязан­ностей во взаимодействии) и «фабулы» (сюжетная линия взаимодействия). Треугольник расширяется до квадрата введе­нием физического измерения - анализа расположения и поз участников взаимо­действия.

Методы нарративного анализа идентичности. Дж. Брунер выделяет два модуса познания: научно-логический и нарративный (Брунер, 2005). Соответ­ственно им можно выделить два понима­ния нарратива: как любого устного или письменного повествования и как объ­яснительного принципа (Polkinghorne, 1995). Нарративный принцип объясняет, как организуется жизненный опыт чело­века: «люди думают, воспринимают, воо­бражают и совершают моральные выбо­ры согласно нарративным структурам» (Сарбин, 2004, С. 12-13). Нарратив - это представление себя (perfomance of the self) как «рассказа» или «истории» идентичности (Parker, 2004). Под исто­рией понимается изложение конкретно­го, специфического события, имеющего начало - середину - конец, активно­го протагониста действия и пик драматической кульминации повествования (Mcleod, 2011). Выдвигается гипотеза о соответствии между структурой исто­рии - временной перспективой, связно­стью и сложностью сюжета, функциями действующих лиц - и психологически­ми состояниями и процессами, так как нарратив является «естественной фор­мой организации опыта, которая фор­мирует внутренний мир людей и, в то же время, связывает их с их обществом и культурой» (Laszlo, 2008, P. 66).

Следуя логике этого соответствия принято говорить о нарративной иден­тичности (Рикер, 2008), которая пред­ставляет собой результат опосредования сознания рассказами или историями, понятыми как модели повествователь­ной конфигурации действия (Тета, 2012). В нарративной идентичности органи­зуются автобиографические воспоми­нания, которые представляются наиболее значимыми для формирования себя. Этот набор воспоминаний связывается с пониманием человеком своего сегодняш­него положения в жизни с его стремле­ниями, мечтами, надеждами и планами на будущее (McAdams, Adler, 2010). Структу­ра нарративной идентичности анализи­руется по следующим возможным схе­мам: фабулы - сюжета (Hiles, Cermak, 2008), нарративного тона, образного наполнения и основных тем (McAdams, 1993); по формально-лингвистическим структурам, выделенным В. Лабовым и Дж. Валецким (Elliott, 2005) или же по основным элементам и их функциям в структуре нарратива, заимствованным из структуралистских работ В.Я. Проппа и А.Ж. Греймаса (Silverman, 2006).

Социальные установки, ценности и идеологии.

Под диспозициями, следуя логике В.А. Ядова, понимаются «зафиксирован­ные в социальном опыте предрасполо­женности воспринимать и оценивать условия деятельности, собственную активность индивида и действия других, а также предуготовленность действовать в определенных условиях соответствую­щим образом» (Белинская, Тихомандрицкая, 2009, С. 156). К таким диспозициям можно отнести установки, ценности и идеологии, различаемые по уровню «абстрактности»: установки направлены на конкретный объект, ценности отражают личностные идеалы, а идеологии пред­ставляют собой некие надындивидуальные наборы ценностей и установок (Maio, Olson, Bernard, Luke, 2006). В рус­скоязычной литературе по качествен­ным методам имеется ряд публикаций по исследованиям установок (как прави­ло, направленным на решение практиче­ских задач), значительно меньше пред­ставлены качественные исследования ценностей (Мельникова, Ерохин, 2012). В современной европейской социальной психологии интерес к этой проблемати­ке сосредотачивается на идеологии.

