Психология в психозойскую эру: от анализа эволюции психики – к анализу психики как «движителя» эволюции

Асмолов Александр Григорьевич Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова

С Алексеем Николаевичем Леонтье­вым всех нас связывает не только прошлое, но настоящее и будущее. Хочется напомнить, что память нам нужна не только как обращение к прош­лому, память – это (как любил говорить Иосиф Моисеевич Фейгенберг) – «орган для прогнозирования или предвос­хищения будущего». Поэтому любая юбилейная дата – не только повод для того, чтобы выразить уважение, честь, но и подумать о том, сколько было набедокурено Алексеем Николаевичем Ле­онтьевым, и можем ли мы сегодня еще набедокурить, пользуясь образным вы­ражением Осипа Эмильевича Мандель­штама, «на сложных дорогах» нашей с вами жизни.

В своем размышлении о творче­ском наследии Леонтьева я буду несколько зануден, выступая в академической, не присущей для меня манере. Первое из положений, на которое хо­телось бы обратить внимание, заклю­чается в том, что сейчас в биологи­ческих, поведенческих, социальных и (ввожу этот особый термин) – ментальных науках, все более остро ощу­щается дефицит синтетических кон­цепций. Сегодня на роль «синтеза» при огромном количестве эмпирических фактов претендуют различные пара­дигмы. Парадигмы синергетики, пара­дигмы постмодернистской трактовки эволюции, парадигмы сетевого анали­за. Этот перечень борющихся между собой парадигм я мог бы продолжать и продолжать. Ко многим из них можно отнести недооцененный пласт работ, который связан с пониманием психики и психологии как науки об изменчивости. Как науки, занимающейся определен­ным уровнем генерирования, поро­ждения разнообразия. Не случайно пе­дология, как наука о генерировании разнообразия, была репрессирована в 1935-х–37-х годах одновременно с генетикой. Тогда любые науки, которые в рамках жестких замкнутых систем претендовали на то, чтобы быть на­уками как институтами развития непрогнозируемости, непредсказуемо­сти, стирались с лица земли и уничто­жались.

Страшно было произнести слово те­стирование, поскольку за ним, как за культурологической процедурой стояла индивидуальность, непредсказуемость – то, что нельзя изменить и измерить. И, по сути дела, целый ряд направлений, свя­занных с разработкой разнообразия – подчеркиваю – и восхождения к разно­образию, сейчас как никогда актуален. Появляются интересные работы, сре­ди которых книга Александра Маркова «Рождение сложности», где любая эво­люция систем начинает рассматривать­ся как эволюция разнообразия. Хочется назвать и недавно вышедшую благодаря Дмитрию Алексеевичу Леонтьеву книж­ку А.Н. Леонтьева «Эволюция движения, деятельность», не «Деятельность. Созна­ние. Личность», а «Эволюция движения, деятельность». В этой работе отражено то, что было заложено во времена, когда вместе работали Николай Александро­вич Бернштейн, Александр Николаевич Северцов, Алексей Николаевич Леон­тьев, Сергей Николаевич Рубинштейн и Павел Петрович Блонский, который говорил: «наука о поведении может быть понята только как наука о развитии по­ведения». Именно в те годы появились уникальные подходы, которые мы сей­час, к сожалению, недооцениваем.

В конце 1919 – начале 1920 годов «грянули» идеи Вернадского и Ковалевского, которые вступили в противоречие с пониманием эволюции как конфлик­та, идущего от идей Дарвина, Маркса и Фрейда. Именно Вернадский и Кова­левский предложили первые наброски симбиотической концепции эволюции, что у нас тоже недооценено. Эти же во­просы были четко поставлены и в ис­следовании Петра Алексеевича Кропоткина, вышедшего в 1911 году. Работа называлась «Взаимопомощь людей и жи­вотных как фактор эволюции».

Где-то совсем рядом находятся рабо­ты гениального философа Анри Бергсо­на, среди которых хочется выделить кни­гу «Творческая эволюция», достаточно хорошо известную. Практически однов­ременно появляется цикл работ, кото­рые входят в резонанс с логикой иссле­дований Л.С. Выготского, А.Н. Леонтьева, К.Э. Фабри. Это работы, связанные с именами А.Н. Северцова и Я.И. Икскюля. В них на первый план выходит не иссле­дование эволюции психики, (вспомни­те классическую работу А.Н. Леонтьева «Проблемы развития психики»), а (поль­зуясь формулировкой Северцова) «пси­хика как движущая сила эволюции мира, движущая сила эволюции истории, дви­жущая сила эволюции культуры».

Чем выше мы поднимаемся по линии эволюции, тем больше расходятся типо­вые программы поведения и появляется набор вариативных программ. Наиболь­шая дисгармоничность возникает у че­ловека. Иными словами, эволюция, ссы­лаясь на формулировку У.Р. Эшби, – это рост разнообразия, стремление к разно­образию.