В исследованиях идеологии раскры­ваются социально-психологические процессы и механизмы, с помощью которых конкретные представления и конструкции мира служат для легити­мизации, объяснения и воспроизводства существующих институциональных, со­циальных и властных отношений в об­ществе (Augoustinos, Walker, Donaghue, 2006). Как отмечает Т. ван Дейк, развивающий принципы социо-когнитивного анализа идеологии, ее функция заключа­ется в «организации социальных пред­ставлений группы»; идеология состоит из схематических категорий, координи­рующих индивидуальные действия в об­щих интересах группы (Dijk, 1998, P. 314). Важнейшие характеристики идеологии составляют ее квазинаучный характер и нечувствительность к логическим противоречиям (Гальцева, Роднянс­кая, 2012). В современных концепциях межгрупповых отношений - в теориях социального доминирования (Sidanius. Pratto, 2012) и оправдания социальной системы (Jost, Toorn, 2012) - акценти­руется идеологическая основа выстра­ивания представлений о непропорци­ональном доступе различных групп к экономически-символическим благам и защите права на их «статус-кво».

Важно, что идеологии воспроизво­дятся в дискурсах, это открывает путь для их исследования в дискурсивной психологии. Дискурс сам по себе - не предмет исследования в психологии, но он воплощает объяснительный прин­цип, который позволяет понять, как со­циально-психологические механизмы и феномены - установки, атрибуции, стереотипы, предубеждения и т.д. - конструируются в обыденном языке (Mckinlay, Mcvittie, 2008). В теории ди­скурсивной психологии, чьи сторонни­ки обращаются к идеям Л. Витгенштей­на, Л.С. Выготского и Дж. Остина, язык рассматривается с перформативной точки зрения: не с точки зрения описа­ния или выражения внутренних состо­яний, а как знаковое средство их фор­мирования. Понятие дискурса очень многозначно. Так, П. Серио выделяет во­семь основных его определений (Серио, 1999). В современных социально-пси­хологических исследованиях дискурс может быть определен двояко: как ка­ждодневная коммуникация, естественно протекающая речь, присваиваемая гово­рящим (Бенвенист, 2002), или же как набор представлений, суждений, метафор, изображений, которые определенным образом конструируют социальный объект (Burr, 2003). Последнее опреде­ление заимствуется из работ М. Фуко. Дискурс, согласно Фуко, не сводим к со­вокупности знаков, а является практи­кой, «которая систематически форми­рует объекты, о которой они (дискурсы) говорят» (Фуко, 1996, С. 50). Соответст­венно названным подходам выделяются два типа дискурс-анализа (Rogers, 2011):

• микро-дискурс-анализ, направленный на изучение дискурсивных практик, т.е. речевых и письменных взаимодей­ствий между людьми, и дискурсивных стратегий, которые используются ими для того, чтобы придать смысл соци­альной жизни;

• макро-дискурс-анализ, который за­нимается вопросами институцио­нальной организации дискурса, его распределения и использования в об­ществе для установления иерархии между представителями различных социальных групп.

В отличие от теорий социальных представлений и идентичности, где ис­пользуются разнообразные исследовательские методы, теория дискурса в пси­хологии выработала свой собственный метод дискурс-анализа, который сегод­ня имеет множество модификаций – в зависимости от выделяемых структур­ных единиц анализа. Через эти вспомо­гательные единицы реализуется дискур­сивный принцип в исследовании того, как же конструируется образ социально­го мира в коммуникативных практиках и как выстраиваемые конструкции де­лают этот мир понятным и беспроблем­ным, т.е. облегчают социальное познание людей. Наиболее удобной структурной единицей анализа является интерпрета­тивный репертуар - набор понятий, ко­торый используется для описания соци­альных действий и событий и обычно выстраивается вокруг специфических метафор и фигур речи (Potter, 1996). Од­нако из-за неопределенности этого по­нятия различные авторы стали выделять другие единицы дискурс-анализа: рито­рические фигуры (Billig, 1997), скрипты (Edwards, 1997), стержни (Potter, 2004).