В этом ряду хочется упомянуть ис­следования гениального эволюциони­ста, врача и биолога Сергея Николаеви­ча Давиденкова. В его книге 1947-го года «Эволюционно-генетические проблемы невропатологии» показано, как разные психические отклонения и изменения выводятся из эволюционно-генетиче­ской парадигмы. Среди этих работ я так­же упомяну исследования Александра Любищева, Александра Богданова, Льва Берга (его концепцию номогенеза) и ра­боты Валерия Алексеева, известного на­шего антрополога, который предложил идею о том, что не отбор правит миром, а вариативная эволюция. Человек захва­тил почти всю ойкумену и отсюда – эво­люция в социокультурной реальности идет не по пути погашения, стабилиза­ции, а по логике поддержки вариатив­ности, поддержки разнообразия. Се­годня эти положения могут послужить основой для становления новых идей. Хочется назвать исследования биолога Анатолия Ивановича Григорьева, кото­рый работает в РАН по программе «Эво­люция и психика», а также ряд работ по направлениям, представленных сегодня биосемиотикой, идущей от идей Икскю­ля, конструктивной экологией, опираю­щейся на идеи по аутопоэзису и само­развитию Умберто Матурана и других.

Все эти идеи в свое время вступили в конфликт, в противоречие с господствующей парадигмой мышления, в кото­рой эволюция сводится к равновесию, к гомеостазу. И сегодня, когда мы гово­рим о симбиотической эволюции, край­не важно, чтобы мы отрефлексировали следующие вещи, которые выступают для меня как вопросы дальнейшей логи­ки развития деятельности. Я их намечу только штрихами.

В контексте историко-эволюционного подхода социального конструктивиз­ма выделяются следующие проблемы:

– Анализ категории целенаправленной деятельности как универсальной формы существования жизни, поро­ждающий, продолжая логику Леонтьева, в биогенезе – образ мира как простран­ство биологических смыслов, в социогенезе – образ мира как пространст­во значений, в персоногенезе – образ мира как пространство личностных смыслов.

– В методологическом плане – выде­ление коммуникативного дискурса кате­гории деятельности, интерпретируемой в качестве основы существования био­логических, социальных и психических систем. Тем самым, мы выходим на по­нимание и диалог с научными школами в других науках, рассматривающих ка­тегорию деятельности как объяснитель­ный принцип различных реальностей: природы, общества, культуры, экономи­ки. Данный подход помогает «пород­ниться» с тем, что ряд наших коллег, в частности Андрей Владиславович Юревич, называют направлением ма­кропсихологии. Когда мы выходим на анализ больших систем, а не замыкаемся в психологии как в отдельном доме, от­дельной науке, мы выходим в общество, культуру, историю, экономику и каждый раз находим собратьев, которые рассма­тривают деятельность как порождаю­щую систему.

За всеми этими подходами стоит чет­кое понимание того, что сегодня дея­тельностная парадигма – это парадигма социального конструирования миров. И это надо четко понять. В этом смысл и пафос деятельностной парадигмы как метанауки – говорю об этом с достаточ­ной степенью жесткости. В этом ракурсе категория деятельности выполняет две функции:

– Опосредствующего (не путайте со словом опосредующее) звена, порожда­ющего разные системы и их развитие: биологические, социальные, экономи­ческие, культурологические.

– Коммуникации с другими науками, которые рассматривают деятельность как объяснительный принцип в эконо­мике, социологии Парсонса и других подходах. Если продолжить параллель с известной метафорой о потоке со­знания, то, рассматривая деятельность как движитель эволюции, мы движем­ся от деятельности к потоку сознания. Этот ход для нас с вами невероятно ва­жен. В этом движении самое главное по­нять, что деятельность – это «мобиле ин мобиле» – подвижный в подвижном, изменяющийся в изменяющемся мире. Хочется вспомнить слова Выготского о том, что «там, где мы делаем постула­ты, мы проигрываем. Если мы ставим со­знание как постулат, то мы проигрыва­ем сразу».

Я сто раз могу говорить, что мы – историческая концепция. От того, что говоришь мед, мед, мед, слаще не стано­вится. Пока мы не раскроем, что стоит за исторической детерминацией развития разнообразия ментальности в истории существования разных цивилизаций, ничего не изменится. И в этом смысле нужно не проговаривать слово культур­ная, не проговаривать слово истори­ческая, не креститься этими словами, а понять и дальше двигаться в диалоге с другими концепциями и подходами.

Закономерно возникает вопрос: что стоит за социальной детерминацией социокультурной динамики разных си­стем? Опять же, без диалога с разными подходами мы никуда не продвинемся.

Другой вопрос: что стоит за культур­ной детерминацией развития личности в разных культурах и в разных этносах?

Эти вопросы, поставленные в свое время, так и останутся вопросами, пока мы не перейдем от понимания дея­тельности, как замкнутой внутри себя, к пониманию деятельности, как дви­жущей силы различных систем. При ответе на вопрос о природной де­терминации перед нами открывается уни­кальный контакт с концепцией рассеи­вающего отбора Северцова, Давиденкова и Шмальгаузена. Особо хочется отметить работу Александра Николаевича Север­цова «О различии двух типов прогресса в эволюции: биологического и морфо­физиологического прогресса», где четко показано, что биологический прогресс идет за счет изменения образа жизни, положения в биосфере. Эти идеи для нас важны и сегодня как никогда. Они, как и идеи Вагнера, так же, как современные идеи по биоэволюции и биоразнообра­зию, помогают нам увидеть главную ха­рактеристику деятельности.

Деятельность – это процесс генери­рования разнообразия. Я хочу, чтобы мы это четко понимали. Деятельность – это уникальный генератор разнообразия на разных уровнях системы. И это показа­но на примерах культурологии в блестя­щих работах Юрия Михайловича Лот­мана, который вводит представление о механизмах нарастания разнообразия и механизмах неопределенности в куль­туре. Лотман показывает на оси истори­ческого времени, что всегда существует неопределенность, всегда есть пустыня «бестактности». И через эту пустыню мы проходим.

Понять, что происходит с культурной детерминацией, нам поможет встреча с уникальными работами английского антрополога Виктора Тернера, так же, как и с работами Проппа, Бахтина, где мы анализируем подобного рода подхо­ды. В социальных науках работа «Соци­альная психология как история», а также «Социальный конструкционизм» Джерд­жена помогают увидеть эволюционный смысл деятельности как нарастание раз­нообразия.

В таких науках, как социология, мы видим, как эксплуатируется категория деятельности такими мастерами дея­тельностного анализа истории, как Ве­бер, Парсонс, Дарендорф, Гофман, Шутц и Хабермас. Здесь мы видим разные уни­кальные подходы, диалог с которыми, как и с идеей Р.Л. Акоффа о целеустрем­ленных системах, может задать новый мэйнстрим деятельностного подхода.

Хочу сделать следующие выводы. Об­ращение к категории целенаправленной деятельности в качестве принципа фун­кционирования систем выступает как мэйнстрим в различных поведенческих, социальных и гуманитарных науках. Это первое.

Второе. Эксплуатация деятельности позволяет выделить генерирование раз­нообразия как функцию целенаправлен­ной деятельности.

И, наконец, третье. Дальнейшее раз­витие культурно-деятельностной пара­дигмы как парадигмы социального конструкционизма приводит к тому, что психология выходит за рамки отдельной науки, а стиль мышления, созданный в работах Выготского, Рубинштейна, становится стилем мышления, который в буквальном смысле охватывает те на­уки, которые сегодня развиваются и вы­ступают как уникальная парадигма бу­дущего. Я хочу, чтобы мы вспоминали слова Николая Александровича Берн­штейна: «задача рождает орган». Мы же очень часто живем по другим принци­пам. Мы сначала придумываем «органы», а потом под них находим те или иные задачи.

Когда мы обращаемся к идеям А.Н. Ле­онтьева, когда обращаемся к культурно- деятельностной (так я сегодня называю наш подход) парадигме развития разно­образия, то должны четко понимать, что выходим в зону социальных практик, а не отсиживаемся в кабинетах лабора­торий. Было бы странно, если бы мы там находились. Недавно у меня вышла кни­га «Оптика просвещения социокультур­ной перспективы», в которой показано, насколько лучше через деятельностный подход понимаются многие феномено­логии культуры, в частности, феноме­нологии, в которых становится понят­но, что цена неадаптивности индивида (термин Вадима Петровского) есть цена за адаптацию вида.

Каждый раз мы должны понимать, что, предлагая практическую психоло­гию, мы предлагаем психологию как мастерскую поддержки разнообразия. Каждый раз мы должны понимать, что психолог – это специалист по констру­ированию миров. В культуре существуют такие механизмы, как селекция состо­явшихся людей. Обратите внимание на этот механизм в историкогенезе. Могу привести краткие примеры. В 1930-е годы коллективизация – селекция пред­принимателей, которые назывались ку­лаками. Далее промпартия – селекция талантливых инженеров. Теперь у нас начинается олигархофобия и другие подобного рода процессы. Каждый раз, когда в культуре появляются люди, кото­рым говорят: «ну что, тебе больше всех надо?», мы сталкиваемся с тем, что рабо­тает историко-эволюционная селекция.

Я хочу подчеркнуть, что идея нео­пределенности, идея непредсказуемо­сти присуща каждой личности. И если у каждого из вас, когда вы будете прика­саться к бессмертным трудам моего лю­бимого человека – Алексея Николаеви­ча Леонтьева, вдруг возникнет озарение, и вы себе понравитесь за то, что, при­коснувшись к этим трудам, сделали уни­кальный прыжок в понимание, преодо­ление гомеостаза самого себя и своего развития. И если каждый из вас при этом вдруг скажет себе: Ай да Пушкин! Ай да сукин сын! – удивившись самому себе, или: Ай да Цветаева! Ай да сукина дочь! – то не удивляйтесь, потому что в букваль­ном смысле слова – вы непредсказуемы! Поэтому разработка деятельности, раз­работка генерирования разнообразия в нашем мире неопределенности неве­роятно важна.