Традиционным источником данных считаются интервью или запись есте­ственной речи (например, телефонных разговоров, радиовыступлений), однако в последнее время не без влияния критического дискурс-анализа (Wodak, 2008) и дискурс-анализа по М. Фуко (Aribass- Ayllon, Walkerdine, 2008) активно исполь­зуются и документальные материалы (статьи, книги). К классическим приме­рам дискурс-анализа в психологии мож­но отнести исследования поведения фут­больных фанатов (Marsh, Rosser, Harre, 1978), языка ученых (Гилберт, Малкей, 1987), расизма в новой Зеландии (Potter, Wetherell, 1995), отношения к английской королевской семье (Billig, 1997), дискур­сивных эмоций (Edwards, 1997).

Инновационные предметные об­ласти в социальной психологии.

В современной социальной психологии, помимо трех названных предметных областей, задаются новые линии освоения качественных исследований, связанные с пространственно-временными аспек­тами социального познания: речь идет об образе «жизненной» среды и коллек­тивной (социальной) памяти.

Коллективная память. Отчасти под влиянием теории социальных пред­ставлений в современной психологии пробудился интерес к коллективной па­мяти общества и групп. Коллективная па­мять - это не только историческое зна­ние, но и представление о прошлом, которое разделяется членами социаль­ной группы и предоставляет символи­ческий ресурс для обретения идентич­ности, построения видения настоящего и будущего (Misztal, 2003). Выделяются механизмы ее психологического фун­кционирования, в частности, механизм «социально институализированного забвения» (Echabe, Castro, 1998, P. 105). В серии работ Т.П. Емельяновой раскры­ваются научно-исторические предпосыл­ки исследования памяти в классических текстах Э. Дюркгейма, М. Хальбвакса и Ф. Бартлетта (Емельянова, 2006, 2009, 2012). Несмотря на то, что на сегодняш­ний день отсутствует единое понимание того, что представляет собой коллектив­ная память, как она соотносится с други­ми типами памяти - исторической, куль­турной и социальной, можно выделить следующие аспекты разработки пробле­мы: социальные институты аккумулиро­вания и трансляции памяти; механизмы конструирования памяти на уровне ин­дивидуального и группового; роль соци­альной памяти в формировании коллек­тивных идентичностей (Рождественская. Семенова, 2011).

Образ социальной среды. В психо­логии социального познания намечается тема отношений человека и окружающей социальной среды: как конструируется пространство в отношениях между че­ловеком и его социальным и физиче­ским окружением (Андреева, 2005, Габидулина, 2012, Bonnes, Secchiaroli, 1995). Следуя культурно-исторической теории Л.С. Выготского, мы считаем, что наи­более адекватными инструментами ис­следования коллективной памяти и образа среды являются качественные методы визуального анализа (Banks, 2007, Silverman, 2006, Visual Methods, 2011), первостепенное значение среди которых придается все-таки фотог­рафии (Штомпка, 2010a). «Нормы, ко­торые организуют фотографическое оценивание мира в терминах оппози­ции между тем, что подлежит фотогра­фированию, а что - нет, неотделимы от имплицитной системы ценностей, поддерживаемой классом, профес­сией или артистическим кругом лиц, одной из сторон которого должна быть фотографическая эстетика», - отмечает П. Бурдье (Bourdieu, 1990, P 6). Конструируемое изображение - фотография - является инструмен­том рассмотрения и символического структурирования социального мира через «объектив камеры», фокус которой определяется, в том числе, и норматива­ми референтной для индивида группы.

Предмет и эпистемология в каче­ственном исследовании. Следуя за­явленной в начале статьи логике В.П. Зинченко и М.К. Мамардашвили, позво­лившей определить предмет социально­психологического исследования, исходя из теоретических концепций (социаль­ных представлений, социальной иден­тичности и дискурсивной психологии), мы - по итогам проведенного анали­за - хотели бы обратить внимание и на обратный характер этой взаимосвязи. Проблематика социального познания не только открывает возможности для развития качественной методологии, но и ставит перед последней вопросы эпистемологического плана.

Первый из них - наметившаяся тен­денция к «текстуализации» психологи­ческой реальности в теориях нарратива и дискурса, отразивших «лингвистиче­ский поворот» в истории социальных наук: можно ли сказать, что предметом качественных исследований в социаль­ной психологии, в конечном счете, оказывается текст? Как справедливо отмеча­ет Н.П. Бусыгина, объекты исследования в психологии не могут быть сведены к текстам, но «анализ текстов выступает инструментом анализа сознания» (Бусы­гина, 2012a, С. 318) - иными словами, в качественных исследованиях психиче­ская реальность реконструируется че­рез изучение смысловой структуры тек­ста, конструируемого, в свою очередь, в диалоге между исследователем и респон­дентом. Согласно философской формуле М.М. Бахтина, текст - это «откровение личности», а может быть понят он только в «диалогическом контексте своего вре­мени» (Бахтин, 1979, С. 285 - 286).

Проблема текста, следовательно, оборачивается и проблемой амбива­лентности его прочтений: такая амби­валентность предполагает «факт вклю­ченности истории (общества) в текст и текста - в историю» (Кристева, 2000, С. 432). Истолковывая символический образ Ю. Кристевой, можно сказать, что предметное многообразие качествен­ных исследований требует осмысления в ракурсе современной познавательной ситуации, которая сложилась в психоло­гии и может быть описана через прин­ципы полипарадигмальности, плюра­лизма, неопределенности (Корнилова, Смирнов, 2011). Выбор конкретного ме­тода качественного исследования уже не является «делом случая», это резуль­тат критической рефлексии и принятия профессионального решения в ситуа­ции «диалогической амбивалентности» сосуществования различных позиций и теорий, причем, экспликация этих размышлений является критерием ва­лидности анализа как такового.

Проведенный нами теоретико-мето­дологический анализ предметных об­ластей качественного исследования в психологии позволяет рассмо­треть взаимосвязь предмета и метода. «Несмотря на обилие исследований, на­правлений, течений и подходов, имею­щихся в современной психологии, она и на современном этапе своего разви­тия характеризуется отсутствием едино­го представления о том, что составляет ее предмет и, следовательно, каким дол­жен быть метод (методы) его изучения» (Зинченко, 2011, С. 44). Таким образом, определение предмета качественных исследований является исходной точкой отсчета для обсуждения их методологи­ческих проблем.

Список литературы:

Андреева Г.М. Психология социального познания. - М.: Аспект Пресс, 2005.

Андреева Г.М., Богомолова Н.Н., Петровская Л.А. Зарубежная социальная психология XX столетия. - М.: Аспект Пресс, 2001.

Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. - М.: Искусство, 1979.

Белинская Е.П., Тихомандрицкая О.А. Социальная психология личности. - М.: Академия, 2009.

Бенвенист Э. Общая лингвистика. - М.: УРСС, 2002.

Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. - М.: Академия, 1995.

Бовина И.Б. Социальная психология здоровья и болезни. - М.: Аспект Пресс, 2007.

Брунер Дж. Жизнь как нарратив // Постнеклассическая психология. - 2005. - № 1 (2). - С. 9-29.

Бусыгина Н.П. Качественные исследования в психологии как вызов классическим методологиям // Парадигмы в психологии: науковедческий анализ / под. ред. А.Л. Журавлева, Т.В. Корниловой, А.В. Юревича. - М.: ИП РАН, 2012a. - С. 308-334.

Бусыгина Н.П. Методология качественных исследований в психологии. - М.: 2012b.

Габидулина С.Э. Психология городской среды. - М.: Смысл, 2012.

Гальцева Р.А., Роднянская И.Б. Summa ideologiae: торжество «ложного сознания» в новейшие времена. - М.: Посев, 2012.

Герген К. (Джерджен К.) Социальная психология как история // Социальная психология: саморефлексия маргинальности : хрестоматия / под ред. Якимовой. -М.: ИНИОН РАН, 1995. - С. 23-50.

Гилберт Д., Малкей М. Открывая ящик Пандоры: социологический анализ высказываний ученых. - М.: Наука, 1987.

Гиртц К. Интерпретация культур. - М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2004.

Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. - М: Искусство, 1972.

Гусельцева М.С. Культурно-исторический анализ в психологии и смежных науках // Психологические исследования: электронный научный журнал. - 2009. - № 2(4). - Электронный ресурс. - Режим доступа: http://psystudy.ru - (дата обращения 08.01.2013).

Донцов А.И., Емельянова Т.П. Концепция социальных представлений в современной французской социологии. - М.: МГУ, 1987.

Емельянова Т.П. Коллективная память в контексте обыденного политического сознания // Информационно-гуманитарный портал «Знание. Понимание. Умение». - 2012. - № 4. - Электронный ресурс. - Режим доступа: http://www.zpu-journal.rU/e-zpu/2012/4/EmelianovaCollective-Memory/  - (дата обращения: 22.01.2013).

Емельянова Т.П. Коллективная память с позиций конструкционизма // Междисциплинарные исследования памяти / под. ред. А.Л. Журавлева, Н.Н. Корж. - М: ИП РАН, 2009. - С. 17-32.

Емельянова Т.П. Конструирование социальных представлений в условиях трансформации российского общества. - М.: ИП РАН, 2006.

Зинченко В.П., Мамардашвили М.К. Проблема объективного метода в психологии // Вопросы философии. - 1977.- № 7.- С.109-125

Зинченко Ю.П. Методологические проблемы фундаментальных и прикладных психологических исследований // Национальный психологический журнал, №1(5) 2011, с.42-49.

Корнилова Т.В., Смирнов С.Д. Методологические основы психологии. - М.: Юрайт, 2011.

Кристева Ю. Бахтин, слово, диалог и роман // Французская семиотика: от структурализма к постструктурализму / под ред. Г.К. Косикова. - М.: ИГ Прогресс, 2000. - С. 427-457.

Леонтьев А.Н. Избранные психологические произведения. В 2-х т.т. Т. 1. - М.: Педагогика, 1983.

Мельникова О.Т. Фокус-группы: методы, методология, модерирование. - М.: Аспект Пресс, 2007.

Мельникова О.Т., Ерохин Д.О. Качественные методы как инструмент изучения ценностных ориентаций // Вестник Московского университета. Серия 14. Психология. 2012. - № 1. - С. 19-28.

Рикер П. Я-сам как Другой. - М.: Издательство гуманитарной литературы, 2008.

Рождественская Е., Семенова В. Социальная память как объект социологического изучения // INTER. - 2011. - №6. - С. 27-48.

Савельева И.М., Полетаев А.В. Обыденные представления о прошлом: теоретические подходы // Диалоги со временем: память о прошлом в контексте истории / под ред. Л.П. Репиной. - М.: Кругъ, 2008. - С. 50-76.

Сарбин Т.Р. Нарратив как базовая метафора для психологии // Постнеклассическая психология. - 2004. - №1. - С. 6-28.

Серио П. Как читают тексты во Франции // Квадратура смысла: французская школа анализа дискурса / под ред. П. Серио. - М.: Прогресс, 1999. - С. 12-53.

Тета Ж.-М. Нарративная идентичность как теория практической субъективности: к реконструкции концепции Поля Рикера // Социологическое обозрение. - 2012. - т. 11. - №2. - С. 100-121.

Улыбина Е.В. Психология обыденного сознания. - М.: Смысл, 2001.

Фуко М. Археология знания. - Киев: Ника-Центр, 1996.

Харре Р. Вторая когнитивная революция // Психологический журнал. -1996. - № 2. - С. 3-15.

Штомпка П. Визуальная социология: фотография как метод исследования. - М.: Логос, 2010a.

Штомпка П. Социология. - М.: Логос, 2010b.

Якимова Е.В. Социальное конструирование реальности: социально-психологические подходы. - М.: ИНИОН, 1999.

Arribas-Ayllon M., Walkerdine V. Foucauldian discourse analysis // The Sage handbook of qualitative research in psychology. Ed. by C. Willig, W.S. Rogers. - L.: Sage. 2008. - P. 91-108.

Augoustinos M., Walker I., Donaghue N. Social cognition: an integrated introduction. - L.: Sage, 2006.

Banks M. Using visual data in qualitative research. - L.: Sage, 2007.

Benwell B., Stokoe E. Discourse and identity. - Edinburgh: Edinburgh University Press, 2006.

Billig M. Rhetorical and discourse analysis: how families talk about the royal family // Doing qualitative analysis in psychology. Ed. by. N. Hayes. - NY: Psychology Press, 1997. - P. 39-54.

Bonnes M., Secchiaroli G. Environmental psychology: a psychosocial introduction. - L: Sage, 1995.

Bourdie P. Photography: A Middle-Brow Art. - Stanford: Stanford University Press, 1990.

Bradbury M. Representations of death: a social psychological perspective. - NY: Routledge, 1999.

Burr V. Social constructionism. - L., NY.: Routledge, 2003.

Davies B., Harre R. Positioning: The Discursive Production of Selves // Journal for the Theory of Social Behaviour. -1990. - 20 (1). - P. 43-63.

Dijk T.A. Ideology: An Multidisciplinary Approach. - L.: Sage, 1998.

Duveen G., Lloyd B. An ethnographic approach to social representations // Empirical approaches to social representations. Ed. by Breakwell G.M., Canter D.V. - Oxford: Clarendon Press, 1993. - P. 90-109.

Echabe A. E., Castro J. L. G. Social memory: Macropsychological aspects // The psychology of the social. Ed. by U. Flick. - Cambridge: Cambridge University Press, 1998. - P. 91-106.

Edwards D. Discourse and cognition. - L.: Sage, 1997.

Elliot J. Using Narrative in Social Research. - L.: Sage, 2005.

Flick U. Everyday knowledge in social psychology // The psychology of the social. Ed. by U. Flick. - Cambridge: Cambridge University Press. - 1998a. - P. 41-59.

Flick U. Introduction // The psychology of the social. Ed. by U. Flick. - Cambridge: Cambridge University Press, 1998b. - P. 1- 12.

Flick U., Foster J. Social representations // The Sage handbook of qualitative research in psychology. Ed. by C. Willig, W.S. Rogers. - L.: Sage, 2008. - P. 195-214.

Flick U, von Kardorff E., Steinke I. What is Qualitative Research? An Introduction to the Field // A Companion to Qualitative Research. Ed. by U. Flick, E. von Kardorff, I. Steinke. - L.: Sage, 2004. - P. 3-11.

Harre R. Cognitive science: a philosophical introduction. - L.: Sage, 2002.

Harre R., Moghaddam F. Introduction: the Self and Others in traditional psychology and in positioning theory // The Self and Others: positioning individuals and groups in personal, political and cultural contexts. Ed. by R. Harre, F. Moghaddam. - L.: Praeger, 2003. - P. 1-11.

Herzlich C. Health and illness: a social psychological analysis. - L.: Academic Press, 1973.

Hiles D., Cermak I. Narrative psychology // The Sage Handbook of qualitative research in psychology. Ed. by C. Willig, W. Stainton-Rogers. - L.: Sage, 2008. - P. 147-164.

Jodelet D. Madness and social representations. - Hemel Hempstead: Harvester Wheatshearf, 1991.

Joffe H. Risk and «The Other».- Cambridge: Cambridge University Press, 1999.

Jost J.T., Toorn J. System justification theory // Theories of social psychology: vol. 2. Ed. by P.A.M. Van Lange, A.W. Kruglanski, E.T. Higgins. - L.: Sage, 2012. - P. 313 - 343.

Laszlo J. The science of stories: an introduction to narrative psychology. - NY: Routledge, 2008.

Maio G.R., Olson J.M., Bernard M.M., Luke M.A. Ideologies, values, attitudes and behaviour // Handbook of social psychology. Ed. by J. Delamater. - Madison: Springer, 2006. - P. 283-308.

Marsh P., Rosser E., Harre R. The rules of disorder. - Oxford: Blackwell, 1978.

McAdams D.P. The stories we live by: personal myths and the making of the Self. - NY: Morrow, 1993.

McAdams D.P., Adler J.M. Autobiographical Memory and the Construction of a Narrative Identity:36 Theory, Research, and Clinical Implications // Social psychological foundations of clinical psychology. Ed. by J.E. Maddux, J.P. Tangney. - NY: The Guilford Press, 2010. - P. 36-50.

Mckinlay A., Mcvittie C. Social psychology and discourse. - Wiley-Blackwell, 2008.

McLeod J. Qualitative Research in Counselling and Psychotherapy. - L.: Sage. 2011.

Misztal B. Theories of social remembering. - Maidenhead: Open University Press, 2003.

Moghaddam F.M., Harre R., Lee N. Positioning and Conflict: An Introduction // Global Conflict Resolution through Positioning analysis. Ed. by F.M.

Moghaddam R., Harre R.N. Lee. - NY: Springer, 2010. - P. 3-20.

Moscovici S. Foreword // Health and Illness: A social psychological analysis. Ed. by C. Herzlich. - L.: Academic Press, 1973. - P. ix-xiv.

Moscowitz G.B. Social Cognition: Understanding self and Others. - NY: The Guilford Press, 2005.

Parker I. Qualitative psychology: introducing radical research. - Buckingham: Open University Press, 2004.

Pennington D.C. Social cognition. - L.: Routledge, 2000.

Polkinghorne D.E. Narrative configuration in qualitative analysis // Live history and narrative. Ed. by J.A. Hatch, R. Wisniewski. - L.: Palmer, 1995. - P. 5-23.

Potter J. Discourse analysis and constructionist approaches: theoretical background // Handbook of qualitative research methods for psychology and the social sciences. Ed. by J.T.H. Richardson. - Leicester: BPS Blackwell, 1996. - P. 125-140.

Potter J. Discourse analysis as a way of analysing naturally occurring talk // Qualitative research: theory, method and practice. Ed. by D. Silverman. - L.: Sage, 2004. - P. 200-221.

Potter J., Wetherell M. Discourse analysis // Rethinking methods in psychology. Ed. by J.A. Smith, R. Harre, L. van Langenhove. - L.: Sage, 1995. - P. 80-92.

Potter J., Wetherell M. Discourse and social psychology: beyond attitudes and behaviour. - L.: Sage, 1987.

Rateau P., Moliner P., Guimelli С., Abric J.-C. Social Representation Theory // Theories of social psychology: vol. 2. Ed. by P.A.M. Van Lange, A.W

Kruglanski, E.T. Higgins. - L.: Sage, 2012. - P. 477-497.

Rogers S.W. Social psychology. - Open University Press, 2011.

Sidanius J., Pratto F. Social Dominance theory // Theories of social psychology: vol. 2. Ed. by P.A.M. Van Lange, A.W. Kruglanski, E.T. Higgins. - L.: Sage, 2012. - P. 418-438.

Silverman D. Interpreting qualitative data: methods for analysing talk, text and interaction. - L.: Sage, 2006.

Smith J.A., Harre R., van Langenhove L. Introduction // Rethinking methods in psychology. Ed. by J.A. Smith, R. Harre, L. van Langenhove. - L.: Sage, 1995. - P. 1-8.

Visual Methods in Psychology: Using and Interpreting Images in Qualitative Research. Ed. by P. Reavey. - L.: Routledge, 2011.

Willig C. Qualitative Interpretation and Analysis in Psychology. - Berkshire: Open University Press, 2012.

Wodak R. Introduction: discourse studies - important concepts and terms // Qualitative discourse analysis in the social sciences. Ed. by R. Wodak, M. Krzyzanowski. - Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2008. - P. 1-29.